Друг мой, но вы же понимаете, что это вздор, начал, путаясь в словах, шевелить усами господин Ферье, Стальной Лес это не более чем выдумка, народное предание. Не будете же вы, образованный человек, морской офицер, почти аристократ верить в этот вымысел? Скажите же, что вы изволили шутить со мной, и мы вместе посмеемся над вашей шуткой.
Я серьёзен, профессор, как никогда, без единой эмоции и сомнения сказал Багровский. Профессором господина Ферье называли только когда на него для чего-то нужно было произвести впечатление, привлечь внимание, в книге говорилось про то, что Стальной Лес не смогли повторно найти. Никаких доказательств его вымирания нет, а значит, он где-то есть. Может, последние экспедиции не нашли нужного места, откуда же нам знать?
Вы что, капитан, изволили читать этот бред, Герингайера? Друг мой, я не доводил вас ранее до сведения, что мой предок врач ещё во втором поколении, лечил этого глупца от тяжёлой наркотической зависимости? Конечно, будучи под эффектом морфия, я уверен, был способен на большую чушь. Бросьте эту глупую затею, оставьте её юродивым, а сами будьте выше этого. Я понимаю, что вам тяжело осознать неизбежность вашей гибели, но у всего должен быть предел. Вы должны просто принять этот факт и прожить остаток вашей жизни достойно, и не гоняться за туманом.
И что же, вы желаете утверждать, что цельных пять экспедиций биологов и географов, извините за грубость, делили дозу с Герингайером? Они же принесли документацию и даже образец древесины тех деревьев. Образец, к слову, хранится в коллекции Географо-Биологической Академии. Здесь, в Сагаре, сходите как-нибудь на досуге, посмотрите на этот фрагмент. Или там всем посетителям при входе морфий вкалывают?
Господин Ферье покраснел от возмущения и от собственного бессилия перед стальными аргументами своего друга. Спустя полминуты напряжённого молчания он всё же нарушил тишину.
Стального Леса точно нет. Теперь нет. Загравен сейчас является пригородом Сагара, там не может быть никакого леса. Плотная городская застройка, дороги, бульвары, заводы. Его там быть не может.
Но он не мог бесследно исчезнуть. Я найду его. Вы только скажите мне то, зачем я изначально пришёл. Жизнь в таком лесу поможет мне?
Профессор хотел было продолжить спор, заявив что ни к чему теория, если это невозможно на практике, но тут он осмелился заглянуть Николаю в глаза. Всегда немного красноватое лицо доктора вмиг побледнело. Он увидел его таким, каким помнит его в момент знакомства: рискованный, безбашенный и ни секунды не сомневающийся в своих решениях авантюрист. Такого Николая Багровского очень давно все забыли, но вот он стоит перед доктором Ферье и глядит ему прямо в душу. При таком раскладе, как и годы назад, сопротивление и конфронтация бесполезна. Либо согласиться с его словами и намерениями, либо согласиться, но после полутора часового спора, в ходе которого можно серьёзно вымотаться.
Поможет, просипел он, чувствуя, как по скуле скатывается капля холодного липкого пота, а теперь идите, мне пора ужинать.
Это то, что я хотел услышать, профессор. Доброго аппетита, усмехнулся Николай, развернулся и, закрыв за собой дверь, ушёл. Доктор постоял в прихожей ещё секунд десять, а затем рухнул на стоявший там же стул. Он достал из нагрудного кармашка домашней жилетки белый платок и промокнул им лоб. Платок в тот же миг стал мокрым насквозь. Этот Николай, который внезапно появился в квартире Ферье, был невероятно опасен и разрушителен. Он добьётся своих целей при любом раскладе, даже если сам при этом пострадает. «Спица в руке и в черепе пластина,» говорил про него профессор в те времена. Действительно, переломы и различные травмы были не редкостью для такого индивида, но все повреждения заживали крайне быстро. Однако, сейчас господин Ферье размышлял над вопросом, обойдётся ли дело в этот раз хотя бы переломом?..
Глава 2: Мы выдвигаемся на рассвете
В речной воде лениво текущей Витерры играли яркие блики закатного оранжевого солнца, отражаясь куда-то ввысь. По слегка колышащейся поверхности неторопливо и грациозно плыли белые лебеди, изогнув тонкие шеи. Рассекая маленькие волны тихой реки, они были похожи на купеческие корабли, такие же богато украшенные, выделяющиеся на фоне других судов: рыболовецких лодок и военных кораблей. За этой картиной со своего любимого с детства моста наблюдал Николай, оперевшись на перила и время от времени бросая к лебедям отломок хлеба, на который они тут же набрасывались, на секунду теряя всякую грациозность и изящность. Со стороны такое казалось бы забавным, но за таким занятием Николай размышлял о своих дальнейших действиях, и о том, стоит ли вообще что-то делать? Будучи ещё курсантом Академии, он действительно почти не задумывался о своих поступках и, тем более, их последствиям. Он был общественно опасным человеком, и, зачастую, в учебной части поднимался вопрос об отчислении его из числа обучающихся. Спасало его в таких случаях разве что вмешательство отца не самого влиятельного, но весьма уважаемого торговца, который каждый раз вступался за своего непутёвого сына, не желавшего думать ни о чём.
Николая частенько замечали за азартными играми в компании весьма сомнительных однокурсников, которые, в свою очередь, занимались мелкими кражами и прочими нечестивыми делами, по непонятным причинам не дошедшие до начальства. Отцу Николая было чрезвычайно стыдно за такое чадо, не пошедшее ни в трудолюбивого интеллигентного отца, ни в благодетельную и заботливую мать, и даже не в деда, известного своими увлекательными и забавными историями и рассказами, которые он, казалось, придумывал из воздуха за считанные секунды. Ни одной хорошей черты своих родственников он не перенял на тот момент жизни. А сам парадокс состоял в том, что ни одной отрицательной черты он тоже не перенял. Он не был болен своим делом, как отец, не был сердоболен ко всем подряд, как мать, и ему не свойственно было приукрашивать всё и вся, как это делал его дед. Николай был просто строптивым, эгоистичным и жадным до денег, ощущений и признания молодым парнем.
Собственно, в этом и крылась причина такого его поведения: он просто хотел признания. Будучи гимназистом, Николай не был отличным учеником, его оценки были хорошими, но его родителям было недостаточно просто хорошей учёбы. И мать, и отец его были людьми образованными и умными, оба закончили местные гимназии и Сагарский Университет по разным специальностям, и хотели, чтобы их сын тоже заканчивал и без того престижную гимназию с отличием. Зная свои пределы, Николай понимал невозможность их желания, но также он понимал и невозможность донесения этой мысли до них. Поэтому он прикладывал все усилия к учёбе, которых всё равно оказалось недостаточно для оправдания родительских ожиданий. Естественно, ни о каком улучшении с ними отношений после такого речи и не шло, и Николай ощутил на себе родительскую немилость. Прошёл год после его выпуска из гимназии, и он поступил в Военно-Морскую Академию, пытаясь хотя бы воплотить в жизнь свою ещё детскую мечту стать капитаном большого военного корабля. Но и здесь он встретил сопротивление со стороны отца и матери, ведь по их мнению военная служба, где бы то ни было, была недостойна человека со «светлым» умом. «Хоть при дворе Императора служи, а опытный механик всё равно лучше тебя будет,» всегда говорил его отец, Фёдор Багровский, с усмешкой поглядывая на броненосцы и эсминцы, проплывающие мимо побережья Сагара. Но когда в моряки стал метить Николай, ему уже было не до усмешек.