Точка невозврата - Надежда Ожигина

Надежда Ожигина

Точка невозврата

Штатное расписание

Паршивый рейд начался с того, что я поругался с НачБ.

Да, я скотина упрямая, да, я о себе возомнил, только я не экспресс-доставка! И, дорогуша моя, у РК-239 плановый рейд по Русскому Сектору!

Начальник Базы Витальев долго взывал к моей совести: мол, на Орхиде наука простаивает, а мне впадлу закинуть им реквизит. Ничего себе «реквизит»: двадцать тонн чистого веса!

– Соколовский! – орал мне Витальев. – Нет у меня челнока в запасе, у меня тут стройка и все при деле, мне пробирки и микроскопы самому абсолютно без надобности! А у тебя Орхида по курсу! Там, говорят, курорт, ну, сгоняешь, подлечишь нервишки. Все, лети отсюда, Насос, я от тебя утомился до крайности.

Я еще пытался артачиться, но и НачБ понимал. Неплохой он мужик, Антон Иваныч. На планете глобальное заселение, а ему пробирки подкинули.

– Слушай, Тох, – говорю, – груз возьму. Но под твою ответственность. У меня не от праздной жизни трюмы в Ракушке пустые. И если будет аврал, я все выкину. Весь ботанический «реквизит» улетит в черный космос, учти, дорогуша.

Витальев только рукой махнул. Можно подумать, у нас есть выбор.

Подписал я приемку груза и пошел успокаивать нервы пивом.

Иду и себя циркуляркой пилю: бесхребетная я животина, инфузория, не иначе. Вот нельзя по уставу забивать трюм, только кто в Глубинке блюдет устав?

Ладно, где я там остановился? Что, закладка слетела? А, вот!

«Мери страстно смотрела на лейтенанта, томно вытянув губы, и он как-то забыл об уликах и о кровавом трупе на улице». Эх, дурной лейтенант, не ведись! Это ж она адмирала грохнула!

В космопорт вернулся ближе к обеду, проверить, как проводят погрузку.

– Командир, а для вас сюрприз!

– Прям, как вы любите, с пылу, с жару!

Это два моих гардемарина борт РК стоят подпирают, а у них под носом ботва последний ботанический ящик в трюм никак не впихнет. Ну, не лезет, подлюка, ни так и ни эдак, чую сердцем, утрамбовывать будут, вероятно, тяжелым прессом.

Помоги кибер-разуму, штурман Синявский, но нет, смотрит, лыбится, то ли нагло, то ли смущенно, это у Славки дивно выходит, балансировать на грани эмоций. Жека, напротив, хмурится и планшетку в ладони качает, что-то в этой планшетке такое, что смущает Жеку до удивления. Ненавижу сюрпризы!

– Больше на борт ничего не возьму! – самолично копаюсь в настройках ботвы, и парнишки, наконец, просекают тему, контейнер исчезает в глубинах, отчего возникает стихийное ликование с победной тряской манипуляторов. – Хватит мне этой ботаники. По закону перегруз не положен!

– Перегруз не положен, – соглашается Жека и вручает планшетку с приказом. – Зато нам положен стажер. По штатному расписанию.

Конечно, она не Жека, а Женечка, на вид – чистый эльф, без примесей. Но только в чаду операции всякие «Женечки» из памяти вон, и даже на «Женьку» букв не хватает. Съедает спешка нежное «нь», Жека – апофеоз аврала, сухая выжимка катастрофы.

Смотрю в планшетку, а приказ в пять страниц: имя, место учебы, а дальше – длинный перечень навыков, всяких способностей и, мать его, премий. Чистый ботан на мой корабль. И за что мне такая честь? Как будто мало пробирок в трюме! Поднимаю взгляд на Жеку Петренко, та разводит руками:

– Ну а я что могу, командир! Славик уточнил в СпецО. Знаете, что нам ответили? Славка, озвучь?

– Курсант Иванов направлен для прохождения летной практики в экстремальных условиях, – гнусавым голосом сообщает Синявский. – РК-239 выбрал лично курсант Иванов. Почему – разбирайтесь сами. Вам положен стажер…

– …и мы на вас положили! Что ж, показывайте свой «сюрприз».

– Не свой, – отбивает выпад Синявский. – Мы бы поприкольней сварганили.

Спросите, отчего на Ракушке бардак? Да не стесняйтесь, спросите. Ведь если в правилах прописан стажер, как же мы без стажера? А вот так. Раньше слали, теперь перестали. Может, на складе кончились. Ну а может, жалеют курсантов, вот так сразу по выпуску – и на борт к Соколовскому! Этот пятым по счету выходит. Четверо, как в анекдоте, в команде не прижились. Ну, почему же погибли, вздор, за кого вы меня принимаете? Я ж курсантов не ем без приправы. Только с соусом и под пивко.

Штатный «сюрприз-суперприз» стоит в кают-компании по стойке смирно, патлатый, угловатый, грудь колесом, очи в закате. Вид имеет придурковатый, но это у него от усердия. От попытки казаться солидней и старше. Ох, и зачем же ты меня выбрал, горе-курсант Иванов?

– Так, – говорю. – Неувязочка. По штату нам положен стажер. А этот тянет на юнгу. Жень, есть правило, чтобы на борт Ракушки брать подростка пятнадцати лет?

– Четырнадцати, – уточняет честный курсант. – Я училище экстерном закончил. Здравия желаю, капитан Соколовский.

– Ну и ты не болей, Иванов. Расслабься, не на параде.

– Четырнадцать? – удивляется Славик. – И сразу в Насосы? Ну-ну!

Иванов просекает насмешку и становится пунцовым по самые уши:

– Не в Насосы, зачем. Только практика в экстремальных условиях. СпецО направил приказом.

Так и слышится: я не нарочно, это они. Мальчишка! Выбор-то твой, Иванов!

Жека пристально смотрит в планшет, ох, настырная она, как пиявка, прицепится – не оторвешь, пока крови твоей не напьется.

– Здесь написано: нестабильное поведение во время учебных полетов. Нестабильное – это как, пацан? Ты хоть понимаешь, чем мы занимаемся?

Стажер кивает башкой и смотрит на меня влажным глазом. По фигу ему, чем мы тут занимаемся. В космос ему надо, в глубокий. Штамп в зачетке получить с моим росчерком, автограф в персональной планшетке. Но под этим слоем, пыльным и скучным, есть там что-то еще. Романтика? Придурь? Не угадал, Соколовский. Просьба там, в этих серых глазах, даже мигает складно, старым проверенным кодом. Что ж тебе нужно от меня, Иванов?

Ладно, командую, задраить люки. Будем решать по инструкции. Рейд плановый, практически отпуск, сгоняем на Орхиду, к цветочкам-ягодкам, скинем ящики, а после обсудим. Штурман, вводные Аделаиде. Жека, подключи стажера к системам. И подгрузите на борт продовольствия: в экипаж зачислен молодой организм.

Теоретик

За двое суток я выяснил, что стажер бесполезен во всех отношениях. А во многих даже опасен. К ботам его подпускать нельзя: взялся усовершенствовать мою программу, так ботва потом по отсекам скакала, что твои обезьяны, насилу с Синявским всех отловили. Хотел помочь Жеке с наукой, так она его прокляла, хорошо прокляла, с душою матерной, и запретила соваться к себе в медотсек. Потом парень вроде сошелся с Синявским, тот уважает любые заскоки, а еще негасимый пыл при изучении корабля и пространства. Только Паша Иванов исхитрился подбить штурмана на солидный крюк к астероидам, то есть, пока командир отдыхал после вахты, эти двое изменили курс корабля и полетели смотреть пояс Громова, про который стажер где-то читал.

Тут, наверное, мой косяк, ведь Иванов не знал, что героического Славку Синявского нельзя подпускать к астероидам. Пунктик такой у штурмана: чуть видит – сразу ныряет в поток. Он на выпуске завалил ключевой экзамен, мне завалил, сдал на тройку с натяжкой, и теперь считает себя обязанным испортить командиру последний нерв, но доказать, что он ас.

Я проснулся от звуковой волны. Ни одной бортовой системе не нравится в астероидном поясе, все они верещат и буравят барабанные перепонки, уважающий себя пилот тотчас драпает на всех маневровых от источника подобного гвалта. Но Синявский не уважает ни себя, ни нас. Ни тем более бортовые системы.

Пилотирование в экстремальном потоке, куда без него Насосу? Правильно, в астероидный пояс!

Я кое-как отстегнулся от сетки да по леерам, по страховочным тросам потащил себя в капитанскую рубку. А там картина – мечта командира.

Славка лихо бренчит по пульту, как виртуоз-пианист. И героически хмурит брови, в профиль чисто пират, гроза морей. Если б корсарский огонь в глазах помогал при опасном маневре, Славка давно бы сдал мне экзамен. Но увы, и тут ему не везет.