Он опустил в щель автомата франк, затем пятьдесят сантимов, повернул ключ и, убедившись, что никто не обращает на него внимания, вынул коричневый небольшой чемоданчик, скорее даже не чемоданчик, а портфель, размером примерно сорок на двадцать пять тридцать сантиметров, толщиной сантиметров пятнадцать.
Несколько минут спустя Кальмар вышел из вокзала и сел в первое подвернувшееся такси. Мимо шагали, словно сошедшие с цветных открыток, рослые парни в шортах, грубых башмаках, подбитых гвоздями, и в маленьких зеленых шапочках. У всех за спиной висели зеленоватые рюкзаки. Острый запах мужского пота ударил Кальмару в нос, будто мимо прошла рота солдат, возвращавшихся с маневров.
Он достал из бумажника листок, который вручил ему попутчик и на который он еще не удосужился взглянуть.
«Арлетта Штауб, улица Бюньон, 24».
Улица Бюньон, двадцать четыре, пожалуйста. Мне говорили, что это минут пять езды.
Даже меньше, но не в воскресенье!
Кальмар совсем забыл, что это воскресный день, и лишь сейчас увидел, что все дороги в городе забиты машинами, а панели безлюдны.
Такси двинулось в гору, покружило, снова двинулось в гору, казалось, вся Лозанна построена на крутых склонах. Кальмар увидел большие здания кантональная больница. У всех окон, на всех балконах стояли больные и медицинские сестры.
Он и не заметил, как такси замедлило ход.
Приехали.
Напротив больницы дома современного типа, все квартиры с балконами. Такси встало перед баром несколько круглых столиков под светло-зеленым тентом.
Подождите меня, я на несколько минут.
Шофер промолчал.
Кальмаром владело какое-то странное чувство виновности. Но разве было что-нибудь дурное, запретное в том, что он привез чемоданчик по адресу, нацарапанному незнакомцем на листке записной книжки?
Почему же ему хотелось остаться незамеченным и почему он подумал, не привлек ли внимание людей, сидевших в баре, его кремовый, итальянского покроя костюм?
Кальмар ожидал, что здесь, как и в Париже, вход оберегает привратник. Но вместо привратницкой увидел почтовые ящики, украшенные визитными карточками владельцев или написанными от руки фамилиями. Ящики висели друг над другом в четыре ряда. Очевидно, по количеству этажей. Имя Арлетты Штауб значилось под номером 37 в третьем ряду.
Кальмар вошел в лифт, доставивший его на площадку перед довольно длинным коридором. На всех дверях были визитные карточки или надписи. И в каждой двери круглый, величиной с пуговицу, стеклянный глазок, позволявший хозяину, не открывая двери, увидеть посетителя. Номер 37 последняя дверь в конце коридора. Кальмар позвонил и вдруг весь покрылся потом, словно в самое жаркое время лета. Его охватила беспричинная паника, и захотелось как можно скорее покончить со всем этим.
Может, быть, вот сейчас кто-то разглядывает его в стеклянный глазок, вмонтированный в дверь из красного или палисандрового дерева?
Теряя терпение, Кальмар снова позвонил и прислушался. Никто не спешил открыть ему, за дверью царила тишина. Он машинально нажал на ручку.
Дверь подалась без всякого усилия с его стороны. Он шагнул в переднюю.
Есть тут кто-нибудь? Мадемуазель Штауб дома?
Прямо против входа висел бежевый плащ, налево открытая дверь вела в залитую солнцем гостиную. Дверь на балкон была тоже широко открыта, и ветер вздувал занавеску совсем как в поезде из Венеции.
Алло! Есть кто дома?
Он глупо повторил:
Никого нет?
Ему захотелось поставить чемоданчик на пол, выйти из квартиры, захлопнуть дверь и уехать на вокзал. Он так и собирался поступить, как вдруг возле светло-голубого дивана заметил туфли, две ноги, розовую комбинацию и, наконец, затылок с рыжеватыми локонами. На голубом, более темном, чем диван, ковре, вытянувшись во всю длину, лежала женщина. Одна рука у нее была вытянута вперед, другая, словно вывихнутая, подвернута под туловище.
Кальмар не видел лица женщины, потому что она лежала ничком. Крови он тоже не увидел. Тогда он быстро склонился над женщиной и дотронулся до ее руки:
Мадемуазель Штауб!
Но мадемуазель Штауб была явно мертва.
Не размышляя, не колеблясь, Кальмар попятился, выскочил из квартиры, захлопнул дверь и, не вызывая лифта, помчался по лестнице. Только внизу он обнаружил, что все еще держит в руке чемоданчик.
У него мелькнула мысль вернуться, но шофер уже заметил его и, высунув руку из машины, открыл дверцу. Какое счастье! Иначе Кальмар мог бы зайти в кафе и заказать что-нибудь спиртное, чтобы прийти в себя.
На вокзал?
Да, на вокзал.
Куда угодно, лишь бы убраться отсюда.
Пока машина разворачивалась, Кальмар заметил на одном из балконов облокотившуюся на перила парочку, на другом ребенка в красном, как и у его дочки, купальном костюме, присевшего на корточки возле ярко раскрашенной игрушечной тележки, а на пятом этаже он даже разглядел женщину, принимавшую солнечную ванну, она тоже лежала на животе, как и та
Ну а как он должен был поступить? Кальмар вспомнил, что в гостиной мадемуазель Штауб стоял телефон. Разве он не обязан был сразу позвонить в полицию? Но ему это и в голову не пришло. Его единственной мыслью было скорее бежать оттуда, и только сейчас он понял, в какое сложное положение попал.
Что бы Кальмар ответил полицейским, если бы те застали его в чужой квартире у трупа незнакомой женщины, в городе, куда он приехал впервые в жизни?
« Мне поручили передать ей этот чемоданчик
Кто?
Не знаю. Какой-то пожилой человек. Он ехал со мной в одном купе из Венеции.
Его фамилия? Адрес?
Не знаю.
Почему он поручил это вам?
Потому что он ехал в Женеву, а здесь поезд стоит всего три-четыре минуты.
Есть ведь и другие поезда.
Ему надо было попасть на самолет в Куантрене.
Какой рейс?
Он мне не сказал.
Но он доверил вам этот портфель и сообщил, что намерен лететь самолетом?
Да.
Значит, сейчас он находится на пути в Женеву?
Не думаю.
Почему?
Потому что после Симплонского туннеля я его больше не видел.
Вы полагаете, что он сошел с поезда посреди туннеля?
Не знаю.
Но, несмотря на это, вы принесли сюда чемоданчик? Где же он вам его вручил?
Он дал мне не чемоданчик, а ключ от автомата номер сто пятьдесят пять в багажном отделении. Я запомнил номер. И еще он дал мне разменную монету и десять швейцарских франков на такси».
Все это звучало бы крайне неубедительно. Кальмар представил себе сцену с полицейскими, затем то же самое у полицейского комиссара и в кабинете следователя.
Но ведь он не сделал ничего дурного! По существу, у него даже не было желания оказывать услугу незнакомцу. Тот, можно сказать, принудил его, и этот чемоданчик попал к нему в силу случайного стечения обстоятельств. И не по доброй воле он вошел в дверь Арлетты Штауб, имя которой было ему неизвестно еще несколько минут назад, хотя листок с ее адресом и лежал у него в бумажнике.
Она в самом деле была мертва, рука ее уже окоченела. Кальмар понятия не имел, отчего она умерла, он только знал, что на ней были туфли на высоких каблуках, туго натянутые чулки, бледно-розовая шелковая комбинация и что смерть, по-видимому, наступила в ту минуту, когда женщина одевалась ей оставалось накинуть лежавшее на диване платье и взять сумочку.
Гостиная была обставлена кокетливо, дорого. Вероятно, в квартире имелась и ванная, и кухня, а может быть, и еще одна комната Если только диван не превращали на ночь в кровать. Но Кальмар ничего не видел, кроме гостиной, и мог лишь предполагать.
Однако нельзя же было бы на все вопросы отвечать, что он ничего не знает.
Четыре франка семьдесят.
Кальмар протянул шоферу купюру в десять швейцарских франков и заколебался, не оставить ли портфель в машине. Но это было рискованно. Кто-нибудь мог обнаружить портфель до отъезда Кальмара в Париж. А найти его по такой примете, как кремовый, помятый после долгой езды в поезде костюм, не представляло труда.