Ну так соберем по трешке и купим ей крокодила, бесстрастно предложил Мельников.
У тебя даже шутки принципиальные. И ты мне с этим юмором надоел! сказал Николай Борисович, возобновляя свое облачение, чтобы уйти, наконец.
Вот и отлично И дай мне отпуск.
Не дам! заорал директор.
На три недели. А если нельзя освобождай совсем, к чертовой матери!
Ах, вот как ты заговорил Куда ж ты пойдешь, интересно? Крыжовник выращивать? Мемуары писать?
Пойду в музей. Экскурсоводом.
А ты что думаешь, в музеях экспонаты не меняются? Или трактовки?
Я не думаю
Какого ж рожна
Там меня слушают случайные люди Раз в жизни придут и уйдут. А здесь
Меня твои объяснения не устраивают!
А учитель, который перестал быть учителем, тебя устраивает?!
Ну-ну-ну Как это перестал?
Очень просто. Сеет «разумное, доброе, вечное», а вырастает белена с чертополохом.
Так не бывает. Не то сеет, стало быть.
Мельников неожиданно согласился:
Точно! Или вовсе не сеет, только делает вид, по инерции А лукошко давно уж опустело
Ну, знаешь Давай без аллегорий. Мура это все, Илюша. Кто же у нас учитель, если не ты? И кто же ты, если не учитель?
Мельников поднял на него измученные глаза и сказал тихо:
Отпусти меня, Николай! Честное слово а? Могут, в конце концов, быть личные причины?
И Николай Борисович сдался. Оттягивая узел галстука вниз, он выругался и крикнул:
Пиши свое заявление Ступай в отпуск, в музей в цирк! Куда угодно
Мельников, ссутулясь, вышел из кабинета и увидел Наташу. Она сидела в маленькой полуприемной-полуканцелярии и ждала. Кого?
Вслед за Мельниковым, еще ничего не успевшим сказать, вышел директор.
Вы ко мне?
Нет.
Заинтригованный Николай Борисович перевел взгляд с Наташи на Мельникова и обратно. Как ни устал Эн Бэ от этих бурных прений, а все же отметил с удовольствием, что новая англичаночка, независимо даже от ее деловых качеств, украшает собой школу.
Всем почему-то стало неловко.
Эн Бэ вдруг достал из портфеля коробку шоколадных конфет, зубами (руки были заняты) развязал шелковый бантик на ней и галантно предложил:
Угощайтесь.
Каждый из троих взял по конфете.
Директор еще постоял в некоторой задумчивости, покрутил головой и поведал Наташе:
Честно говоря, жрать хочется! Всего доброго
А Мельникову показал кулак и ушел.
Пойдемте отсюда, спокойно сказала Наташа и подала Илье Семеновичу его портфель, который она не забыла захватить и с неловкостью прятала за спиной. Из школы вышли молча. Ему надо было собраться с мыслями, а она не спешила расспрашивать, спасибо ей.
Во дворе Мельников глубоко втянул в себя воздух и вслух порадовался:
А здорово, что нет дождя.
Под дворовой аркой они опять увидели Николая Борисовича, которого держал за пуговицу человек в макинтоше и с планшеткой видимо, прораб. Он что-то напористо толковал про подводку газа и убеждал директора пойти куда-то, чтобы лично убедиться в его, прораба, правоте.
Мельников и Наташа прошли мимо них. Взглядом страждущим и завистливым проводил их Эн Бэ.
* * *
В этот час в школе задерживались после уроков несколько человек из девятого «В».
Ребята, ну давайте же поговорим! убеждала их изо всех сил комсорг Света Демидова. Сыромятников, или выйди, или сядь по-человечески.
Сыромятников сидел на парте верхом и, отбивая ритм на днище перевернутого стула, исполнял припев подхваченной где-то песенки:
Костя Батищев и Рита тихонько смеялись на предпоследней парте у окна. Он достал из портфеля человечка, сделанного из диодов и триодов, и заставлял его потешать Риту.
Черевичкина ела свои бутерброды; Михейцев возился с протекающей авторучкой; Надя Огарышева и Генка сидели порознь, одинаково хмурые.
Ну что, мне больше всех надо, что ли? отчаивалась Света. Сами же кричали, что скучно, что никакой работы не ведем Ну, предлагайте!
