Жена Палача - ДОМИНАТРИКС

ДОМИНАТРИКС

Жена Палача

Пролог. Ника

 Не могу,  реву я, умирая от разрывающей тело, нескончаемой боли. Кажется, и выдыхаю я тоже только ее.  Не могу!  выкрикиваю я отчаянно.

От моих воплей дрожит воздух.

 Давай, Ника,  строгий голос у уха, и моего влажного колена касаются теплые пальцы в латексной перчатке.  Все ты можешь. Дыши, как учили, и толкай. Давай, моя хорошая.

Я с трудом отрываю спину, к которой прилипла больничная сорочка, мокрая от пота, от спинки, и вновь тужусь, буквально слыша, как трещат мои собственные ткани, чувствуя, как еще сильнее расходятся тазовые кости.

Внезапно из меня с хлюпаньем выскальзывает что-то большое, и боль откатывается волной. Тишину родильного зала прорезает истошный плач, который больше похож на громкий кошачий писк.

На мой живот тут же кладут крохотный красный комочек, и я не могу оторвать взгляд от его светлой макушки. Наш. Не его. Я точно знаю, что наш еще беременная почувствовала, а теперь вижу.

 Молодец, Ника,  меня гладят по плечу, а я реву, как ненормальная. От счастья реву, такого, которого никогда в жизни еще не испытывала.  Хороший, здоровый мальчишка.

 Дайте мне,  почти умоляю я, тяну к малышу руку, но меня словно оттаскивает назад.

Тело становится тяжелым, неподъемным, даже веки тяжело держать открытыми, но я прибитым взглядом смотрю на нашего сына.

 Закровила,  опять строгий голос над головой.  Унесите ребенка. Везем в операционную.

 Нет, не надо! Дайте мне его!  ору я, рыдая, ощущая кожей, как его забирают от меня, как это тепло отрывают от меня.

У меня безумно кружится голова, все вокруг плывет, но это ничего. Почему я не слышу больше его плача? Почему? Зачем нас разлучили?

Дрожу от холода, от которого стучат зубы, а мои рот и нос накрывает маска, противно пахнущая резиной. Борюсь со сном, но тяжелые веки слипаются, и я проваливаюсь в пугающую, ледяную темноту.

С трудом открываю горящие веки и тут же закашливаюсь ужасно болит горло. Шевелю рукой и вздрагиваю от боли. Поворачиваю голову набок, вижу капельницу, воткнутую в вену. Я в большой светлой палате, лежу на широкой койке с поручнями.

Дверь открывается, и входит моя акушерка, а вместе с ней девушка в медицинской робе.

 Как ты себя чувствуешь, Ника?  спрашивает она, подойдя ко мне и проверяя капельницу.

 Где мой малыш?  спрашиваю, наткнувшись взглядом на пустую больничную колыбельку.  Почему он не со мной?

 Ника,  вздыхает она и берет меня за руку,  такое случается. Вы с мужем еще молодые, у вас будут еще дети.

 Где мой ребенок?  упрямо повторяю, мертвея изнутри.  Принесите его! Вы права не имеете мне его не показывать!

 Ника, он умер. Была патология, с которой не живут,  проговаривает, вновь смотря на капельницу ничего не выражающим взглядом.

 Какая еще патология?  ору я, приподнявшись на локтях.

Меня мутит, а комната кружится вокруг меня и дрожит

 Так бывает, Ника,  она прижимает мои руки к поверхности.  Тебе нужно лежать. Швы разойдутся.

 Плевать мне на швы,  рыдаю в голос и пытаюсь вырваться.  Дайте мне моего ребенка! Зачем вы врете?

Ее слова кажутся такой чушью. Как мог умереть от патологии ребенок, который так громко плакал? Они точно что-то перепутали.

 У нее истерика,  обернувшись, кричит девушке в дверях.  Давай успокоительное.

Девушка подходит к кровати, и они уже вместе прижимают орущую и дергающуюся меня к кровати. В кожу входит очередная игла, и я вскрикиваю. Меня словно ударили по голове чем-то тяжелым. Меня уже не держат, и я валюсь на подушку. В ушах детский отчаянный плач, а в глазах темнота.

Громко всхлипнув, проваливаюсь под лед.

Мы были счастливы эти девять месяцев. Счастливы как обычные нормальные люди. Его не мучил крик в голове, а я Я была просто спокойна, мне было хорошо. И главное мы были действительно вместе. Вместе благодаря этому маленькому существу внутри меня. А теперь? Что будет теперь?

Я так виновата Единственный раз в жизни от меня зависело что-то. Что-то очень важное. И я это не сберегла

Пролог. Ваня

 Это она кричит?  я цепляю за локоть пробегающую мимо медсестричку.  Моя жена рожает?

