Учитель одобрительно кивнул, и другая женщина, такая же безликая, как и первая, в таком же сером одеянии, как и все те, что стояли вокруг, протянула Учителю бокал.
Выпей.
Под розово-ватным взглядом Лина покорно отпила из бокала. Противная сладко-горькая жидкость обожгла внутренности.
Фу! поморщилась Лина и сплюнула на пол бурую слюну.
Бесноватая
Бесноватая понеслось отовсюду.
В голову ударила горячая волна, ноги подкосились, комната и люди поплыли. Она хотела что-то крикнуть матери, но из горла вырвался лишь глухой рык, табуретка качнулась, и Лина мешком повалилась на пол.
***
Огромное серое небо сдавлено квадратным вырезом бетонной стены, расчерчено стальными прутьями решётки. В этом квадрате никогда не видно солнца. О нём можно только догадываться по пятну на стене. В солнечный день оно светлое, во все остальные серое.
Кусочек неба и воздух, холодный и тяжёлый всё, что у неё осталось. Сама она давно превратилась в костлявый силуэт высохшей акации. Акация её дерево. Так говорила мама, тыкая в настенный календарь друидов. В соответствии с календарём у каждого в их семье было своё дерево. У мамы берёза. У папы клён. А у неё акация. На самом деле против даты её рождения было написано картас, но никто не знал, что это за дерево и где оно растёт, и тогда мама сказала: «пусть будет акация, у неё такой чудесный запах», и Лина согласилась. Картас ей не нравился, совсем недевчоночье название, какое-то колючее и корявое. И ещё неизвестно, как оно пахнет.
Воспоминания о той жизни всё реже всплывали в её мозгу. Последнее время он вообще отказывался работать. Это всё от таблеток. До них в голове всегда было ясно. Но она больше не могла отказываться их пить. Она устала сопротивляться. И сил сносить наказания не осталось. Всё стало безразлично. Только она не помнила когда. Когда стало безразлично до того, как она начала принимать таблетки или после.
Серый квадрат давно превратился в чёрный. С него кровожадно скалились звёзды. «Их нет. Они давно умерли», когда-то рассказывал папа. «То, что мы видим лишь свет, который дошёл до нас». Она не понимала, как это, но верила. Звёзды умирают И она умрёт.
Щелчок, и звёзды умерли, зато зажглась серая лампочка над дверью. Протяжный скрежет, и русая голова просунулась в проём. Вероника.
Я принесла тебе поесть.
Лина покачала головой.
Смотри, это булочка. Она сладкая. Поешь.
Лина равнодушно посмотрела на крендель в руках подруги.
Не хочу, пролепетала усталым охрипшим голосом.
Ну, что ты? Вероника присела рядом на пол, поджав колени и облокотившись спиной о стену. Так нельзя. Ты умрёшь от голода.
Пусть. Ей совсем не хотелось разговаривать.
Вероника покосилась на стоящую на полу тарелку с серой засохшей кашей.
Опять ничего не ела Съешь хоть булочку. Я специально для тебя припрятала.
Не хочу.
А что хочешь? Я принесу Вероника замялась. Постараюсь.
Ты маму мою видела? хрипловатый голосок ломался на каждом слове.
Вероника вздохнула и кивнула.
А папу?
Угу, Вероника опустила голову в колени.
Как они?
Нормально.
Лина подтянула ноги к подбородку калачиком лежать теплее.
Ты знаешь, что звёзды умирают?
Нет.
Я знаю.
Вероника посмотрела в стянутое решёткой окно. Звёзд на небе не было. Лишь мутная луна просвечивала сквозь нависающие серые тучи.
Там нет звёзд.
Значит, они уже умерли.
Вероника положила булочку поверх каши и сунула руку в карман.
У тебя завтра день рождения, она вынула руку из кармана и протянула Лине маленький клочок бумаги, вырезанный в форме сердца. Вот, пусть будет у тебя Рядом с тобой.
Лина с трудом подняла руку. Вероника вложила бумажное сердечко в маленькую белую ладошку.
Это тебе мама передала, неожиданно для себя самой соврала Вика. Глаза Лины на мгновение вспыхнули радостью и надеждой, но тут же погасли. Она всё поняла. Вика сжала холодные пальцы подруги, погладила чёрные следы спёкшейся крови.
