Столик на лестничной площадке второго этажа был перевернут. Рядом с ним разбитая ваза. Столик стоял перед окном в задней части дома, выходящим на небольшой огороженный садик внизу. На этом этаже было три спальни. Две стояли пустыми и темными. Хозяйская спальня в конце коридора была тоже погружена во тьму. Внутри этой комнаты они нашли Ариэллу и Карла, начальника службы безопасности. Или, вернее, то, чем они стали. Оба лежали на кровати мертвые и голые.
На Соломоне обнаружили кровь его жены. По-видимому, имелись и другие вещественные улики, обнаруженные криминалистами, которые прокуратура охарактеризовала бы лишь как неопровержимые доказательства вины Соломона.
Дело закрыто.
По крайней мере, так мне тогда подумалось.
Если Роберт не убивал тех людей, то кто же это сделал? спросил я.
Машина свернула на Сентер-стрит и притормозила у здания суда. Развернувшись на сиденье, Руди произнес:
Мы сейчас должны сосредоточиться на том, кто этого не делал. Это полицейская подстава. Все как по учебнику. Послушай, я знаю, что это непростое решение. И ценю твой подход с моральной точки зрения. Потрать сегодняшний вечер на то, чтобы как следует подумать об этом. Если ты решишь, что хочешь вписаться, позвони мне. Что там дальше ни будет, приятно было пообщаться, сказал Руди, протягивая мне свою визитку.
Машина остановилась, мы с Карпом обменялись рукопожатием, а водитель вышел и открыл мне дверцу. Выйдя на тротуар, я посмотрел на отъезжающий лимузин. Не видя материалов по делу, я мог лишь догадываться, что копы с ходу решили, что убийца Роберт, и наверняка позаботились о том, чтобы его гарантированно осудили. Большинство копов просто хотят посадить преступников за решетку. И чем страшней преступление, тем больше вероятность того, что полиция подтасует улики. А это незаконно. Да, нечто подобное можно кое-как оправдать с моральной точки зрения, но копы не имеют права баловаться с уликами потому как в следующий раз они могут проделать то же самое с ни в чем не повинным человеком.
Я знал нескольких копов. Честных. А любого копа, который манипулировал уликами в угоду своему делу, его честные коллеги ненавидели даже еще сильней, чем адвокатов защиты.
Свернув за угол на Бакстер-стрит, я поискал глазами свою машину синий «Мустанг». Нигде его на улице не приметив, огляделся. И тут увидел, как сотрудник городской парковочной службы грузит его на эвакуатор.
Эй, это моя машина! заорал я, перебегая улицу.
Тогда вам следовало заплатить за парковку, старина, отозвался пухлый малый в ярко-синей униформе.
Но я заплатил за парковку! возмутился я.
Парковщик покачал головой, протянул мне квитанцию и ткнул пальцем в мою машину, которую уже опускали краном-манипулятором на грузовик. Вначале я не мог понять, на что указывает парень, но потом все увидел. Вместо парковочного квитка под щетку стеклоочистителя на моем лобовом стекле был засунут пакет из «Макдоналдса». Поверх него торчали штук тридцать или сорок коктейльных соломинок. На коричневой бумаге пакета виднелись какие-то буквы, написанные черным маркером. Шины «Мустанга» наконец ударились о платформу, я вскарабкался на эвакуатор и выдернул пакет. Оставленное мне сообщение гласило:
«Ты ОПОЗДАЛ».
Я бросил пакет в ближайший мусорный бак, достал мобильник и набрал номер на карточке, которую оставил мне Руди.
Руди, это Эдди. Я уже все обдумал. Хотите, чтобы я дал просраться полиции Нью-Йорка? Да пошло оно все к чертям! Я хочу посмотреть документы по делу как официальный адвокат Роберта, но только при одном условии. Если после того, как я ознакомлюсь с делом, у меня останутся сомнения в его невиновности, то я пас.
Глава 6
В любое другое время года я мог бы дойти до офиса «Адвокатского бюро Карпа» всего минут за десять. Мой собственный офис, который без ведома моего домовладельца одновременно служил мне квартирой, находился на Западной Сорок шестой улице, неподалеку от Девятой авеню. Обернув шею шарфом и закутавшись в пальто, я вышел из него около половины шестого. Времени хватало, чтоб перехватить по дороге ломтик пеперони с какой-нибудь газировкой и вообще не торопиться. Солнце уже зашло, и тротуары начали покрываться наледью. Спешить не стоило, если я намеревался добраться до места целым и невредимым. Мой пункт назначения располагался по адресу Таймс-сквер, 4 здание, некогда известное как «Конде-Наст-билдинг». Легендарный, экологически чистый небоскреб сорока восьми этажей в высоту, питаемый солнечной энергией. Люди, обитающие в этом здании, употребляли продукты с маркировкой «Фейртрейд», органический кофе и чайный гриб. Всемирно известное журнальное издательство Конде Наст несколько лет назад переехало отсюда в «Башню свободы», после чего в названный именем его основателя небоскреб вселились адвокаты.
Ровно в пять минут седьмого я вошел в вестибюль. Входные двери и регистрационную стойку, облицованную белым мрамором, разделяла как минимум сотня футов сверкающих плиток. Потолок высотой где-то в восемьдесят-девяносто футов был выложен рядами отполированных до блеска стальных панелей, напоминающих броню какого-то огромного зверя.
Если б у Господа Бога был вестибюль, то, думаю, он не слишком отличался бы от этого.
Отбивая каблуками размеренный ритм, гулко отдающийся в огромном помещении, я направился к регистрационной стойке, возле которой не приметил ни диванов, ни кресел. Если кого-то здесь ждешь значит, стой столбом. Все это место словно специально было создано для того, чтобы ты почувствовал себя чем-то мелким и незначительным. Прошла, как мне показалось, целая вечность, когда я наконец добрался до мраморной стойки и назвал свое имя худощавому розоволицему малому в костюме, который словно еще больше сдавливал его и без того птичью грудь.
Вас ожидают, сэр? поинтересовался он с британским прононсом.
У меня назначена встреча, если ты это имеешь в виду, ответил я.
Его губы скривились в нечто долженствующее изображать приветливую улыбку, хотя без особого успеха. Выглядело это так, будто розоволицый консьерж только что попробовал какую-то гадость, но отчаянно пытается этого не показывать.
Сейчас к вам кто-нибудь спустится, сказал он.
Благодарно кивнув, я отошел в сторонку и принялся бесцельно расхаживать по плиточному полу просто чтобы не стоять на месте. Тут в кармане куртки у меня зажужжал телефон. На дисплее высветилось: «Кристина». Моя жена. Последние полтора года она жила в Риверхеде и работала в одной юридической фирме среднего пошиба. Наша двенадцатилетняя дочь Эми хорошо освоилась в своей новой школе. Разошлись мы пару лет назад. К этому уже давно подводило мое пьянство, но последней каплей стали несколько судебных дел, в ходе работы над которыми я реально поставил свою семью под угрозу. Год назад мы с Кристиной поговаривали о том, чтобы опять сойтись, но я не мог так рисковать. Только не тогда, пока продолжаю заниматься адвокатской практикой. Я давно уже подумывал завязать, но что-то всякий раз удерживало меня от этого шага. Буха́ть по-черному я начал в свое время во многом потому, что совершил серьезную ошибку, доверившись одному клиенту и позволив ему выйти сухим из воды. Выяснилось, что он был виновен в том преступлении, которое ему вменялось, и в какой-то момент я и сам это понял. А уже после суда, выйдя на свободу, этот гад опять едва не убил человека. Мне приходилось иметь дело с этим знанием каждый божий день. И каждый день я пытался загладить свою вину. Понимая при этом, что если отойду от дел и перестану помогать людям, то где-то с полгодика еще продержусь, но потом опять начну это чувствовать. Чувство вины было клеймом, весившим добрых двести фунтов. Пока я боролся за тех клиентов, в которых верил, то постепенно сбрасывал с плеч этот вес. Но это дело небыстрое. Я надеялся и молился, чтобы в конце меня ждала Кристина.