Он выпивает очередной бокал и добавляет:
Запутался я! И жёны, и подруги мои все хорошие, но, сука, местами, такие ебанутые!
Его снова пробивают слёзы.
А я просто хочу жить! Найти уже одну! Ту самую, блять! С которой до конца! С которой дети!
Эх, Василий, вздыхаю я. Тогда тебе надо перестать ложиться ко всем, кто тебе предложит, глядишь, найдёшь себе
Он допивает последний бокал виски, что уже видно по выражению его лица и белкам глаз, что покраснели ещё больше и из них, того и гляди хлынет кровь.
Да! Мне надо помириться с Ниной! Н-надо помириться!.. Я ей-й с-сейчас позвоню
Да какой сейчас?! усмехаюсь я. Домой дойди, спать ляг! Утром позвонишь, приедешь с цветами-там или что ты даришь? прикинь, как обрадуется! В театр, наконец, сводишь! Потерпишь пару часиков, музыку в наушниках послушаешь, в конце концов! Ну, или поспишь! Чё ты как маленький?
Д-да, многократно кивает Василий. Т-ты прав-в Я завтра ей позвоню Во что бы то ни с-стало
С этими словами, он просто кладёт на стойку пятитысячную купюру, одёргивает пиджак, снова обводит своим серо-красным взглядом зал и, шатаясь, хватаясь за стены, направляется к выходу.
Думал я, что через месяц снова увижу его с историей про то, как опять его кинула барышня, но, вот, его нет уже почти полгода вроде как, говорят, что женился на ком-то. Неужто нашёл свою «ту самую» ?..
В конце концов, Василий не был прям таким мерзавцем-бабником, мужик просто сильно запутался, и это мягко сказано Однако, как бы он ни материл своих мимолётных подруг, а для него они были именно женщинами, пускай и после пары бокалов.
Бывалый
Эй, налей-ка, милый, чтобы сняло блажь,
Чтобы дух схватило, да скрутило аж.
Да налей вторую, чтоб валило с ног,
Нынче я пирую отзвенел звонок.
А.В.Новиков
Я видел его только дважды. Всегда учтив, вежлив, по-своему интеллигентен. Даже после определённой дозы алкоголя почти не ругался матом, да и вообще не особо разговорчивым был. Разве что спрашивал, как тут, что в городе поменялось и где бы ему подзаработать.
Очень хорошо помню нашу с ним первую встречу, когда он, судя по всему, только пару недель как освободился. Не знаю, откуда у него были деньги, может дал кто, может украл если откровенно, то меня всегда меньше всего волнует вопрос откуда у моих клиентов деньги, главное что платят!
Было начало весны. Он пришёл в сером свитере, который был велик ему на размер как минимум, в каких-то поношенных брюках и грязноватых ботинках. Чёрные с проседью волосы были взъерошены, лицо с недельной щетиной, перекошенное выражением бесконечной печали и тоски, что также просматривалось в его тёмно-зелёных глазах.
Он присел за стойку, положа на неё свои руки, на пальцах которой были наколоты перстни: с шахматной доской, скрипичным ключом, какими-то квадратами и прямоугольниками, решётками, ромбами, крестами, солнцем тёмным и светлым и, в довершении с сердцем, разделённым напополам на чёрное и белое.
Он положил на стойку мятую купюру и хриплым басом спросил:
Зубровка есть?
Я молча кивнул, подал ему рюмку и налил его заказ.
Клиент тут же опустошил её, посмотрел на меня тоскливым взглядом, который стал, после выпитого содержимого, как будто тяжелее.
Семён я, сказал он, протягивая мне свою руку в перстнях. Можно Сенька.
Очень приятно! ответил-было я, пожимая ему руку, и только сам хотел представиться, как он продолжил:
Давно работаешь-то?
Ну-у вполне-себе, наверное, задумчиво ответил я.
Сенька усмехнулся, протягивая мне рюмку, которую я снова наполнил. Он тут же её опустошил.
Знаешь, у нас так редко можно было выпить чего-нибудь, а я-то сам из Белоруссии, так у меня там мамка-то всегда зубровку делала такой забытый вкус
Он смотрел на меня своими тяжёлыми зелёными глазами, когда я, по своему обыкновению, протирал стаканы и прочую посуду, однако, продолжал внимательно слушать. И всё же, его взгляд буквально заставил меня поднять голову.
