Тьерр староста, вы это так и оставите? голос Стата стал визгливым.
Староста глянул на Стата и тот втянул голову в плечи.
Отступись, Стат. Ну не твоё оно, и повернувшись к бабушке с её новым мужем, сказал:
Жду вас завтра. Нужно внести в реестр запись о вашей свадьбе. А на счёт девицы вы помните, надеюсь, что к мужу переедет жить только в шестнадцать вёсен. Что даёте в приданое? Придёте тоже, это уже нам.
Дом в порту, с лавкой в придачу.
Я готова была кинуться к новоявленному дедушке на шею.
Угу, кивнул староста. Справедливо. Год траура по отцу теперь она может не соблюдать. Ну, зовите за свадебный стол.
Всех просим, бабушка София указала рукой под навес во дворе, где были накрыты столы. Когда только они всё успели?
Стат, сжав зубы и схватив ничего не понимающего Ваську за руку, пошёл прочь, посылая проклятия на наши головы.
Мы просидели не более часа, матросы как-то быстро все, вроде как, напились бабушкиными настойками, горланили непристойные песни так, что набожный жрец их всех повыгонял из-за стола. Староста вёл скучные философские беседы.
Ася, беда, раздался голос Крохи у уха. Дом горит.
Я подскочила, все уставились на меня. Как им сказать?
Домой мне надо, слёзы полились из глаз, я рванула из-за стола и помчалась в сторону порта. Сиян бежал со мной.
Ася, что случилось?
Там это Стат дом поджёг отвечала я на бегу.
Когда мы добежали до моего дома, часть его, где была лавка, уже выгорела. Матросы с Сиянова корабля, совершенно трезвые, и соседи все заливали огонь, передавая вёдрами воду по цепочке.
Не уследили, объяснил Сияну боцман. Пока дурак этот тут нас за нос водил, Стат исподтишка петуха красного пустил. Дом был, в общем-то, цел, сгорела лишь пристройка, где располагалась лавка.
Мы отстроим её заново, Ась, Сиян повернул меня к себе и заглядывал в глаза.
Я замотала отрицательно головой.
Не хочу. Не сейчас. Он всё равно не успокоится. Вот Вик вернётся, тогда, может быть
Не переживай, твой новый дед не последняя фигура на острове, Стат сто раз пожалеет. Пойдём Сиян протянул мне руку и я доверчиво вложила в неё свою маленькую ладонь.
Так закончилась моя жизнь на острове. Я была спокойна за бабушек, но мой дом, мои родители, мой брат я потеряла всё. Теперь у меня есть только море и мой муж. И воспоминания о весёлых глазах парня, подарившего мне первый поцелуй
Глава четвертая. Море.
Аська, слазь, проказница, сгоришь!
Дед Кудила приставил руку козырьком к глазам и смотрел на нас с Тишкой. Я торчала в "Вороньем гнезде" в бочке, закреплённой над марсовой площадкой фок-мачты уже битый час. Мы с юнгой поспорили, кто первым в этот раз увидит берег, тот не будет драить чугунки на камбузе под трубный бас недовольного кока. Мне очень не хотелось. Тишке тоже. Вот и вглядывались вдаль, пытаясь заметить блёклую полоску земли, не обращая внимания на обветренные губы и растрёпанные волосы.
Ася, кричи: "земля!", шепнул мне невидимый Кроха.
Я заорала, что было дури. Тишка кричал рядом, что я вру. А я уже знаю, что только как пройдёт шхуна пять узлов, так и увидит глазастый юнга зелёный отблеск берега. Тишке сдаваться не хотелось, он считался самым глазастым, но я, перекрикивая его, орала ему прямо в лицо, выпучивая глаза:
Там церква белая! В три купола!
Настасья! меня остановил голос Сияна.
Капитан, нахмурив брови, стоял руки в боки на палубе.
Чёго орёшь, заполошная? это уже дед Кудила. Ты, без малого, год с нами ходишь, все берега, все наши стоянки на Алаидане знаешь. Зачем дуришь парня?
Да я правда вижу! не сдавалась я.
Тут порыв ветра принёс мне в лицо солёные брызги и я рассмеялась, расставив руки и закрыв глаза: как хорошо-то!
Капитан избавил меня от необходимости чистить чугунки и сковородки, он забрал меня с собой на берег.
Порт был много больше нашего, на нескольких причалах разгружались сразу несколько похожих на нашу шхун. Чуть дальше стояли лотки с морепродуктами и бойкие продавщицы предлагали ещё живую рыбу, моллюсков, крабов и всякое такое. За ними ровными рядами располагались лавки с товарами первой необходимости для матросов, диковинками и привезёнными кем-то товарами на обмен. Я с удовольствием оглядывала снующих докеров, матросов, выкатывающих бочки по сходням, кричащих торговок, снующих мальчишек-карманников. Приятно было ощутить под ногами твёрдую землю после почти месяца качающейся палубы.
Сиян держал меня за руку, чтоб не потерялась, как после того раза, когда впервые сошла на берег и стояла, разинув рот, а потом пошла, куда глаза глядят. И так загляделась, что чуть на чужой шхуне в море не ушла. Теперь капитан меня за руку водит, хотя, уже столько портов с того раза миновало.
В каждом порту Алаидана весь этот год по моей просьбе Сиян спрашивал о людях с "Быстрой Берты". Все плечами пожимали и руками разводили. Лишь однажды, какой-то пьяный матрос в кабаке, где мы праздновали хороший навар, посмотрев на меня, признал и сказал, что, возможно, видел Вика, а может, это был и не он.
Я не теряла надежды. Идти мне было некуда, да капитан и не прогонял. За год ни словом не намекнул, что я теперь жена его, будто и не было ничего в тот вечер во дворе дедова дома. Будто и не венчал нас старый жрец и не расцветали узоры на наших запястьях.
Хоть и существует поверье, что женщина на корабле к несчастью, на шхуне Сияна так не думали. Они считали я приношу им удачу. Ещё ни один контракт не сорвался, ещё ни одна сделка не нарушилась, договор не расторгся. Ещё и весело им со мной они так сказали. Я песни пою, плясать люблю, сказок много знаю, некоторые мне Кроха подсказывает; истории в лицах пересказываю, по реям скачу, как обезьяна. А ещё штопаю, на камбузе помогаю, по маминому рецепту пироги пеку. Даже строгий кок меня до печи допускает. А в долгих переходах, когда мы идём с западного берега за специями, я обучаю тому, чему сама у отца научилась сапоги шить. Сиян давно мне накупил и игл дугой и колодок, ниток крепких, да юфти мотками. Конечно, что у меня не такие выходят сапоги, как у отца там сила нужна и сноровка, а во мне росту Сияну по плечо, да весу как в чугунке с картошкой. Так наш кок сказал.
Сиян проталкивался сквозь шумный поток народу, не останавливаясь и не оглядываясь. Мы дошли до какой-то лавки, где продавали женскую одежду и капитан предложил мне войти.
Внутри лавка оказалась большим помещением, где две швеи подшивали подол прямо на клиентке, стоящей на возвышении, а за прилавком находилась примерно моя ровесница, может чуть старше.
Капитан Сиян, приятно снова видеть вас, проворковала она, метнув взгляд в сторону гостьи.
Сиян? тьерра на возвышении повернулась, отчего юбки пошли водоворотом и швеи побежали по кругу за иглами.
Марелла
Я во все глаза рассматривала её наряд: золотистые юбки шли по кругу, но когда она повернулась передом, оказалось, что изящное сверху платье цвета золота, с воротником-стойкой, оказалось блузой из плотной золотой ткани, а снизу чёрные узкие брюки, обтягивающие стройные ноги. А позади к поясу крепились юбки снаружи плотная золотая, тонкая чёрная внутри. Это было необычно. Да и она сама была какой-то необычной: красивой, женственной, смотрела смело. Немного склонив голову, слегка улыбнулась и протянула руки:
Сиян Здравствуй.
Он замешкался, вроде как качнулся в её сторону, но остался стоять рядом со мной.
Здравствуй.
Ты не рад мне? она делано надула губки.
Извини, я не ожидал тебя тут увидеть, я пришёл за покупками для жены.
Жееены? протянула она, и её надменный взгляд смерил меня от макушки до пят. Вот, значит, как
Она разозлилась. А я, как тот Васька выглядела сейчас: всё слышу, но ничего не понимаю.
И вдруг меня как молнией прошибло: Марелла! Так называется наша шхуна! А ведь он смотрит на неё, глаз не отводит! И доселе ещё одно неизведанное чувство прошибло: больно в груди стало, на горло будто сапогом наступили. Это вот как вот? Мы же ни разу вместе не ночевали, ни разу не обнял, не целовал, женой не назвал. Да и сама я всё в любом порту другие глаза искала, чуб непослушный, да голос весёлый. "Птица-синица" услышать мечталось, аж зубы сводило. А тут поди ж ты, заревновала Не, а чего? Муж ведь? Муж! Имею право! Я выступила в ровень с Сияном, руки-в-боки: