Ситуация со Счастливым? С паном Ректором?
Генерал дернул бровями:
В общем, да, с ним. Вы же у него оба учились?
Я так и знал, сокрушенно произнес Станислав.
И я, вставил Гуров.
Недаром всю ночь библиотека снилась.
Какая библиотека, что ты городишь? недовольно спросил Орлов.
Большая. В основном книги Достоевского, и особенно «Бесы».
Ладно вам. Не надо нагнетать обстановку. Вот вы передо мной, здоровые, румяные, с высшим образованием и в чинах, а ваш наставник
Станислав открыл было рот, но генерал сделал знак, и возражений не последовало.
В любом случае ситуация такова: третьего декабря, получив эту вещицу в подарок, пан Ректор загремел в реанимацию. В настоящее время Олег Емельянович пребывает в кардиоцентре, в Бакулевке. Его откачали и перевели из реанимации в палату. Состояние пусть и стабильное, но тяжелое. Так вот, он очень просит вас, цитирую: «дорогих мальчиков», навестить его.
Станислав с надеждой осведомился:
Нельзя ли в письменной форме передать, что мы ему все прощаем? И другие тоже, уверен. Мы, правоведы, народ великодушный.
Я подписываюсь, поддержал Лев Иванович.
Генерал с укоризной напомнил:
Слушайте, не за горами Новый год, Рождество, полагается раздавать подарки, излучать радость и свет. Съездите, сделайте доброе дело, чтобы на старости лет совесть не заела.
Кого? требовательно спросил Крячко.
Вас. Ну и меня. И потом, не забывайте: Олег Емельянович не абы кто, а руководство одного из ведущих вузов страны. Выпустил не одно поколение правоведов, готовит кадры и для нас, причем в основном. И насчет диссертаций тоже, того
Есть, кивнул Гуров. Штукенцию можно взять или лучше сфотографировать?
Да, забирайте.
Уже на пороге Станислав уточнил насчет пальчиков, не нашлись ли на коробочке.
Ничего особенного. Отпечатков пальцев взрослых нет, возможно стерты, только какой-то ребятенок залапал. Наверное, домой работенку эксперты таскали, неряхи.
Глава 3
Чтобы не стоять в пробках и не тратить зря время, поехали на метро, и всю дорогу до Бакулевки Крячко предавался недостойному занятию, то есть вспоминал старые обиды:
Вот умеет генерал уговаривать. «Сделайте доброе дело», «совесть, ум, честь». Сказал бы прямо: не поедете пан Ректор назло с того света вернется сожрать наших студентиков. А заодно и соискателей запорет.
Ясное дело, согласился Лев Иванович.
Сколько раз тебя этот аспид на переэкзаменовку отправлял?
Да был казус. Как только пан Ректор из вашего института к нам в универ перешел, он был очень зол. Он прямо сказал, что пятерки таким, как я, не ставит. Чем я ему не потрафил не ведаю. Я пересдал, правда, уже после того, как он вернулся к вам.
Во, а на нас он ездил, как панночка на Хоме Бруте, угрюмо сообщил Крячко. По-подленькому. Сам понимаешь вечернее отделение, да еще если уже на следствии трудишься, ну какие тут семинары-лекции? Нет-нет да пропустишь что-то и не особо паришься по этому поводу. Ведь повсюду только и разговоров: юные специалисты, вечерники-практики это наше все. Ну а как до дела доходит, что ты! Меня он чуть не вышиб за прогулы, только представь себе. А как-то раз еще и за опоздание.
Какое опоздание? недоуменно спросил Гуров. Он что, ночевал в академии? У тебя ж занятия начинались
Ну да, вечером, в семь тридцать. А вот слушай. Попросили меня заскочить в академию, за заключением экспертизы, около десяти я туда прихожу, чтобы удостоверением не светить, показываю студенческий а этот гад стоит на проходной, отбирает у меня билет и картавит: мол, вы исключены, документы получите у секретаря. Опаздывать не надо, молодой человек! Если бы не Лиля Ивановна
Кто-кто? машинально переспросил Гуров.
Ну, неважно, отмахнулся тот, я бы его порешил бы прямо в рабочем кабинете.