Понимаю, тебе, должно быть, неприятно со мной общаться, прохрипел Сенька.
Почему ж? удивлённо спросил я. Я вас внимательно слушаю.
Мне просто так хочется выговориться кому-то, а то ж, последние полгода со мной, чай, не разговаривали вот из-за этого
Он показал на наколку в виде какого-то неправильного ромба с квадратными скобками, направленными в противоположную от углов сторону.
Фуфлыжником меня заклеймили, понимаешь? Десять лет сидел всё ровненько, хорошо было, и, вот, поди ж ты дёрнуло меня с этим
Он отвёл взгляд вниз.
в карты рубануться И, вот, вроде, знаю правила, вроде, на интерес играли, а
Откашлялся.
в общем, вывернули всё так, что я должен оказался Где ж я, столько денег-то, возьму, скажи мне?
Сенька вновь протянул мне рюмку. Снова я её наполнил, и снова она мигом была опустошена, а взгляд освобождённого заключённого стал ещё тяжелее.
У меня ж, понимаешь, он указал на перстень в виде какого-то многоугольника, похожего на гроб, в центре которого красовался православный крест, мама померла, пока я мотал срок. Мне б её похоронить достойно, всё ж, подняла меня, когда отца-то не было. Так и на это, поди, найди деньги! А кому нужен зек после десяти лет? Вот, кому?
Сенька показал на другой перстень, где было разделённое сердце.
И жена от меня ушла. Говорила, что дождётся. Писала даже. А потом, раз, и писем нет месяц нет, два, три, полгода. А мне ж, понимаешь, тоскливо, страшно даже как она там без меня? Написала-таки в следующем, уже, году так, мол, и так ждать не могу, кого-то другого нашла и прочее а я что поделать могу? я ж в клетке!
Уже машинально протянул мне рюмку, в которую тут же была влита заветная зубровка, опрокинутая в горло моему собеседнику, а я всё удивлялся про себя, мол, как это так даже не закусывает!
А я, что думаешь? Я б простил её! Да, представляешь! Я ж всё хорошо понимаю! Только, вот, люблю я её! Люблю до сих пор!
В глазах у него появились слёзы, но он смог сдержать их, а я снова наполнил ему рюмку.
А, в прочем, какая уж разница тут? Всё равно меня, чувствую, скоро найдут долг выбивать будут
Сенька опустошил рюмку, а я же набрался смелости и спросил:
А за что вас?..
Ну, как? Я-то человек простой, соответственно, и работа у меня была самая, что ни наесть, пролетарская, как говорят, да только для страны полезная. На заводе работал. Сталелитейном. Я от того-то и люблю чего покрепче, сам понимаешь. А директор у нас был сука такая, каких поискать ещё и премию тебе задержит, и обругает зазря, так ещё и с зарплатой что-то намудрит! А я-то начальник цеха был, мне ж за ребят моих отвечать надо. Я к нему и так, и эдак всё одно пошёл, де, куда-подальше трудись! Ну, тут-то я и не выдержал как-то раз вломил ему покрепче, что зубов не собрал так, что, думаешь это мне впаяли? как бы не так! Он на меня накатал, дескать, не он, а я рабочие деньги ворую и ещё какую-то там ересь городил и, вроде, я-то чист вон, сколько благодарностей, да и подчинённые все за меня были так он, видать, менту взятку дал, али ещё кому, чтоб упекли меня только подальше. Ой, как я тюрьмы боялся! мне-то тогда едва тридцать стукнуло, жизнь начинается, а тут ёлки-палки!.. Дали десятку, хотя должны были то ли семь, то ли восемь, в общем, снова всё карман решил. А тюрьма что? Тюрьма не ну, сам знаешь, что бояться не надо садись я и сидел от звонка до звонка под Тверью.
Он глубоко вздохнул и тоскливо-тяжело глянул на меня.
Плесни последнюю, да пойду я
Когда рюмка была опустошена, Сенька молча пожал мне руку и потихоньку вышел из нашего бара.
Пару месяцев его точно не было.
Последний раз он приходил в начале лета. Уже лучше одет и щетины меньше, но глаза всё такие же тяжёлые, а на лице, помимо прочего, красовались свежие ссадины.
Сенька снова молча положил деньги на стойку, а я, ничего не говоря, налил ему любимого напитка.
После двух рюмок он, всё же, заметил мой интересующийся взгляд на его лицо и неохотно прохрипел: