Но вот уже повели подразделения на обед. Старшина Сибиряков посмотрел вопросительно на Егорова и сказал, что, пожалуй, время и оркестру пообедать.
Егоров согласился с мнением старшины, и уже через пару минут, тщательно приведя себя в порядок и построившись, музыканты пошли к столовой. И в это время Егорова окликнули. Повернувшись в сторону окрика, Егоров увидел подходившего к нему Добровина.
Так что же вы, товарищ Егоров, думаете об обеде?
Да, пожалуй, пора уже. Люди уже отбыли.
Они правы. А где вы устроились на жильё?
По совести говоря, не думал ещё об этом. Вот пока устраивали нечто вроде вигвама для музыкантов.
В общем хорошо. В домике, где мы разместились, есть ещё одно место. Если хотите, то мы можем быть все вместе.
Кто же это все-то?
А всё население нашей первой палатки. Народ хороший. А теперь идёмте в столовую. Это недалеко от штаба.
Комсоставская столовая не отличалась ни комфортом, ни качеством кушаний. Но, во всяком случае, суп был достаточно горяч, каша полита каким-то неведомым соусом, а чай был и вовсе хорош. Все столики были заняты командирами, и было заметно, что командиры сидели за столиками поротно, не смешиваясь пока с представителями других подразделений.
В глубине столовой виднелась дверь, за которой располагались столики с более чистыми скатертями и не с табуретками, а со стульями у столов. Егоров спросил у Добровина, что это за комната и почему туда никто не входил.
Как же! Это комната для командования. Не для нашего брата.
Закончив обед и узнав, что ужин начнётся в восемь часов вечера и столовая будет открыта до девяти, а завтрак начинается с семи утра и продолжится до девяти, Егоров и Добровин направились к разреженной небольшой рощице, где стоял довольно длинный приземистый домик с большим крыльцом посередине.
А вот и наш дом, сказал Добровин. Сейчас покажу вам наши апартаменты, а потом идите получать постельные принадлежности и устраивайтесь.
В той части дома, куда они вошли, были три комнаты, разделённые коридорчиком с печкой, обогревавшей все эти комнаты. Люди, что находились в комнатах, были хорошо знакомы Егорову. Здесь были и Шумин, и Родановский, и Полтинин, и Иницкий, были ещё Старухин и Калерин, тоже имевший отношение к «масштабу всей части». Все они дружно приветствовали Егорова и тотчас утвердили его в качестве «квартиранта».
Оказывается, постельные принадлежности получили ещё не все, поэтому отправились получать все вместе. На обратном пути, когда Егоров нёс одеяло, наволочки и громадную наволочку для тюфяка, к нему подошёл Сибиряков.
Ищу вас, товарищ старший лейтенант. Что это вы несёте?
Да вот постель надо устраивать себе.
Значит, нашли себе помещение? А то вот я и думаю-то Вечер-то подходит. И он пошёл проводить Егорова, да заодно и узнать расположение своего начальника. Кстати, он же помог набить сеном и тюфяк, и подушки, во время чего он доложил, что все музыканты тоже обеспечены постельными принадлежностями и что всё хорошо. Да только вот теперь его уже беспокоит вопрос инструментов. Что, дескать, уже слышал нелестную для музыкантов фразу: «Дармоеды идут!»
Решили в конце концов выполнить приказ командира части, то есть два дня использовать на хозяйственные работы, на устройство, а уж потом вплотную заняться делами своей прямой службы.
Глава 6
Хозяйственные дни были очень полезны для оркестра. Майор Рамонов нашёл для него очень хорошее помещение. Очевидно, это было здание, назначенное для лагерной библиотеки. Оно было деревянное, с фантастическими башенками, минаретами. Или в чём-то даже напоминало китайскую пагоду. В здании было два вместительных зала. В одном из них разместили жильё музыкантов, в другом «оркестровый класс». Стилизованное здание это было расположено в непосредственной близости от лагерного летнего театра и значительно удалено от землянок части. Это давало уверенность, что при получении инструментов и с началом плановых оркестровых занятий оркестр не будет мешать своими звуками ни учебным занятиям красноармейцев, ни штабу.
Беда пришла тогда, когда старшина Сибиряков, при участии музыкантов и знатоков строительного дела, произвёл детальный осмотр помещения. Выяснилось, что это архитектурное сооружение оказалось более чем лёгким, и даже в летние, более прохладные, ночи пребывание в нём становилось неприятным. Учтя все эти нюансы, Сибиряков предложил утеплить дом. С ним пришлось согласиться, и все эти дни Сибиряков, во главе музыкантского взвода, решал инженерные задачи, и от подъёма до отбоя все возились со шпаклёвкой, засыпкой и прочими процедурами.
В итоге вопросы жилья и быта оркестра были решены вполне хорошо. И пора было бы уже приступать к своей непосредственной работе. Но с чем? Майор Рамонов на очередной вопрос Егорова «Что же с инструментами?» неожиданно ответил:
Вот скоро приедет комиссар, вот с ним этот вопрос решите.
Словом, впечатление у Егорова было такое, что он никому не нужен и оркестр, кажется, лишняя обуза в части.
В таком состоянии его однажды встретил батальонный комиссар Зеленин, который был начальником политотдела части и до приезда комиссара временно выполнял его обязанности.
Что повесил нос, Егоров? Что не ладится?
Выслушав объяснения Егорова, Зеленин задумался, почесал переносицу и после небольшой паузы сказал:
Да И люди могут развинтиться и вообще это не дело. Вот что! Зайдите завтра ко мне, в политотдел, что-нибудь придумаем.
На другой день в политотделе Зеленин встретил Егорова и сказал:
Вот что. Мы не будем ждать, пока наши интенданты займутся оркестром. Давайте сами искать всё, что нам нужно. Мы напишем письмо комиссару города В**, и он, конечно, поможет. Собирайтесь в командировку. Думаю, что дня три-четыре хватит.
Город В** отстоял от лагеря километрах в семидесяти. Автомашины ходили туда часто, и доехать до В** не представляло никаких трудностей.
Вооружённый письмом на имя комиссара гарнизона, Егоров очутился в приёмной.
Подождать пришлось порядочно. Наконец адъютант обратился к Егорову:
Проходите к комиссару.
В просторном кабинете за огромным письменным столом сидел весьма пожилой, совершенно лысый человек с тремя шпалами в петлицах.
Егоров доложил о себе.
Что у вас? взгляд был явно недоброжелательный и, пожалуй, сердитый.
Письмо командования части, товарищ полковой комиссар. Егоров подал письмо комиссару и снова принял положения «смирно».
Комиссар распечатал письмо и начал читать бумагу. По мере чтения его лысая голова багровела, и было видно, что чтение его совершенно расстроило.
Так что же это у вас там думают? Вероятно, они там решили, что я интендант? Или, может быть, они думают, что я Чернецкий?! Почему это я должен доставать оркестры?! Я их делаю сам? Или, может, у меня свои собственные склады оркестров?! Езжайте назад и доложите, что ничего у меня нет и ничего я не дам! а затем, подумав, уже тише добавил: Всё, что было, давно уже всё раздал. Ничего больше нет. Идите!
И когда Егоров уже подошёл к двери, очень сердито закричал:
Сюда идите! Ко мне!.. Вы вот что сделайте. Сами поразузнайте, может быть, есть где-нибудь инструменты, в клубах, ну там, в учебных заведениях, если они есть, поможем их взять во временное пользование
Очень обрадованный Егоров вышел из управления начальника гарнизона и, совершенно не представляя свои дальнейшие действия, направился к зданию гарнизонного клуба. Как искать инструменты в совершенно незнакомом ему городе? И какое у него есть право на ведение таких поисков? И кто будет по этому вопросу с ним разговаривать?
Размышляя об этом, он шёл по залитой солнцем широкой улице В**, как вдруг его окликнул чей-то голос: