Руда. Искушение. Скрижали о Четырех - Надежда Ожигина

Надежда Ожигина

Руда. Искушение. Скрижали о Четырех

Предтеча

Лайна Фе стояла на зубце дозорной башни, широко расставив ноги в ботфортах. Плащ из рысьей шкуры то бился о бёрда, то взвивался к небу, как инь-чианьское знамя. Мёрзлый горный ветер шутил над обездвиженной стражей, теребя полы расшитой рубахи, задирая лён до самых бёдер. Оттуда, снизу, от смотровых щелей, открывался берущий за душу вид, но не на пустоши Межгорья, увы нерадивым ратникам, на длинные ноги жрицы. Ей делалось щекотно под жадными взглядами, до озноба, до мелких мурашек. И было плевать на то, отчего распахнуты пересохшие рты и куда пялятся дурные глаза. Жрица смотрела на Цинь, заслоняясь ладонью от ветра.

Далеко, ещё так далеко!

Как же медленно, Единый Бог!

Где-то там, по убитому трясением тверди бывшему Семикняжью, продвигался небольшой караван. Лайна Фе прикрыла глаза и увидела их куда лучше и чётче, чем в телескопы Свальда. Тёмный маг на цельконе, рядом Викард. Следом Истерро, куда без него? Кто они все без монаха, одолевшего войско Нахара? После мрази, и с ними Даритель, держится в середине отряда. Это правильно и умно: не лезть на рожон, но не теряться.

Лайна Фе украдкой вздохнула. Нет у человека злобнее ворога, кроме него самого. И отравленная кровь истекает из скрытых порезов на сердце. Ей ли не ведать этого?

 Я готова,  шепнула жрица Эрею.  Готова и жду, ты обещал! Ведь идёшь не за мной, но ко мне. Я согласна рушить чужие судьбы!

Поднял голову молчаливый маг, прищурился, вскинул руку. Не привет собеседнице, защитный жест. Не взгляд, пробоина в иные миры, в чернильную глубину нежизни, что раскинулась над Океаном.

И там, в антрацитовых этих пятнах, мигнуло на миг: ледяная пустыня. Аметистовые сполохи, рубиновый морок. Алчные, хищные высверки звезд, как глаза обступившей стаи. Рудные наплывы, промёрзлая твердь, торосы и снежные бастионы. Разреженный воздух, как обруч на рёбрах. Заиндевевший княжеский трон в окружении мёртвых скал, хрупкий шёпот в злобной позёмке: отныне и навеки, да будет так!

Тень, бредущая по обломкам льда.

Вечная тень в истрёпанном платье, с волосами, как ржавый металл, с кожей белее снега, в колючках острого инея.

Вот он, итог пути!  звенит над ней твердь Океана.  Вот цена твоей жертвы, ведьма.

Кто-то хохочет, рокочет, Океан разламывается на части, ранит осколками землю. Рушатся снежные замки, вонзаются в мерзлоту сталактиты, осыпаются звёзды ненужными блёстками.

Нет больше мира. Стёрли. Переиграли в мажеских играх. Размололи в пыль, как убитый камень, одним щелчком мозолистых пальцев

Двое шагают по хрупкой пустыне, скрипом шагов круша тишину. Преклоняют колени у трона, чтобы снова забрать чужое, Княжье.

Ржавоволосая тень вскидывает руки, как крылья, выращивает в окоченевших пальцах беспощадные ледяные ножи

Тьма и страх.

Лайна Фе открыла глаза, подставляя лицо ледяному ветру, идущему с Мельтских гор. Ветер высушивал слёзы, разгонял по скулам, прятал, стирал. Стражникам, что застыли внизу, изучая стройные женские ноги, ни к чему метания варварской ведьмы, пусть остаются в блаженном неведении. И она улыбнулась ветру, будто доброму другу, как любимому беспутному брату, вернувшемуся из похода.

Оправила рубаху и плащ. Спрыгнула с зубца на смотровую площадку, будто и не было двух саженей под подошвами мягких сапог. Стража под насмешливым взглядом построилась, изобразила рвение и готовность служить госпоже инь-чианке. Лайна Фе облизала губы, будто змея языком стрельнула.

Солдаты кратко вздохнули в ответ, дружно, как единый боец.

Жрица развеселилась.

 Передайте хозяину: зов отправлен. Пусть готовит достойную встречу.

Её провожали взглядами, алчными, грубыми, непристойными. В мыслях с неё содрали рубаху и натешились всем отрядом.

Лайна Фе не боялась ни липких взглядов, ни подлых солдатских мыслей. Жрица Викки, невеста вольного демона, приманка для мага Камней.

Свойства и Сила Руды

В мире Кару два магических полюса: Камень Мира и его антипод, Руда, называемая также Кольцом Некованым, ибо в Кольце родилась, и не сыщется Силы, способной его переплавить.

Руда и Камень ось мироздания, от них тянутся нити к камням и рудам, и от этой подпитки творится магия, возносится в Высшую Сферу, создавая невидимый Океан, охвативший мир, точно кокон.

Руда это сердце мира, горячее и неровное. Биение Руды гонит кровь по артериям, насыщая магией сущее. Раскалённая докрасна, светит она посреди Целены, Тёмного полюса. И покуда слышится её звон над ледяной пустыней, мир будет жить, и сиять, и биться. Но вырви сердце из груди человека долго ли протянет тело?

Троньте Руду пошатнётся Камень. Ибо если Руда сердце мира, Камень его мозг и лёгкие. Вся память от Света Пера до становления тверди, от Первой войны до Последней,  записана на Каменных гранях.

Смещение полюсов нарушает равновесие Кару. И неважно, что станет первой причиной: бунт Стихий, колыхание тверди, вызванные Рудой, или помутнение сердец и умов, растревоженных Камнем,  итог один во веки веков. Раньше или позже, так или иначе.

Пояснения и дополнения к трактату «Свойства и Сила Руды»

из «Сути вещей» Муэдсинта ЭФергорт О Ля Ласто.

1. Озеро Шести печалей

Лайна Фе не любила замок. Выдолбленный магией в чреве горы, обративший пещеры в залы, протянувший щупальца дальних штолен и потайных ходов к озеру Пак-Йолли и к отрогам Мельт. Неприятное место, каменная клеть. Всё кругом мертво и беззвучно, ни зверей, ни вольных птиц, ни деревьев. Лишь насекомые и вездесущие крысы.

Ну и люди, куда же без них. Хуже крыс, хуже клопов.

Люди наполняли замок звуками.

Солдаты гоготали и пели песни, жарили мясо, пили вино. Бряцали оружием в древних гротах, похвалялись стрельбой из лука, сбивая фигурные сталактиты, покрытые мажьими рунами. Тащили за косы девок, прихваченных на равнине, принуждали стирать и готовить, ублажать всякого, кто потянет за юбку, подтверждая своё право кинжалом.

Ей пришлось покалечить не один десяток, прежде чем поняли, твари: не стоит! Ни к чему тянуть грязные пальцы и исходить слюной. Ну а Рош объяснил особо упрямым, что хозяину без разницы, кого пытать ради обретения Силы.

Люди из катакомб были громкими и визгливыми. Знал своё дело палач Фелкаст, выкручивая жертвы, что тряпки. Стон и вой летели из верхней башни, где хозяин велел обустроить пыточную, и тогда умолкали даже солдаты, а в тишине, усиленной эхом, смачно трещали чужие кости, надрывались жилы и сухожилия, захлёбывались кровью взрезанные глотки.

Страшно. Каждый день, каждый миг.

А потом привыкаешь. И слушать, и жить, и бояться.

Здесь, в малой башне, в двух крохотных горницах, отведённых под покои Лайны, крики почти не тревожили. Рош расстарался, добыл ковры, завесил стены медвежьими шкурами: и теплее, и звуки гаснут, не тревожат сон инь-чианьской жрицы. В её комнатах были даже оконца, смотрящие в сторону Мельт, узкие, точно щели, будто кинжалом кто процарапал. Высоко, рукой не дотянешься, с перекрестьем железных прутов. Но зато в них виднелось небо над вершинами Мельтских гор, и снаружи затекал воздух, сырой и густой, как сливовый кисель. Роскошь для подгорного замка, знак благости господина.

Лайна Фе скинула плащ, поставила ногу на подлокотник, подтянула мягкий ботфорт.

 Ах, какой вид!  цокнул едкий язык.  Ах, какие изгибы!

Жрица фыркнула и неторопливо подтянула второй сапог.

 Лир-де-Стэг, какими судьбами?

 От хозяина, душа моя, царица грёз, всё от него с поклоном,  пропел балагур из-за портьеры.  Ну и с тайной робкой надеждой. Вдруг тебе одиноко без медноглазого витязя? Так я бы развлек и утешил, лютней, звонким стихом, а может, иными талантами!