Записывай! прокричал ей Костя. Мероприятие первое: все идем к Надьке Огарышевой на крестины!
Надя с ненавистью посмотрела на него, схватила в охапку свой портфельчик и выбежала.
Взбесилась она, что ли Шуток не понимает в тишине огорченно и недоумевающе сказал Костя.
Ну зачем? вступился за Надю Михейцев. Человеку и так сегодня досталось зря
А пусть не лезет со своей откровенностью! отрезал Костя. Мало ли что у кого за душой, зачем это все выкладывать в сочинении? Счастье на отметку! Бред
А сам ты что написал? спросил Генка угрюмо.
Я-то? А я вообще не лез в эту тему, она мне до фонаря! Я тихо-мирно писал про Базарова
прицепилась эта песенка к Сыромятникову и не хотела отстать.
Кончай, сказал ему Генка. Батищев прав: из-за этого сочинения одни получились дураками, другие паскудами
Почему? удивилась Черевичкина. Чего ты ругаешься-то?
Ну мы же не для этого собрались, Шестопал! продолжала метаться Света Демидова. Не для этого!
Сядь, Света, морщась, попросил Генка. Ты хороший человек, но ты сядь Я теперь все понял: кто писал искренне, как Надька, оказался в дураках, об них будут ноги вытирать Кто врал, работал по принципу У-два тот ханжа, «редиска» и паскуда. Вот и все!
Что значит У-два? заинтересовалась Рита.
Первое «у» угадать, второе «у» угодить Когда чужие мысли, аккуратные цитатки, дома подготовленные, и пять баллов, считай, заработал Есть у нас такие, Эллочка? почему-то он повернулся к Черевичкиной, которая мучительно покраснела:
Я не знаю Наверно
Что ж ты предлагаешь? обеспокоенно спросила Света.
Разойтись, усмехнулся Генка. Все уже ясно, все счастливы Видно было: с головой накрывала его печаль оттого, что к таким и только таким оценкам с неизбежностью подводила жизнь
Черевичкина спрятала в полиэтиленовый мешочек недоеденный бутерброд и стала собираться.
Михейцев был задумчив.
Костя тихонько уговаривал Риту идти с ним куда-то, она не то кокетничала, не то действительно не хотела, слов не было слышно.
А Света Демидова вдруг объявила:
Знаете что? Переизбирайте меня. Не хочу больше, не могу и не буду!.. Ну не знаю я сама, чего предлагать
Сыромятников спел персонально припев про бабку: что, хотя она и добра, самое время ее «в утиль» А потом у него и для Риты с Костей нашлось что спеть; он выдал этот куплет (из той же, похоже, песенки), ласково следя за ними, за их переговорами:
Самородок глядя сквозь него, сказала Рита.
* * *
Мельников и Наташа шли по улице. Она не поехала на своем автобусе, а он не пошел домой. Не наметив себе никакой цели, не отмерив регламента, они просто шли рядом, бессознательно минуя большие многолюдные магистрали, а в остальном им было все равно, куда идти.
Была пятница. Люди кончили работу. С погодой повезло: небо освободилось от тяжелых, низких туч, вышло предвечернее солнышко, чтобы скупо побаловать город, приунывший от дождей.
Может быть, не надо нам слышать, о чем говорили, гуляя, Наташа и Мельников? Не потому, что это нескромно, а потому, что это был тот случай, когда слова первостепенного значения не имеют. И есть вещи, догадываться о которых интереснее даже, чем узнавать впрямую. Скажем только, что идиллии не получалось, что для этого мельниковская манера общаться слишком изобиловала колючками Трудный он все-таки человек, для самого себя трудный думалось Наташе. Или это оттого, что сегодня его черная пятница, когда
Скрытая камера неподкупный свидетель.
Она расскажет о том, как эти двое не попали в ресторан с неизменной табличкой «Мест нет», и хорошо, что не попали: наличность в мельниковском бумажнике развернуться не позволяла, мог бы выйти конфуз А потом они ели пирожки и яблоки во дворике бездействующей церкви. Оттуда их скоро прогнали, впрочем, четыре старухи, вечно мобилизованные на изгнание дьявола и одоление соблазна; не нашлось у двух учителей ясного ответа на бдительный и колючий их вопрос: «А вам тут чаво?»