В этот момент запиликал телефон.
Старый генерал по привычке представился:
Орлов.
Слушаю вас внимательно, отозвался Гуров.
Лева, с утреца завтра загляни ко мне, по архиважному делу.
Полковника передернуло от этого «архи». Вспомнились студенческие годы и преподаватель, частенько именно так говоривший.
По какому-какому? переспросил он, ежась.
Архи Тут уже сам Орлов поперхнулся, видимо, вспомнив вождя мирового пролетариата, употреблявшего слово «архиважно», и сказал раздраженно, но проще: Короче, важному. У меня все.
Лев Иванович отложил телефон, походил по комнате, держа руки за спиной, и задумчиво протянул:
Кстати, о хрычах, господа
Гуров, если ты не перестанешь меня смешить, у меня ухо взорвется, предупредила Мария.
Извини, пожалуйста. Чудно́, генерал хочет меня видеть по одному архиважному делу. Точь-в-точь так выражался не только вождь мировой революции, но и еще один хрыч, исключительной поганости.
Еще один хрыч. А первый, стало быть Орлов. А ну как доложу генералу, как ты его за глаза зовешь, пообещала супруга.
Не сдашь же ты собственного мужа. И потом, я с любовью и уважением называю. Хрыч разный попадается, заметил Гуров солидно и со знанием дела. Тот, второй, о котором лично я говорю, был хрыч еще тот. Пробы ставить негде. На его счету не одна цистерна выпитой крови студентов.
Ну, понеслось. Давай без студенческих триллеров, попросила Мария, морщась. Все преподы во всех вузах одинаковые. Ты ведь с моими наставниками не был знаком.
Гуров, подумав, признал, что всех он действительно не знал, знал лишь тех, что видел на экране и сцене.
Я почему не люблю фильмы про вампиров? Мне нашего пана Ректора хватило
Пана Ректора?
Это был особый фрукт. Он перешел к нам из одного маленького психиатрического заочного юридического института, а потом в него же и вернулся. Этот пан Ректор руководил юринститутом, да так умело и до такой степени чутко, что педагогический состав поднял бунт. В этой связи он и укрылся в универе. За ним так и осталось прозвище пан Ректор. О, как он валил студентов! Это «Кармен», Бизе! Бой опытного тореадора с новорожденными телятами.
Ну-ка?
Видя, что супруга увлеклась его рассказом и позабыла об огорчениях, Гуров почувствовал вдохновение.
Рассказываешь все, что добросовестно выучил! О чем прочел от и до, курсовики самолично настрочил, о том, в чем считаешь себя сведущим. А этот пардон. Ну или ногти чистит, или зевает, а на закуску обязательно выдает со скучающим видом: «Ну это все понятно»
Подлец, искренне посочувствовала жена. А дальше?
Дальше в зависимости от настроения. Говорит банальное: «и что из того?», или умное: «а вот чем отличается система от совокупности?».
Мария, поразмышляв, спросила, к чему пан Ректор задавал последний вопрос. Гуров признался, что не знает, но отличия выучил наизусть, на всякий случай.
Да, пожалуй, соглашусь, что до такой степени злобных преподов у меня не было, заявила Мария. Смотри, сколько лет прошло, а тебя до сих пор гложет.
Ну что ты, я великодушен и не злопамятен.
Ага. А про старого хрыча-то вспомнил?
Так это по аналогии. Видишь ли, генерал один в один по-Ректорски сообщил, что жаждет меня видеть по «архиважному» делу. Еще бы «р» не выговаривал точь-в-точь пан Ректор. Вот и навеяло.
Он что, еще и картавил? давясь от смеха, уточнила Мария.
Да еще как, прямо по-ленински, подтвердил Гуров и с облегчением подумал: «Ну слава богу, успокоилась».
Глава 2
Прибыв в управление и поднявшись на этаж, уже у кабинета Орлова Гуров обнаружил непривычно мрачного Крячко. Оказалось, что полковника тоже мучили воспоминания о пятне, омрачавшем его светлые студенческие времена. То есть о пане Ректоре.
Всю ночь чертовщина снилась. Будто я в очередной раз в родной аудитории заваливаю у этого кровососа теорию государства и права, признался Станислав, понизив голос, нормально? А сколько лет-то прошло. С чего бы это?
Как с чего. Генерал приглашал пошептаться по архиважному делу? уточнил собрат Гуров.
Точно. Вот с этого, значит, чертовщина и снилась.
Вскоре выяснилось, что зловещая тень пана Ректора была вызвана к жизни не только его любимым словом «архиважно»
Верочка радушно распахнула дверь, но на этом испытываемые сыщиками положительные эмоции и закончились. Генерал был задумчив и мрачен, как туча, и долго собирался с мыслями, решая, с чего начать разговор. Эти приготовления ничего доброго не сулили.
Наконец, тяжело вздохнув, он полез в сейф и извлек коробку:
Вот, смотрите, какая штукенция.
Пальчики сняли? пошутил Крячко, на что генерал сказал вполне серьезно, что сняли, равно как и пробы для экспертизы.
Пробы-то зачем? спросил Гуров несколько озадаченно.
Вот как раз это пока тебя не касается. Неважно. Смотрите да рассматривайте. Даже можете потрогать, если есть желание.
Лев Иванович пожал плечами и послушно принялся рассматривать коробку. Она была клееная, покрытая качественным шпоном, нарочито грубо отполированным, на крышке красовалась выжженная стилизованная литера «Д@». Внутри, в гнезде из древесной стружки, покоилась «штукенция» продолговатая ключница из кожи цвета густого красного вина. С первого взгляда видно, что сделано не в Китае, сработано на совесть, с исключительным изяществом. Благородно мерцали металлические детали, цепочка и клепки, точь-в-точь состаренное серебро. Но самое главное это рисунок на ключнице, чуть выступающий над поверхностью. Крест, роза и готическая надпись: «Der Mutter die mich nie geboren», рисунок черно-белый, несмотря на отсутствие цветов, выглядел объемным, мастерски исполнен короткими, нервными штрихами, как на полотнах Ван Гога.
Станислав, повертев вещицу в руках, протянул:
Красивая вещь. Мне бы такую на день угро. Если вот сюда монеток натолкать, то кистень получится.
Не знаю, что там у тебя получится, ворчливо заметил Орлов, постукивая карандашом, и подарок не тебе. Один уважаемый человек уже получил эту вещь на День юриста, после чего угодил прямиком в реанимацию.
Растрогался, предположил Крячко. Или вещь отравлена?
Гуров взял у коллеги вещицу, повертел, осмотрел со всех сторон, потянул носом:
Ну что, интересно. В основе-то кожа толстая, судя по рыхлой и грубой структуре, скорее всего, крупный рогатый скот, бык.
А картинка?
А картинка на накладке, кожа накладки другая по фактуре, тонкая, и оттенок отличается. Красиво, но быстро вытрется. Жалко.
Генерал усмехнулся:
Не вытрется. Набито на совесть.
Да, странно, это не рисунок на поверхности и не тиснение. Гуров постучал пальцем по надписи. А что сия надпись значит?
Я в последнее время по-немецки не говорю, посетовал Крячко. Возможно, вот Вера знает.
Верочка, которая стояла рядом с генералом, держа папки с документами и стакан чая, немедленно отозвалась:
Разумеется, знаю. Еще бы не знать. «Матери, которая меня не родила».
Крячко поперхнулся.
Ничего себе, пошутил.
Верочка, ты, оказывается, полиглот, с уважением заметил Лев Иванович.
Вера сморщила носик:
Да бросьте. Ерунда. Младший племянник замаял своим «Раммштайном», к тому же учит немецкий. Вот кое-что и запомнила.
Вот оно что
Орлов, хмыкнув, быстро проставил подписи на документах и отправил Верочку обратно в приемную. Подождав, пока секретарь плотно прикроет за собой дверь, Лев Иванович продолжил:
Ну, хорошо. Пока не понимаю, чем такой милый, пусть и непрактичный, подарок может привести в реанимацию, тем более отца, а не мать.
И что за архиважное дело нам с вами следовало обсудить? осведомился Крячко.
Генерал потер лицо, собираясь с мыслями.
Да вот, собственно, по поводу этой ключницы. Ситуация, знаете ли, складывается некрасивая и скользкая Он замолчал.
Стремясь ускорить мыслительный процесс генерала, Крячко задал наводящий вопрос: