Как меня вспомнил Боладжи не понимаю. Просто вдруг в ночь перед моим отлетом в Найроби раздался звонок:
Алло!..
Алло!..
Это Боладжи Куалалуджу.
Кто?
Студентом быть. На журналист. Кения.
Я потряс башкой.
А, да, помню Конечно, помню
Приезжайте Найроби. Я встретил Сначала сафари, потом мой дача!
Когда я приехал на дачу в эту акуну матату, какой-то компаньон Боладжи жарил на газоне у своего двухэтажного коттеджа крокодилятину. В жаровне в виде башни танка. Только без пушки.
Крокодилятина, кто не пробовал, это примерно как если индюшку всю жизнь кормить воблой, а потом сварить ее (индюшку, а не воблу) в тройной ухе.
На всю Акуну Макуту, как «Таганка» в подмосковной Малаховке, ревела песня «Джамбо буана». В Кении эта «Джамбо буана-акуна матата» звучит везде: в аэропорту, на пляже, в ресторанах.
Знаете, что это есть? спросил меня Боладжи, тыкнув пальцем на жаровню.
Похоже на танк.
Окей. Правильно. Это тэнк. Биль война с нехороший сомалийский люди. Шестьдесят три восемь годы. Мой папа жена
Тесть?.. переспросил я на редкость прозорливо.
Окей. Тэст воевал протыв нехороший сомалийский люди. Он был кёнл. Потом он брал тэнк. Пилил голова тэнк. Сделал плита. Чтобы жарить крокодайл. Любите крокодайл?
Люблю, ответил я, соврав.
Будем кушать крокодайл. Чтобы сильный мужик! Чтобы акуна матата с женщин. А сейчас, пока готовил крокодайл, смотрите кое-какой интересный вещи.
«Кое-какой интересный вещи» были:
Кусок крепкого, как кирпич, навоза (его Боладжи отколол от родной хижины, когда сбегал в Найроби); дедушкино страусиное перо, которым бабушка отгоняла от дедушки мух цеце, когда тот спал; комсомольский значок (ими Боладжи фарцевал в 80-х в Москве: менял значки на жвачку и наоборот)
Увидев комсомольский значок, я почти прослезился.
После трехсот граммов виски крокодилятина стала не такой противной.
После пятисот Боладжи стал плакать. Он нацепил комсомольский значок и стал очень высоко прыгать и петь «Подмосковные вечера». Масаи очень высоко прыгают. Но никогда не плачут.
А я заснул. Не знаю, отгонял ли от меня страусиным пером Боладжи в это время мух цеце. Во всяком случае, они меня не покусали.
И мне снилась моя дача, почему-то очень похожая на Пепеньку, снилось, что сама Хелена Вондрачкова (почему-то в штанах моего дедушки и топлес) жарит крокодилятину в моем авиационном мангале и поет «Джамбо буано». Почему-то по-чешски. И мне очень-очень не хотелось просыпаться.
А сейчас меня зовет на свою перуанскую дачу в Анды еще один мой бывший студент. Я не помню, как звучит его имя на языке кочуа. Помню только, что оно переводится: «Непокорный, как лама-викунья».
Но пока у меня, к сожалению, нет возможности лететь в Анды. Пандемия и все такое.
Словом: акуна матата. И пусть гости всех народов съезжаются друг к другу на дачу во веки веков. Аминь.
P.S. Кстати, мухи цеце в Кении, кажется, не водятся.
Лас Квай Май
Семья Пересмешниковых осуществила свою давнюю мечту.
Пересмешниковы по уши, даже по темечко влезли в ипотеку и наконец-таки приобрели трехкомнатную квартиру. Маленькую, но все-таки неумолимо трехкомнатную.
Мечта, конечно же, состояла не во влезании в ипотеку. Ипотека похожа на мечту примерно так же, как Голлум на Анастасию Вертинскую. А срок выплаты ипотеки Пересмешниковыми примерно такой же, какой любят давать агентам Кремля в США пожизненный.
Но этот факт в высшей степени оптимистичных Пересмешниковых не смущает.
Мечта это три комнаты. То есть все члены семьи папа, мама и дочка с сыном теперь имеют каждый свою комнату. Дети, правда, одну на двоих, но это временная мелочь.
У папы Арсения, конечно же, самая большая комната.
У мамы Глафиры поменьше.
У дочери Пелагеи девяти лет и сына Георгия, Жоры, восьми лет самая маленькая. И главное, у каждого есть свой телевизор. Не жизнь, а коммунизм (от каждого по способностям каждому по потребностям).
Компьютера, правда, всего два. Но это детали. Когда-нибудь будет три. Когда-нибудь потом, после выплаты ипотеки.
Уже очень давно, когда Пелагея и Жора были совсем маленькими, они очень любили абсолютно идиотский, на мой взгляд, мультик про свинку Пеппу. Впрочем, они любят его и сейчас.
Там, в этой бесконечной ленте про слабоумных американских свиней, как вы, вероятно, помните, был папа Свин, мама Свинка и дети: свинка Пеппа и свинёнок Джордж. Чувствуете совпадение? Пеппа Пелагея и Джордж Жора.
Пелагея сразу же согласилась на кличку Пеппа. Жора на Джорджа. А вот мама и папа никак не могли примириться с «папой Свином» и «мамой Свинкой».
Перебрали всё: «папа Хряк», «мама Чушка», «папаша Подсвинок», «мамочка Кабаниха» Наконец сошлись на «папа Вепрь» и «мама Хавроньюшка».
Потому что «Вепрь» это звучит очень грозно и мужественно, а «Хавронья» это все-таки очень ласково, почти Февронья, что в переводе значит Лучезарная, Радостная, Светлая.
И вот теперь в квартире Пересмешниковых все время слышится:
Дордж, ты окружайку сделал?
Мама Хавроньюшка, а можно нам с Джорджем сегодня на завтрак жареной колбасы?
Эй, Пеппа, так нечестно! Это моя фанта!
А главное, что у всех теперь есть свой телевизор и каждый смотрит своё.
Папа Арсений смотрит бои без правил, дети смотрят мультики про Пеппу, но, слава богу, не только про неё.
А вот мама Глафира смотрит сериалы.
Случилось как-то так, что когда я прихожу в гости к Пересмешниковым, я чаще всего общаюсь с Глафирой. Не подумайте чего нехорошего. Так очень часто бывает. Когда твой друг (Арсений) друг тебе уже лет сорок, с детства, то никакой ревности как-то и нет. А общение с его женой замечательный этикет. Ты за ней ухаживаешь (как бы), а он за твоей женой (тоже как бы), и это прекрасно.
И вот я прихожу к Пересмешниковым и смотрю с Глафирой (на жаргоне Пересмешниковых: с «Главком») ее сериалы.
Сейчас пошло новое поветрие сериалы корейские.
В советское время, как помнит тот, кому нужно, у нас были добрые индийские фильмы. Там какой-нибудь могучий Мохнапутра любил без ума свою красавицу Кривомудру и часами пел ей песни о главном, а красавица Кривомудра в свою очередь отчаянно пищала что-то в ответ своему могучему Мохнапутре, ворожа пальчиками.
А потом пошли мексиканские и всяческие там бразильские сериалы, где в девятьсот сорок восьмой серии вдруг неожиданно для всех оказывалось, что роково усатый, как загоревший морж, Хуан Антонио незаконнорожденный сын бородатого, как плотоядный козел, Луиса Альберто, а прекрасная Хуанита Альварес, старшая сестра Хуана Антонио, мать Луиса Альберто от тестя Хуана Антонио Мигеля Рикардо, который, оказывается, всю жизнь любил Изабеллу, бабушку Хуаниты. И вся эта многосерийная кукарача длилась годами. И миллионы постсоветских женщин смотрели и смотрели про бабушку Хуаниты. Потом много еще чего было американского, французского, японского. И вот сейчас корейский период (ср. «Парк юрского периода»).
Конечно, содержание этих корейских шедевров я не помню. Но диалоги там носят примерно следующий характер.
Тебе нравится, как я в этот раз приготовила твою любимую лапшу чань чжамён, Суп Ем Сам?
Да, конечно, Чуй Мой Чай, мне очень понравился чань чжамён.
А ты меня любишь за это, Суп Ем Сам?
Да, конечно, я безумно люблю тебя, Чуй Мой Чай.
Не правда ли, у нас когда-нибудь потом будет прекрасный ребенок, Суп Ем Сам?
О да, будет, конечно же будет, моя любимая Чуй Мой Чай (лирическая музыка)
А как мы назовём его, Ем Сам?
Думаю О, я не знаю. Наверное я не решаюсь (лирическая музыка). Думаю мы назовём его Чук Нам Гек, Мой Чай.
О, какое хорошее имя, Ем Сам Попробуй еще мой чань чжамён (Суп Ем Сам громко пробует чань чжамён).
О да, он прекрасен, твой чань чжамён.
Я счастлива, Ем Сам А знаешь, с кем я готовила его?
С кем же, любимая Мой Чай?
С моим братом.
У тебя есть брат?