У меня он есть.
Настоящий брат?
Да, настоящий брат.
Кто он?
Я же сказала, брат.
У него есть имя?
Его зовут Вот Вам Пук.
Какое хорошее имя (лирическая музыка). А ты знаешь, Мой Чай
Что я должна знать, Ем Сам? (пауза, лирическая музыка)
У меня тоже есть брат.
О боже, кто он?
Он брат мой. Чего непонятного. У каждого мужчины должен быть брат.
У него есть имя?
Есть, Мой Чай. Вот Как Пах.
Это очень красивое имя, Ем Сам.
А у меня
Что у тебя? (лирическая музыка)
У меня есть еще много братьев, Ем Сам. Они занимаются тхэквондо. И у них тоже есть имена.
Как странно. И как же зовут их, Мой Чай?
Их зовут Прыг Скок Бряк и Тыр Пыр Брык. Тебе нравятся эти имена, Ем Сам?
Да, очень красивые имена. А мою сестру мою сестру (вдохновенное чавканье чань чжамёном)
У тебя есть сестра? И ее тоже как-то зовут?
Да, Мой Чай. Ее зовут Пух Ым Прах.
Прекрасное имя, Ем Сам. А еще А еще У нас будет дочь. И мы тоже дадим ей самое красивое имя в мире. Я знаю, как мы назовем ее, Мой Чай. Мы назовем ее Пап Мам Дай.
О как я счастлива, Ем Сам!
Отчего ты плачешь, Мой Чай?
Наверное, чань чжамён очень острый.
(Лирическая музыка. Смех).
Эти корейские диалоги продолжаются бесконечно.
Заканчиваю. Однажды я пришел в гости к Пересмешниковым. Из каждой двери неслось что-то свое: о Федоре Емельяненко, о маме Свинке, о каком-то корейском полицейском Тык Пык Ноле. И вдруг я услышал звонок мобильника моей жены. Она почему-то забыла его в моей сумке. Это был ее фирменный звонок про «белые розы».
«Лас Квай Май», подумал я. И еще подумал, что у нас была прекрасная жизнь и мы ничего ровным счетом не потеряли за эти полвека кукарачи. И мы сели с Глафиркой смотреть про какого-то ничего не говорящего моему сердцу Гу Чан Сона, который, как выяснилось, наш вылитый сладенький Юра Шатунов.
Все будет хорошо в нашем непростом мире.
Как мы с кошками получили очень много баллов
В конце каждого семестра, а уж в конце учебного года в особенности, я как каждый преподаватель должен писать отчет о проделанной работе.
Вроде бы логично: отработал отчитался. Да, логично. Но если бы не форма отчета, которую, по-моему, писал какой-то пьяный идиот. Как сейчас его вижу: галстук за сто евро и рожа типа ромбабы.
В конце года мне, как и десяткам тысяч других жертв пьяного идиотизма, присылают огромную таблицу, которую надо заполнить. Расставляя, а потом подсчитывая баллы. Таблица объемом с «Одиссею» Гомера. Критерии, по которым начисляются баллы, загадочны, как улыбка крепко подвыпившей Джоконды. Логики нет никакой. Полный театр абсурда.
Например, я написал большую-пребольшую монографию. Четыреста страниц. Писал ее несколько лет. Вложил в нее весь свой неуклонно дряхлеющий предстарческий мозг и всю свою безудержную российскую душу. Я знаю: эту книгу будут читать многие поколения ученых. Ее будут цитировать в двадцать втором веке. И получил за монографию, условно, 30 баллов. Хорошо. Что я делаю дальше?
А дальше я за пятьдесят тысяч рублей опубликовал пятистраничную статью в международном научном журнале с условным названием «Дерьмокопус». Эту статью не будет читать никто и никогда. Я не вкладывал в нее ни душу, ни мозг. Я вложил в нее только пятьдесят тысяч рублей, которые занял у моего приятеля Сёмы Чихалкина, шустрого менеджера отдела доставки, обогатившегося во время пандемии.
Я занял их, эти пятьдесят тысяч, потому что мне нужно было набрать баллы и переизбраться в очередной раз на должность профессора. Без баллов меня уволят. Как негра на плантации, не выполнившего план по рубке сахарного тростника.
Сколько я получил баллов за статью под названием «Актуальные проблемы сравнения букв жо и пэ в современном межкультурном дискурсе» в этом самом «Дерьмокопусе»? Триста баллов! Ура! Я буду переизбран.
Ужас.
И вот я сажусь писать отчет. Мне страшно. Но мне помогает жена. Вернее, она руководит. Потому что она меня направляет и успокаивает.
Я девушка эмоциональная. Если я самолично сяду писать отчет один, я буду кусать монитор, выгрызу все клавиши и съем мышку. Кроме того, я получу очень мало баллов.
Ну, давай начнем, мудрая Вавиценна моя говорит жена.
Давай начнем, вздыхаю я, товарищ командир.
Сколько ты, Вовиандр мой, прочитал курсов в этом семестре?
Десять. Кажись
Так. Десять по тридцать шесть часов триста шестьдесят. По полбалла за час это будет
Чего так мало-то?! Я ж душу во все это вкладывал возмущаюсь я.
Не знаю. Твоя душа никого не интересует, кроме меня. А здесь так написано: полбалла за час. Итого: сто восемьдесят.
Сволочи!
Не ругайся, от этого портится стул. Сколько экзаменов и зачетов?
Пять того, пять того.
Сколько студентов сдавало экзамены и сколько зачеты?
Я, кряхтя, роюсь в своем засаленном ежедневнике:
Экзамены сто шестьдесят четыре. Зачеты девяносто семь.
Очень хорошо Значит: ноль целых две десятых балла на человека за экзамен и ноль целых одна десятая балла за зачет.
Гады! Я ж там нервов три ведра оставил с этими андроидами Они же Гондурас с гамадрилом путают
С гамадрилами, Воводрилище мое, потом разберемся. Так-так, это будет
Даже не говори, слушать больно.
Ладно. Посчитала. Идем дальше. Ты консультации давал?
Нет, не давал.
А если подумать? Жена смотрит на меня, и я прочитываю в ее глазах то, что прочитал Штирлиц в глазах своей супруги на знаменитом немом свидании в кафе. Только я не курю, как Штирлиц, а грызу ногти, как Гитлер. Я начинаю прозревать:
Давал. Еще как давал! Раздавал, можно сказать, направо и налево.
Общие или индивидуальные? «Ее глаза, как два тумана».
Общ индивидуальные! Конечно же, индивидуальные.
Отлично. По баллу за консультацию.
А
Инновационные и модернизационные методы во время проведения лекций, семинаров, зачетов и экзаменов использовал? И если да, то сколько? Подумай
А сколько там за это баллов?
По пятнадцать за инновационный и по двадцать пять за модернизационный.
Ого!
Я долго сижу в задумчивости, как роденовский мыслитель. Жена, устав от меня как от мыслителя:
Ну хорошо. Например, ты студентам улыбался?
Что я, параша американская, чтобы всеми семьюдесятью альпийскими зубами лыбиться?
Подумай
Ну, скажем, улыбался
Сколько раз за лекцию?
Ба-а-алин. Хрен его разберет. Ничего не понимаю.
А вот известная американская улыбчивая, как ты изящно выразился, параша, Энтони Тухельштейн, выдающийся доктор психоанализа, подробно посчитал, что человек должен улыбаться другим людям не реже двух раз в минуту.
А на фига?
Это, согласно методу Тухельштейна, вырабатывает полезные вещества в организме. Сотни полезных веществ. Причем и у того, кто улыбается, и у того кому.
Я бы этого твоего Тухеля вместе со Штейном на пару месяцев в Матросскую тишину посадил, пусть они там своей лыбой перед урками попальцуют Они их
Так вот. Если ты, урка-Вовурка, за лекцию, длящуюся девяносто минут, улыбался студентам сто восемьдесят раз, то это инновационный метод. Метод Тухельштейна. 15 баллов. Улыбался ты студентам сто восемьдесят раз за лекцию? Да или нет?
Улыбался, быстро соглашаюсь я.
Хорошо, пятнадцать баллов есть. Презентации лекций и семинаров проводил?
Это когда с компьютера? На хрена он мне? Я и так, по-человечески могу самоизъясниться, без этого транснационального очка глобализма.
Смотри. Известный британский педагог Эльза Блевангогель разработала новый инновационный метод презентации материала. Называется: «метод четырех углов с аплодисментами», «Фор Корнерз уиз Эпплоз». Сокращенно Эф Си Ай. Весь мир знает этот метод. И активно использует. К примеру, тебе надо, чтобы студенты усвоили тезис: «в русском языке несколько падежей».
Глубоко Волга впадает в Каспийское Вообще-то их шесть.
Это не важно и никого не интересует. Информация должна преподноситься максимально просто и доступно. И вот. Что ты делаешь? Во-первых, ты раздаешь всем студентам распечатки, где крупно предъявлено: «В русском языке несколько падежей». Дальше студенты должны пять минут внимательно изучать этот тезис. Угол первый! Уау! Дальше ты выводишь с компьютера на экран: «В русском языке несколько падежей». Студенты внимательно пять минут изучают этот тезис. Угол второй! Улавливаешь? Затем ты громко говоришь: «В русском языке несколько падежей». Пять минут напряженной интеллектуальной тишины. Угол третий! И затем вы все хором повторяете: «В русском языке несколько падежей!» Угол четвертый! Йехоу! И пять минут дружно аплодируете сами себе.