Заняты не тем
Но проблема коренится глубже во внутреннем ощущении, которое трудно выразить словами: это чувство, что при всей своей бешеной активности даже богатые и знаменитые заняты не тем, чем надо. Мы смутно ощущаем, что есть на свете дела важные и осмысленные, пусть даже точно не знаем, какие именно, и вместо того, чтобы отдавать свое время именно им, мы делаем что-то не то. Наша жажда смысла выражается по-разному, например в желании посвятить себя некоей высшей цели, в интуитивном ощущении, что именно в данный исторический момент со всеми его кризисами и бедами мы можем делать нечто большее, чем просто зарабатывать и тратить деньги. Этим же стремлением к осмысленности объясняется наше тупое отчаяние от того, что мы вынуждены ежедневно работать и работать, что у нас нет времени на любимые занятия, даже на то, чтобы больше бывать с детьми, или на природе, или где угодно, только не в пробках по дороге на работу. Чарльз Айзенстайн, автор книг об экологии и духовном росте, вспоминает, что впервые ощутил эту общую «неправильность» в нашем обращении со временем еще в детстве, которое он провел в условиях материального благополучия Америки 1970-х:
Я знал, что жизнь должна приносить больше радости, быть более полной, значимой, а мир на самом деле прекраснее, чем то, что мы видим. Мы не должны ненавидеть понедельники и жить ради выходных и отпуска. Нас не должны заставлять поднимать руку и спрашивать разрешения. Нас не должны держать в четырех стенах один солнечный день за другим{13}.
И это чувство «неправильности» лишь усугубляется нашими попытками стать еще продуктивнее. Из-за них по-настоящему важные дела уходят все дальше, за линию горизонта. Мы только и стараемся «прорваться» через дела, «убрать их с дороги». Мысленно мы живем в будущем, только и думая о том, как доберемся наконец до «важного», и тревожась, что не справимся, что нам не хватит решительности или выносливости, чтобы выдержать темп нашей сегодняшней жизни. «Дух нашего времени безрадостная срочность», утверждает писательница Мэрилин Робинсон. Она отмечает, что многие из нас тратят жизнь на то, чтобы «сделать себя и своих детей средством для достижения целей, не имеющих к нам никакого отношения»{14}. Наши попытки прорваться на самый верх служат не нашим, а чьим-то интересам: мы стремимся больше работать, покупать больше товаров массового потребления и таким образом становимся прекрасными винтиками в экономической машине. Но все это не дает ни душевного покоя, ни возможности отдавать свое ограниченное время людям и вещам, которые нам по-настоящему интересны.
«Четыре тысячи недель: Тайм-менеджмент для смертных» это очередная книга о том, как использовать наше время наилучшим образом. Но в ее основе лежит уверенность, что тот тайм-менеджмент, который мы знаем, с треском провалился и не стоит делать вид, будто это не так. Этот странный исторический период, когда время как будто снялось с якоря, может оказаться прекрасной возможностью пересмотреть наши с ним отношения. Мыслители прошлого тоже сталкивались с этими проблемами, и, если применить их мудрость к сегодняшнему дню, некоторые истины становятся еще более очевидными. Продуктивность это ловушка. Она лишь увеличивает занятость: сколько мы ни пытаемся «разобраться» с работой, она накапливается все быстрее. Никому за всю историю не удалось достичь баланса между жизнью и работой. Не удастся это и вам, даже если вы будете честно делать «шесть вещей, которые успешные люди делают до 7 утра». День, когда все наконец-то будет под контролем, никогда не наступит тот вожделенный день, когда вы наконец разгребете электронную почту, когда список дел перестанет расти, когда вы выполните все обязанности на работе и дома, когда вас не будут ругать за пропущенный дедлайн или случайную ошибку и когда вы, полностью «оптимизировавшись», сможете наконец заняться тем, что в жизни по-настоящему важно. Начнем с того, что признаем свое поражение: ничего этого не случится.
И знаете что? Это отличные новости.
Часть I
Наш выбор делать выбор
1
Ограниченность как данность
Проблема не в том, что наше время ограничено. Настоящая проблема и именно в этом я надеюсь вас убедить заключается в следующем: мы невольно унаследовали набор неверных представлений о том, как использовать это ограниченное время. Любое из этих представлений только ухудшает ситуацию, но мы чувствуем потребность жить именно так. Чтобы понять, как мы дошли до жизни такой и как помириться со временем, передвинем часовую стрелку назад в эпоху, когда никаких часов еще не было.
Если подумать, вы должны благодарить судьбу за то, что не родились английским крестьянином эпохи раннего Средневековья. Во-первых, гораздо меньше вероятности, что вы дожили бы до старости. Но даже если бы и дожили, открывшуюся перед вами жизнь нельзя было бы называть иначе как рабской. Вы бы дни напролет пахали землю, на которой феодал-землевладелец разрешил вам жить в обмен на львиную долю урожая или дохода, который вы могли бы с него получить. Церковь тоже требовала регулярных пожертвований, и вы слишком боялись бы вечного проклятия, если бы не подчинились. Ночевали бы вы в лачуге, где в одном помещении ютилась бы не только вся семья (члены которой, как и вы, редко бы мылись и чистили зубы), но также и свиньи с курами, ведь по лесу рыскали волки и медведи, которые не преминули бы угоститься любой живностью, оставшейся снаружи после заката. Еще одним вашим постоянным спутником были бы болезни от кори и гриппа до бубонной чумы и «огня святого Антония» (так называлось отравление спорыньей ржи, вызывавшее бред и ощущение, будто кожа горит или искусана{15}).
Время до расписаний
Но есть ряд проблем, с которыми вы бы почти наверняка не столкнулись, это проблемы со временем. Даже в самую страду вам бы вряд ли пришло в голову, что «у вас слишком много дел», что надо торопиться или что жизнь движется слишком быстро, не говоря уже о том, что у вас нарушен «баланс между работой и личной жизнью». По тем же причинам в более свободные дни вам никогда не было бы скучно. И хотя смерть, в том числе ранняя, была обыденным явлением, запас времени не казался бы ограниченным. Ничто не заставляло бы вас искать способы его «экономить». К тому же вы не чувствовали бы вины за время, потраченное зря: если бы вы отвлеклись от молотьбы зерна, чтобы посмотреть петушиный бой на деревенской лужайке, никто бы не сказал, что вы отлыниваете от работы. И дело не в том, что время двигалось медленнее, и не в том, что средневековые крестьяне были такими уж спокойными или безропотными. Просто, насколько нам известно, время как абстрактное понятие как явление для них не существовало.
Это может показаться странным лишь потому, что в нас слишком глубоко укоренился современный образ мыслей о времени: мы забываем даже, что это всего лишь образ мыслей. Мы подобны пресловутой рыбе, которая ничего не знает о воде, потому что постоянно в ней находится. Но, если посмотреть со стороны, наши убеждения начинают выглядеть довольно странно. Мы представляем себе время так, будто оно существует отдельно от нас и от мира вокруг нас, «независимого мира математически измеримых последовательностей»{16}, по выражению американского культуролога Льюиса Мамфорда. Чтобы понять, что он имеет в виду, подумайте о чем-нибудь, связанном со временем, например как вы планируете провести завтрашний вечер или чего добились за последний год. Сами того не осознавая, вы, скорее всего, представите себе календарь, линейку, сантиметр, циферблат или какую-нибудь более расплывчатую абстрактную временнýю шкалу. И тут же начнете, сверяясь с этим воображаемым прибором, выстраивать свои реальные дела в соответствии с временнóй шкалой, существующей у вас в голове. Именно это имел в виду Эдвард Холл, когда сравнивал время с лентой конвейера. Каждый час, неделя или год уподобляется контейнеру, движущемуся по ленте, и мы должны заполнить его прежде, чем он проедет мимо, чтобы почувствовать, что используем свое время правильно. Когда дел слишком много и они не умещаются в контейнеры, мы испытываем неприятное чувство чрезмерной занятости. Когда их слишком мало, нам становится скучно. Если мы успеваем заполнять все проезжающие мимо контейнеры, то гордимся, что у нас все под контролем, и чувствуем, что наше существование оправданно. Если слишком много контейнеров проезжает мимо незаполненными, нам кажется, будто мы прозевали их. Если же мы используем контейнеры с пометкой «рабочее время» для отдыха, начальник может и разозлиться. (Он заплатил за эти контейнеры, это его имущество!)