А Сергей еще не окончательно растерял навыки, полученые в ВДВ, — и они так кстати ему пригодились.
Казалось, жизнь складывалась более чем удачно — через полгода пятикурсник Никитин должен был получить желанный диплом: правда, о том, что делать дальше, Сергей еще не думал.
Но судьба распорядилась по-своему…
Однажды теплым мартовским вечером Сергея случайно замели менты — это был профилактический рейд. В кармане студента-охранника лежал нож с кровостоком, память из Афгана. Короче говоря, как ни доказывал Никитин поганым ментам, что он никакой не бандит, а законопослушный гражданин, на мусоров это никакого впечатления не произвело — сперва не в меру ретивого студента банально отметелили резиновыми дубинками, а затем бросили в камеру…
Сокамерники отнеслись к новичку сочувственно: заметив, что Сергей время от времени теряет сознание, один из авторитетов по кличке Вася Доктор подбил присутствующих на небольшой бунт, требуя поместить Никитина в тюремную больницу.
— Это ментовский беспредел, — говорил Доктор и, конечно же, был прав.
А дальше…
Дальше был народный суд Таганского района города Москвы.
Судья — пожилая дебелая баба с жестяным перманентом на голове, пролистав уголовное дело Никитина, лишь с притворным состраданием покачала головой:
— Вы, гражданин Никитин, не цените заботу партии и правительства о себе. Наше советское государство предоставило вам замечательные возможности, льготы… Вы ведь выполняли интернациональный долг и потому получили возможность учиться в одном из престижных вузов Москвы…
— А я свои льготы не на помойке нашел, — огрызнулся Никитин и, по всей вероятности, сделал это зря — судья вкатала ему по максимуму, видимо, учитывая особую дерзость подсудимого…
После оглашения приговора конвой вывел Сергея из зала суда «блондинка», то есть автозак, повела осужденного на Краснопресненскую пересылку.
Каждая тюрьма, каждая пересылка, каждая зона живут по общим законам, которые в каждом конкретном месте отличаются лишь мелочами. Конвоир ввел Никитина в камеру — тяжелая металлическая дверь с противным скрипом закрылась за спиной осужденного. Сергей невольно вздрогнул: гулкий звук захлопнувшейся тюремной двери был подобен биению маятника, отсчитывающего т-оды его жизни.
Как только новенький очутился в камере, тут же от других арестантов отделился шестерка. Приблизившись к Никитину вплотную, он нагло уставился на новичка.
Следуя навыкам, приобретенным в Бутырке, Сергей произнес:
— Мир вашему дому!
Шестерка нагло заржал и, обернувшись к сидящим около окна, процедил сквозь зубы:
— Ты смотри — вежливый, — после чего, повернувшись к Никитину, спросил:
— «Косяки» за тобой есть? Не пидар, не сука?
Сергей прищурился — в глазах его загорелись злобные огоньки, но, сдержав себя, он только отрицательно покачал головой:
— Я человек.
— А это еще доказать надо, — сказал шестерка и вновь выразительно посмотрел на сокамерников, словно ища у них поддержки.
— Никитин Сергей, двести восемнадцатая, часть два, «первоход».
— Лоханулся, значит? За заточку груз взвалил? Ну и сколько?
— Два года.
— Ну как жить собираешься? — голос шестерки» звучал все более нагло и самоуверенно. Он выразительно, не мигая, смотрел в глаза новичку, и Сергей выдержал взгляд.
— Ваших понятий я раньше не знал, но они мне подходят, — спокойно ответил он.
— Ха! — шестерка вновь обернулся в сторону осужденных, среди которых, несомненно, был свой «авторитет». — Значит, «по понятиям»?
— Да.
— Смотрите — он в блатные записывается, точно в комсомол. Быть блатным — это право еще и заслужить надо. Знаешь, — неожиданно шестерка перешел на доверительный тон, — чтобы съесть яйцо, его надо прежде облупить, чтобы телку трахнуть, ее надо прежде раздеть. Но есть выход, — и он хитро подмигнул желавшему жить «по понятиям».
— ?
— Придется пожертвовать яйцами, — последовал спокойный ответ.
Ни единый мускул не дрогнул на лице Сергея — он только передернул плечами: мол, что ты еще скажешь?
Шестерка, достав откуда-то из-под робы длинную нитку, протянул ее Никитину.
— Привязывай.
— Что?
— Яйца!
Когда распоряжение было выполнено, ему указали на верхний ярус нар.
Публика наблюдала за действиями вновь прибывшего не без интереса: один из заключенных привязал второй конец нитки к жерди — спустя несколько секунд снизу послышался нарочито властный голос шестерки: