А почему нас тут двое только? спросил Кибальчиш, немного придя в себя после обрушившихся на него откровений.
Так встречать тебя пришел специально, улыбнулся в ответ серый человек. Папашка снова вышел на связь, велел тебя искать. Видишь, не ошибся он.
Так как тебя звать? Кибальчиш снизу вверх внимательно посмотрел в глаза серому человеку. Ты же сказал, имя у тебя есть.
Зови как хочешь, усмехнулся в ответ серый. А имя есть, да. Михаил. Миша можно. В этих краях, знаешь ли, вопрос возраста смысла не имеет. И с этикетом все проще.
Миша Ну, значит Миша. И куда, Миша, мы пойдем теперь?
В гости к папашке моему. Но не совсем. В тот мир не пройти пока. Выталкивает. Дышать там нечем, как плита каменная наваливается. Мы в сон к нему наведаемся, это нам раз плюнуть. Главное, чтоб папашка в это время романтикой какой не увлекался, а то неудобно получится. Седина в бороду, бес в ребро сам понимаешь. Вот сегодня он специально нас ждет, можно сказать, мы приглашены.
Из дальнейших объяснений серого человека, который был не против зваться Мишей, Кибальчиш мало что понял. Но общий смыл все-таки уловил. Мише в сон к его виртуально-мнимому отцу пройти было вовсе не так легко, как он говорил. Пространство, где они сейчас находились, имело свои странные и труднообъяснимые законы. Проще говоря, ничего тут просто так не давалось. Вообще.
Чтобы попасть в нужное место, надо было преодолеть НЕЧТО. А как ты его преодолеешь, если не можешь определить, что, собственно, надо преодолевать?
Тут у Миши была своя маленькая хитрость, которую он именовал «визуализация проблемы». В данном случае проблема визуализировалась в виде длиннющей, уходящей в серое марево местного то ли условного неба, то ли условного потолка лестницы, состоящей из весьма хлипких пролетов, скрипящих под собственной тяжестью. Часть ступенек при этом отсутствовала, перил и вовсе не было.
Вот поднимемся до седьмого пролета, там дверь будет в папашкин сон, сообщил серый Миша таким уверенным тоном, что Кибальчиш сразу догадался результат не гарантируется.
И они пошли. Первым бодро шагал Кибальчиш, как бы припечатывая своими решительными босыми ступнями скрипящие и разваливающиеся ступени, от чего они испуганно замирали в положенных по конструкции местах, в миг прекращая безобразничать. Миша старался не отставать и идти след в след.
Прошли они не семь пролетов, а как бы не все сорок семь. Или даже пятьдесят семь. Но, наконец, лестница таки закончилась. Впереди появилась из серого сумрака узенькая площадка и одна единственная дверь с горящей над ней зеленой надписью «вход без выхода».
Тут Миша решительно протиснулся вперед, деликатно постучал в дверь костяшками пальцев и, выждав немного, аккуратно потянул затертую латунную ручку вниз. Щелк! Дверь распахнулась настежь, крепко врезав по стене с той стороны. Вся мистическая конструкция от такой затрещины ощутимо завибрировала, лестница за их спинами начала рушиться с очень реалистичным треском, в спину Кибальчишу больно шмякнула полусгнившая щепка с ржавым гвоздем. Миша быстро шагнул вперед, втягивая в дверной проем замешкавшегося спутника.
Тут, парень, тормозить нельзя! Ты про это дело забудь раз и навсегда. Тут всегда так назад дороги нет. В чем-то это даже хорошо, но иногда напрягает.
Они вроде бы заходили в некую комнату, но почему-то оказались на пустой набережной. Дул пронзительный ветер с моря, серые волны бились об наваленные кучей на мелководье бетонные пирамиды, разлетаясь тысячами мелких холодных брызг. По мокрым плитам волнолома неторопливо прогуливался один единственный человек.
Вот он, почему-то шепотом проговорил Миша на ухо Кибальчишу. Ты иди, поговори с ним, а я пока погуляю, морским воздухом подышу.
Но не тут-то было. Человек у воды повернулся и в один миг оказался возле них. Без видимых усилий.
