– Разумеется, – поспешно сказал отец Брайан. – Однако, как заметил наш поэт Уильям Блейк: «Коль правду ты во зло употребил – гнусней лжеца любого поступил».
– Безусловно. – Витторини продолжал излучать дружелюбие. – Но разве не Блейк написал также:
– Весьма убедительно, – добавил священник-итальянец, – и очень подходит для космической эры.
Отец Брайан уставился на возмутительного спорщика:
– Я был бы вам бесконечно благодарен, если бы вы не цитировали нам нашего Блейка.
– Вашего Блейка? – спросил стройный бледный мужчина с волнистыми темными волосами. – Странно. Я всегда был убежден, что он англичанин.
– Поэзию Блейка, – сказал отец Брайан, – очень любила моя мать. И именно она рассказывала мне, что у него была ирландская кровь по материнской линии.
– Искренне признателен вам за столь ценные для меня сведения, – поблагодарил отец Витторини. – Однако же вернемся к газетной заметке. Теперь, когда мы ее наконец разыскали, не пора ли нам поподробнее ознакомиться с энцикликой Пия Двенадцатого?
Отец Брайан, осторожность которого была его второй натурой, недоверчиво спросил:
– Что же это за энциклика?
– Позвольте, та самая – о космических путешествиях.
– Он не мог написать этого!
– Тем не менее написал.
– О космических полетах! Специальная энциклика?
– Совершенно верно – специальная.
Оба священника-ирландца чуть было не попадали с кресел – настолько сильным оказался для них этот удар.
Отец Витторини делал движения, как человек, приводящий в порядок свой костюм после взрыва: сощелкнул пылинку с рукава, стряхнул волосок, подобрал две-три хлебные крошки со скатерти.
– Неужели недостаточно было того, – проговорил отец Брайан упавшим голосом, – что он пожал руки этой шайке астронавтов, сказал им, дескать, молодцы, ребята, и все такое, – но ему показалось мало, и он обо всем этом еще и написал?
– Этого было недостаточно, – подтвердил отец Виторини. – Он, как я слышал, пожелал подробно изложить свои взгляды относительно проблем жизни на других планетах и влияния этого феномена на христианский образ мышления.
После каждого из этих слов, произнесенных очень отчетливо, двое других мужчин все дальше откидывались назад в своих креслах.
– Вы слышали? – прошептал отец Брайан. – А вы сами это еще не читали?
– Еще нет, но я намереваюсь…
– Вы много вещей намереваетесь сделать, и отнюдь не самых лучших. Иногда, отец Витторини, – и мне крайне неприятно говорить это, – ваши речи звучат совершенно неподобающим для священнослужителя католической церкви образом.
– Я говорю, – парировал Витторини, – как итальянский священник, пытающийся сохранить поверхностное натяжение церковного болота, где я по воле Божьей oказался в окружении огромного стада клерикалов по имени Шонесси, и Налти, и Фланнери, значительно превосходящих меня по численности, которые начинают панически метаться по кругу, словно карибу или бизоны, стоит мне лишь шепнуть: «папская булла».
– Теперь я уже нисколько не сомневаюсь, – тут отец Брайан скосил глаза в ту сторону, где, по его представлению, должен располагаться Ватикан, – что вы собственнолично, окажись вы там, втянули бы Святого Отца во все это дуракаваляние с космическими путешествиями.
– Я?
– Вы! Разве не вы – не мы же, в конце концов – натащили сюда целый грузовик журналов с космическими кораблями на глянцевых обложках и нечистыми зелеными шестиглазыми чудовищами о семнадцати манипуляторах, которые гоняются за полураздетыми девицами на какой-то там луне? Это вы – я своими ушами слышал – вместе со своим бесовским телевизором среди ночи ведете отсчет: десять, девять, восемь – и до единицы. А мы лежим и трясемся от страха так, что у нас пломбы из зубов вылетают. Вы, два итальянца – один здесь, а другой в замке Гондольфо – прости меня, Господи! – умудрились парализовать все ирландское духовенство!
– Успокойтесь! – сказал наконец отец Келли. – Вы оба.
– Успокоюсь. Так или иначе, но я обрету покой, – сказал отец Брайан, доставая из кармана конверт.
– Уберите, – приказал отец Келли, предчувствуя, что может там содержаться.
– Пожалуйста, передайте это от моего имени пастору Шелдону.