Льву Ивановичу постепенно становился ясным источник нежной ненависти, которую его друг испытывал к уже дряхлому, но некогда весьма деятельному преподавателю с оригинальным взглядом на методы обучения. Станислав же продолжил изливать израненную в студенческие годы душу:
Еще у него была страсть к конспектам своих тухлых лекций. В последнюю ночь, как и положено, все доучиваешь, с билетом фартит, все отвечаешь, а он так, с ленинским прищуром: «Очень хогошо, а теперь конспектики попгошу, да еще чтобы обязательно газными пастами». Коли нет или все одного цвета ручкой написано то все, лети на переэкзаменовку. А для рабочего человека переэкзаменовка швах!
Да вообще черт картавый, согласился Гуров, окончивший дневное отделение. Вечерникам и заочникам он всегда сочувствовал, а другу надо было выговориться. Нельзя же в таком состоянии заваливаться в палату к старому, больному сердечнику, пусть и упырю со стажем.
Строгая медсестра с могучими руками, запустив их в одноместную палату, проверила капельницу и подкрутила на ней колесико. Глянув на часы, предписала не волновать больного, не засиживаться и, вообще, не сметь.
Сыщики пообещали. Выгрузив на тумбочку апельсины, пакеты с соком и бутылки с минералкой, они присели у скорбного ложа у окна.
То ли из-за того, что стены в палате были выкрашены в синий цвет, что премерзко отражалось на цвете кожи пана Ректора, то ли из-за опущенных штор, то ли из-за того, что пациенту в самом деле было дурно, смотреть на него было больно.
Травмированная студенческая память навсегда запечатлела того самого, прежнего пана Ректора диктатора, сработанного из цельного куска гранита, с благородной сединой, мощными брылями и тяжелым, волевым взглядом. А тут на койке под казенным одеялом лежал дряхлый немощный старик. Его грудь судорожно поднималась и опадала, ключицы торчали из ворота, порядком поредевшие волосы прилипли ко лбу. Впрочем, взгляд пана Ректора сохранил пронзительность и властность, руки не дрожали, и он не спрашивал с трогательной старческой наивностью, где он и кто они.
Пан Ректор перешел прямо к делу, и голос у него был точь-в-точь как прежде твердым, разве что картавость стала отчетливее:
Видите ли, дгузья мои, дело до такой степени агхи необычное, что я не могу довегиться кому-то, кгоме своих.
Гуров и Крячко всем своим видом показали, что оценили его доверие и гордятся тем, что пан Ректор им доверяет.
Полгода года назад пгопал мой сын
У вас есть сын? удивился Крячко и лишь чудом не прибавил «откуда».
Абсолютно всем было известно, как пан Ректор ненавидит женский пол даже более отсутствия конспектов своих лекций. Его мизогиния носила характер одержимости и простиралась за редкими исключениями, абсолютно на всех, кто мог носить юбки и платья. Сдать пану Ректору его предмет, будучи дамой, было практически нереально, даже зная материал вплоть до запятой. Студентки предпочитали идти в декрет или сразу на комиссию.
Однако пан Ректор не обиделся на реакцию Станислава, а лишь кротко подтвердил, что, мол, да, есть. Точнее, был.
Да. Мой сын, Данилушка, пгопал, из санатогия. Он находился на лечении, в Подмосковье, под городом Т. С тех пог ничего о нем не знаю вот, на День юриста я получаю с кугьегом вот эту пгоклятую штуку ключницу. А на ней в общем, это татуиговка Он с трудом сглотнул, попросил воды. Такая была у Данилушки, на пгавом пгедплечье.
Он сглотнул снова, потянулся к глазам и потащил за собой трубку капельницы. Крячко едва успел перехватить конструкцию, подал старику стакан воды и салфетку.
Олег Емельянович, ну а просто совпадение?
Спасибо. Я абсолютно увеген, что нет никакого совпадения. Гисунок тот самый. По поводу этой татуиговки мы кгупно повздогили с Данилушкой. Вообще, в последнее вгемя мы часто с ним ссогились, к сожалению, потому я думал, что сын обиделся и не желает меня видеть. Тепегь я увеген, что он убит, и не пгосто кто-то сделал из него издеваясь, посылают мне эту это