 Папочка, вы думаете, тут никто, кроме вашей жены, не рожает?  зыркает она на меня.  У нас все родильные заняты. Не мешайте. Вас позовут.

Разжимаю пальцы, и она со скоростью света уносится по коридору. Кричат уже часов шесть. И каждый раз мне не говорят, она или нет. А вдруг что-то пошло не так? Так, все. Не думаем о плохом. Все будет хорошо. Всю беременность наблюдались у лучших врачей, и все было отлично. Чего же сейчас что-то пойдет не так?

Машинально достаю из-за уха сигарету.

 Вы совсем, что ли?  рявкает откуда ни возьмись санитарка.  Здесь нельзя курить! В палату идите!

Пристрелить бы ее. Но сигарету, конечно, сую обратно за ухо. Минуты бесконечные. Складываются в часы. А ее все не привозят. Должны привезти и ее и ребенка в платную палату, в которой сейчас жду я. А их нет.

За окном уже снова темно. Смотрю на часы с момента первой схватки уже прошло двадцать два часа. И да, я знаю, что роды могут длиться столько, но что-то меня странно тошнит. Нехороший знак. Может, на нервах, да. Может Голос, молчавший почти год, начинает пока потихоньку визжать за переносицей в центре головы. Не к добру.

Выхожу вновь в коридор. Оглядываюсь по сторонам никого. Иду в сторону родильных. Пусть потом выгонят, но сейчас я хотя бы посмотрю на нее.

Не сразу понимаю, что именно бьет меня паникой под дых. Тишина. Больше никто не кричит. Где все, блядь?!

Заглядываю в родильные. Во все по очереди. Везде пусто. Ее нет. ЕЕ НЕТ! Меня бросает в холодный пот. Он мерзко промачивает футболку, прилепляет ее к спине.

 Эй!  ствол оказывается в моей руке раньше, чем я успеваю подумать.  Эй!!!

 Чего вы орете?!  женщина в белом халате выскакивает из-за одной из дверей, и я сразу упираю ствол ей прямо в лоб.

 Где моя жена?

Она задыхается от страха, замирает. И молчит. Сука, почему ты молчишь?

 Где моя жена, я спрашиваю?!

 В реанимации,  выдавливает она, и меня окатывает жаром того самого чувства. Беспомощности.

 Веди меня. Быстро!  рявкаю я, стараясь сдержаться и не нажать на блядский курок.

 Туда нельзя,  пытается объяснить она, но я демонстративно снимаю ствол с предохранителя, и она сдается.

Испуганно оглядываясь, ведет меня по многочисленным коридорам. Не запоминаю дорогу. В голове мутно и вязко, как в самом гнилом болоте. Крик в нем тонет, булькает, раздражает меня навязчивостью и вызываемой головной болью.

 Там женщина указывает на дверь, и я, больше не слушая ее, врываюсь.

Ника лежит на высокой больничной койке с поручнями, с кучей каких-то аппаратов рядом. Одна. Никого рядом. Ни врачей, ни ребенка.

 Малыш,  зову я, подходя ближе.  Ника

Кисть, в которой ствол, начинает неконтролируемо дрожать. Даже не дрожать, трястись, как у алкашей. Перекладываю пистолет в другую руку и прячу его за пояс джинсов. Тремор не проходит. Только усиливается.

 Ника, маленькая моя,  она такая бледная, губы почти синие, и это меня пугает почти так же сильно, как и пустая стеклянная больничная люлька для младенцев.

Дотрагиваюсь до ее руки, когда в палату входит ее гинеколог.

 Иван Алексеевич, вам лучше уйти отсюда,  как сумасшедшему говорит он. За его спиной маячит та самая женщина, что привела меня сюда.

 Что с ней?  я инстинктивно сжимаю ее ладонь, такую холодную.  Где мой сын?

 Иван Алексеевич, давайте пройдем в мой кабинет,  успокаивающе поднимает руки врач.  И мы поговорим там в спокойной обстановке.

Эта фраза меня перемыкает.

 В спокойной обстановке?  склоняю голову.  Ты охуел? Где мой сын и что с моей женой?

Снова ствол в руке, словно ее продолжение.

 У тебя секунда, чтобы ответить, блядь, прямо здесь!

 Понимаете,  блеет он, не сводя безумного взгляда со ствола,  Такое бывает

 Не понимаю,  мотаю головой я.  Конкретнее, херов ты коновал!

 У Вероники Владимировны открылось кровотечение после родов. Нам удалось его остановить и даже сохранить матку, чтобы у вас были другие дети.