Ты опять кусала руки?
Да! Лина выдернула ладонь.
Зачем, Лина? Вероника потянулась к тонкой, похожей на ветку, руке подруги, провела по красным полоскам пальчиком. И расчесала опять. Зачем?
Затем сквозь хрипоту вырвался страшный замогильный голос, потому что во мне бесы, потому что я одержимая, потому что
Дальше последовали нечленораздельные звуки, разобрать которые Вероника не могла. Лина давилась, закашливалась и снова что-то зло хрипела в её сторону. Казалось, ещё чуть-чуть, и она бросится на неё. Но Лина была слишком слаба, она лишь дёргалась и извивалась, выплёвывая из себя страшные надтреснутые горловые дребезжания.
***
Надо быть честным с собой он на игле. Игле тщеславной и честолюбивой прихоти выпендрёжа. Амбиции? Оставим это для статей и интервью, но себе-то можно признаться: его жжёт и подстёгивает желание выделиться. Это мотив. Это апломб. Это идея. По-другому он не хочет и не может. А что делать? Таков современный мир, каждый хочет стать лучшим. Не лучше, а лучшим. А лучшему всё. И слава, и почёт, и деньги.
Он не стал вызывать лифт, сбежал по ступенькам, чтобы разогнать кровь. Всегда так делал, вместо утренней гимнастики.
Фиолетовое утро встретило его снежинкой, залетевшей за воротник куртки. Он счёл это хорошим знаком. Для него, фотографа, снежинка символ удачи, ведь то, что не бывает двух одинаковых снежинок, то что каждая уникальна доказал не кто-нибудь, а именно фотограф. Причём наш, русский. Сигсону пришлось немало потрудиться. Сделать 200 снимков снежинок, которые моментально таяли при соприкосновении со стеклом непросто, почти невозможно. Но Сигсон сделал. Придумал как. В результате мировая слава, признание коллег и благодарность учёных.
Вот бы и ему так.
Отправив вечером через интернет заявку на конкурс «Мир в объективе», Миша перерыл все свои альбомы, но ничего подходящего не нашёл. Фотографий было много, но уникальной, такой, что вызовет несдержанный восторг публики, не нашлось. Всё до оскомины банально. У конкурентов наверняка таких же снимков навалом.
Всю ночь Миша думал, перебирал варианты и наконец в сонме иллюзий воспалённой фантазии понял, что ему нужно; чем можно удивить искушённого зрителя и как обойти конкурентов. Он точно знал, что в большинстве своём будет представлено на конкурсе. Как правило, это красивые пейзажи, городские зарисовки, ну и дальше в том же духе. Солнце, небо, листва, расцвеченные природой и цифровыми возможностями дорогой камеры всё это банально, никого этим не удивишь. У него должен быть свой путь, свой стиль, свой взгляд. Свежий, неожиданный, неповторимый. Надо порушить правила, перевернуть сознание, поменять установки, взорвать ожидания. И он знает, что ему делать. Он будет искать красоту в некрасивости. Ведь красота в глазах смотрящего. А взгляд фотографа это взгляд художника. На дворе конец ноября, природные краски поблёкли, он возьмёт другим формой. Поедет в лес, будет бродить, искать уродливо искривленные деревья: покрытые коростой изъеденной старостью коры, с огромными бородавчатыми наростами, застывшие в расчавканной дождями почве, утонувшие в каше гниющих листьев. Это будет вызов тем, кто мечтает в холодном ноябре о тепле и свете. Виват ноябрю, с грязью, слякотью, серостью и ветром! Это его угол зрения, его взгляд на мир. Взгляд со своей колокольни.
Точку обзора. Она исходный пункт познания. Потом, когда случится неминуемый успех, он будет объяснять журналистам насколько важно правильно выбрать эту самую точку. Ведь если взять низко, то ничего не увидишь дальше своего носа, а высоко не разглядишь маленькие пикантные детальки. Но главное, надо помнить: точка обзора не есть характеристика пространства. Это есть характеристика отношения к жизни, к миру, который тебя окружает.