Именно К. Бернар был одним из первых ученых, выдвинувших идею экспериментальной критики гипотезы как фактора развития научного знания. Это, по его мнению, позволяло избежать господства теорий, так часто опирающихся на ложные идеи или основанные на некорректных единичных наблюдениях. К. Бернаром постулировался главный критерий истинного знания принцип экспериментального детерминизма, соединенный с философским сомнением. Именно в этом методическом аспекте обнаруживается значительное сходство между идеями великого римского врача II в. и знаменитого физиолога XIX в.
Гален прекрасно понимал необходимость «усвоить некий метод, позволяющий отличить правду ото лжи», и «стремиться к истине» в решении конкретных медицинских задач, вместе с тем он считал необходимым «пользоваться методом так, чтобы не только обладать знаниями, но и уметь их применять». Это, конечно, объясняет причину того, что К. Бернар довольно часто обращается к истории возникновения экспериментального метода в медицине и связывал его с именем Галена:
Следуя тем же аналитическим путем, физиолог должен дойти до приведения всех жизненных обнаружений сложного организма к игре известных органов, а действия этих последних к свойствам тканей или органических элементов строго определенных. Анатомо-физиологический экспериментальный анализ, который восходит до Галена, не имеет другого смысла, и все ту же задачу преследует еще теперь гистология, приближаясь естественно все более и более к цели[130].
Работы Галена и К. Бернара объединяет общее стремление к систематизации и выяснению сущности явлений, протекающих в организме человека.
Разумеется, дисциплину опытов Галена мы не можем сравнивать с хорошо понятной современному ученому дисциплиной экспериментальной медицины конца XIX в. Неслучайно, В.С. Стёпин в своей книге «Философия и методология науки»[131] постоянно обращает внимание на принципы использования исследователем приборов и инструментов. Технические возможности Галена или Герофила невозможно сравнивать с теми, которые находились в распоряжении Ф. Мажанди или К. Бернара. Следует также учитывать и данные других естественнонаучных дисциплин физики, химии, математики которыми располагали ученые эпохи научной революции. Эти сведения существенно влияли на формирование их картины мира, что определяло возможности постановки целей и задач эксперимента.
Вместе с тем очевидно, что традиция анатомических и физиологических исследований Античности, в рамках хронологического периода «от Гиппократа до Галена», в действительности существенно отличались от их оценки, принятой в отечественной историографии. Сочинения Галена раскрывают нам совершенно иную историческую реальность, в которой анатомическое вскрытие является единственным правильным методом доказательства натурфилософской гипотезы, а тщательные системные практические наблюдения служат основой для систематики заболеваний. Также очевидно и несовершенство этого опыта по сравнению с классическими экспериментами К. Бернара или И.П. Павлова. Итак, с одной стороны, труды Галена описывают экспериментальную практику, а с другой ее дисциплина явно уступает тому, что в наши дни принято понимать под естественнонаучным экспериментом. Для разрешения этого очевидного методологического противоречия предлагаю использовать понятия «протонаучный эксперимент» или «экспериментальная практика рациональной медицины Античности». В этом случае историки науки смогут отказаться от использования устаревших, уничижительных оценок античной медицины, основанных на недостаточном знакомстве с источниками, и вместе с тем избежать некорректного сравнения исследований Галена и исследовательской практики современной науки.
* * *
Комплексный сравнительный анализ трактата Галена «Об учениях Гиппократа и Платона» и других более ранних источников (таких как труды Гиппократа, Платона и Руфа Эфесского) позволяет сделать ряд выводов, имеющих принципиальное значение для истории медицины. Разумеется, мой тезис об «экспериментальной практике рациональной медицины Античности» нуждается в дальнейшем обсуждении. Вне рамок проведенного анализа остается вопрос о ее влиянии на клиническую практику Галена. Для разрешения этой проблемы не хватает источниковой базы. Последующая публикация четырех книг, завершающих трактат «Об учениях Гиппократа и Платона», конечно, позволит ярче показать некоторые аспекты дискуссии Галена с его оппонентами врачами-методистами и врачами-эмпириками. Однако уже сейчас мне ясно, что и этого будет недостаточно для целостного понимания соотношения теории и практики в системе Галена. Требуется введение в научный оборот как можно большего числа его клинических работ. Это также позволит глубже понять его идеи, развивающие учение Гиппократа, верным последователем которого он считал себя всю жизнь.
Предисловие переводчика
1
В статье, посвященной работе над изданием греческого текста трактата «Об учениях Гиппократа и Платона»[132] и его перевода на английский язык в составе Corpus Medicorum Graecorum, Ф. де Лейси пишет: «Изучение греческих медицинских текстов по необходимости является коллективной деятельностью. Прежде всего, такие тексты часто затрагивают множество немедицинских тем. Гален, по крайней мере, излагая свои взгляды в области психологии, физиологии, анатомии и других узкомедицинских областях, находит возможность обсуждать вопросы языка, логики и литературы, упоминать политические, социальные и религиозные институты, а также касаться множества исторических и философских проблем. Помимо такой тематической широты медицинских трактатов, приходится иметь дело с обычными проблемами изучения любого древнего текста: реконструкцией оригинала, изучением его источников и истории и определением точного значения написанного»[133]. Данный том, разумеется, тоже является плодом коллективного труда. В настоящем предисловии постараюсь коснуться той части перечисленных Ф. де Лейси трудностей, которые непосредственно относятся к работе переводчика и находятся в компетенции филолога-классика.
Прежде всего, представляя первый полный перевод трактата Галена «Об учениях Гиппократа и Платона» на русский язык, необходимо сказать несколько слов о судьбе греческого текста этого сочинения. Трактат изначально состоял из девяти книг, о чем свидетельствует сам Гален в своем сочинении «О моих книгах» (46.22). Хотя большая часть сочинения до нас дошла, в настоящее время неизвестно ни одной рукописи, которая содержала бы весь текст полностью. Начало первой книги не сохранилось; единственным источником для греческого текста окончания первой книги является рукопись XV в., хранящаяся в Кембридже[134]. Палеографические данные свидетельствуют в пользу того, что находящаяся во Флоренции рукопись Larentianus 74,22, также содержащая значительные лакуны, была изначально частью того же кодекса. Эти рукописи вернее, эти фрагменты когда-то единой рукописи содержат сохранившуюся часть первой книги, всю вторую книгу, большую часть пятой книги и части третьей, четвертой и шестой книг.
Наиболее древней и близкой к архетипу из имеющихся в нашем распоряжении рукописей «Об учениях Гиппократа и Платона» Галена является текст XIII в., хранящийся в Берлине (Hamilton 270). Эта рукопись, также содержащая значительные лакуны, была обнаружена и впервые описана в 1885 г. Веллманом[135]. Все прочие известные нам тексты этого счинения Галена, помимо этих трех, восходят к рукописи Hamilton 270 и имеют текстологическую ценность только в тех местах, где она повреждена или где переписчики этих рукописей пытаются исправить ее чтения, опираясь, возможно, на другие, не дошедшие до нас рукописи. Единственным изданием, учитывающим эту, наиболее текстологически значимую рукопись, является издание Ф. де Лейси, которое мы и выбрали как источник греческого текста для настоящего издания[136].