Ты что это, Миша, меня избегаешь? притворно суровым голосом прорычал хозяин сна и тут же весело рассмеялся. Привел все-таки! Здравствуй, Кибальчиш! Добро пожаловать!
Смекнув, что от разговора с родителем не уклониться, серый человек тоже шагнул навстречу. Теперь он стал похож на нахохлившуюся сердитую птицу.
А потому что у меня от твоих страданий хронический насморк начинается. Сколько раз говорил тебе: я не он. Я это я. Не надо меня жалеть. Мы, существа потусторонние, очень чуткие, воздушные, твоя жалость как старый пыльный матрас сверху на голову. К земле давит и дышать не дает.
Дурак ты, Миша, устало махнул рукой мужчина, названный ранее папашкой. Реальный или виртуальный, я уж не знаю. Но давайте, ребята, о деле поговорим. А то сейчас сосед сверху табуретку уронит опять на пол, и я проснусь.
Только теперь Кибальчиш рассмотрел собеседника более-менее подробно. Это был пожилой мужчина, почти полностью седой, но без обычных для такого возраста залысин и плешей. Невыразительное какое-то лицо, можно сказать, невзрачное. Вроде как начал художник рисовать, но поленился закончить, наплевав на мелкие штрихи.
Одет хозяин сна был в некое подобие длинного плаща с капюшоном и знакомые до боли солдатские сапоги. В руке он держал черную, неровно выструганную, явно тяжелую палку с металлической окантовкой внизу.
Уловив направление взгляда гостя, мужчина легко прокрутил палку кистевым движением в воздухе и звонко стукнул ей по камню.
Это железное дерево. Подарок из Африки. Моему отцу когда-то принадлежала. Видишь ли, Кибальчиш, управляемый сон это целая наука. Надо начинать с малого, например, приучиться всегда контролировать во сне свои руки. Я, когда год почти на трех ногах по комнате прыгал, от нечего делать начал тренироваться. Спать лучше, чем себя жалеть и водку пить. Интересней гораздо и для психики полезно. Палка эта мне как раз помогала. Засыпаешь с ней в кресле, следить надо, чтоб не уронить. Вот и привык.
Кибальчиш важно кивнул, мол понятно, чего уж. Меж тем мужчина пошарил в карманах своего то ли плаща, то ли мантии и вынул большой пергаментный свиток.
Вот, заготовил вам подробные разъяснения, на случай если не выйдет договорить. Почему-то получился этакий манускрипт из средневековья, ну да ладно. Зато нести удобно.
Манускрипт оказался действительно удобным Кибальчиш его легко запихал в карман штанов наподобие носового платка, как будто был то не пергамент, а тончайший шелк.
Из дальнейшего рассказа хозяина сна стало ясно, что дела в мире реальном зависли на уровне между «плохо» и «хуже некуда» в некотором неустойчивом равновесии. Надеясь, что «хуже некуда» и в этот раз пройдет стороной, народец с «плохо» уже в душе согласился, а кто не соглашался, того быстренько убедили.
Это вам не при царизме проклятом жандармы, ссылка в Шушенское, да казачки с нагайками. Другие давно технологии в ходу. Самосвалом бац и всего делов. Извини, так вышло, но мы тебя никогда не забудем.
И менять тут явно уже что-то поздно. Все наоборот, все не так, как в истории Мальчиша-Кибальчиша. Уйдут отцы, может некоторые братья даже, а мальчиши будут рожи друг другу корчить в тик-токах разных, да рассуждать про какого-то там Даню Милохина, который свалил. И фиолетово им про буржуинов, про китайцев даже фиолетово будет. Разве что инопланетяне вторгнутся и закусывать прохожими начнут и то не факт.
Вот поэтому и нужен опять Кибальчиш. Никак без него не обойтись. Не для нынешних пропащих, им не помочь уже, для тех, кто пока читать учится, да в игрушки играет.
Да как же мне туда пролезть, в мир этот? Кибальчиш прям ростом стал ниже от навалившегося груза. Сын вот Ваш говорит, что выталкивает та реальность назад все, что не из нее родом.