Они обняли этого заросшего бродягу, покачались, стоя вот так, обнявшись втроем, затем уселись за стол. Изба быстро наполнилась смоленскими. Пришли те, что уже обжились здесь за месяц. Они глядели на только что прибывших и зубоскалили над их нищенским видом.
Друзья, мы снова вместе! вскричал Михалка, когда к ним на огонёк заглянул ещё и Уваров Гришка.
Антипка Фадеев, у которого Яков с Михалкой остановились и на этот раз, достал из клети штоф с водкой. На столе появилась и закуска.
Они выпили: за встречу, за дружбу. Засиделись они допоздна.
Ночью пошёл снег. Затем замела, засвистела пурга, понеслись заряды снега, переметая все пути-дороги. И в городе, и на посаде, захлопнув крепко двери, люди залегли по избам на печках, прислушиваясь даже во сне к воплям и стонам рассерчавшей из-за чего-то природы. За ночь намело такие сугробы, что невозможно было выйти из избёнок. Утром их, смоленских, откапали соседи, которым повезло, не так сильно завалило.
В этот же день, когда их избёнку откопали, Яков и Михалка Бестужев, выйдя со двора Антипки, направились к Торговым рядам.
Придя туда, они сначала обошли Колпачный ряд. Искали Михалке шапку. Нашли овчинную. Купили за восемь алтын.
Заглянули они и в лавки в Сапожном ряду.
Якову нужны были крепкие сапоги. Сейчас, по зиме, ещё ничего, можно походить и в старых валенках. А в походе, впереди была весна, без крепких сапог не обойтись. Их они нашли тоже. Купили. Довольные, они пошли назад, на двор Антипки, уже ставший для них родным.
На подъёме в гору, у Поганого ручья, где накануне всё перемело снегом, навстречу им попались два мужика. Ещё издали Яков узнал в одном из них Минина. Тот, как всегда, куда-то спешил. Рядом с ним бодро вышагивал какой-то мелкий мужичок.
«Тот, что всегда с Сухоруким», узнал Яков и его.
А-а, смольняне! расплылся Кузьма улыбкой. Ну-ка, служба, постойте, постойте! выставил он вперёд крючком свою усохшую руку, перекрывая им дорогу на тропинке.
Яков и Михалка хотели было улизнуть от мужиков, чтобы не объясняться. Но деваться было некуда, кругом возвышались сугробы.
Кузьма, по-детски непосредственный и обходительный с теми, кто был ему симпатичен, стал возбуждённо выкладывать им последние новости.
Вот слушайте, слушайте! И своим передайте! Просовецкий занял Суздаль и Владимир!..
Он, как обычно, куда-то бежал. Время у него было в обрез. Но эта новость была важной для них, для служилых. Поэтому он остановил их.
Туда его послал Заруцкий! продолжил он. Перекрыть нам путь на Москву! Вот и думайте, смольняне, думайте!.. Да ещё этот дьявол, Заруцкий, заставил Арзамас, ваш Арзамас! ткнул он пальцем в грудь Якову. Помочь тому же Просовецкому войском!
Ну и что? спросил Яков его, чтобы он разъяснил всё.
Кузьма покачал головой, глядя на него, как на малого.
А вот и то! Этим показали они, Трубецкой и Заруцкий, что значит наше ополчение-то! Мол, вас никто не признает за власть! И за неё, за эту власть, ещё придётся здорово драться!
Глаза его засверкали. Он уже хватил вкус этой борьбы за власть здесь, в Нижнем, в самом низу, среди своих, посадских. И без этого уже не мог.
Но мы же не одни! воскликнул Бестужев. Та же Казань с нами! Иные города тоже встанут!
Да, согласился с ним Кузьма, слегка помедлив с ответом.
Затем он крикнул скороговоркой им на прощание что-то, что они не разобрали, и побежал дальше, энергично размахивая одной рукой, другую же, усохшую, плотно прижимая к телу.
Ну всё, братцы, на Москву походом не идём! объявил Яков своим, когда они с Бестужевым вернулись на двор Антипки и передали разговор с Кузьмой. Нет нам туда дороги! Если Заруцкий взялся за что-то, то доведёт до конца!
Суздаль же под Просовецким! Андрюшка раздаёт там имения! засмеялся Бестужев и стал рассказывать о Просовецком.
* * *
Зима выдалась, на удивление, тёплой, но снежной. И за те полтора месяца, пока они, смоленские служилые, провели в Нижнем, Яков успел подготовиться к походу. Получив из казны Сухорукого деньги, он купил себе, прежде всего, другого коня. Его старый конь так отощал от походов, частой бескормицы, что ни на что не был годен. И он задешево продал его какому-то посадскому. Затем он походил с Бестужевым по базарам и лавкам. Они присматривали себе оружие. Бедствуя в том же Арзамасе, многие смоленские продали свое оружие, чтобы добыть хлеба. Продавали и одежонку, совсем обносились. Яков до такого пока не опустился, хотя и он, бывало, тоже голодал. Но он так и не расстался ни с саблей, ни с конём. И только сейчас, когда пришла пора идти на серьёзное дело, он сменил старого коня на более крепкого. Так же поступил и Бестужев, послушав его совета. С оружием оказалось легче. Обеспечить их оружием взяла на себя казна Минина. И по кузницам Нижнего пошёл перестук молотков: целыми днями там работали, торопились выполнить заказ ополчения.
Кузьма же, как всегда, был неутомим и вездесущ.
Яков частенько видел его, правда, издали, на улицах города, куда-то спешащего.
Каждый день Кузьма обходил все кузницы. Сначала он проверял, как идёт работа там, где ковали стальные щиты, винтованные пищали, копья, сулицы и прапоры; броню из колец тоже мастерили по кузницам. Нужны были барабаны, а значит, телячьи кожи. Это всё разместилось заказом в кожевенной слободке. А чтобы снабдить служилых кормами-то!.. О-о боже! Он и не представлял, какие нужны запасы-то!..
«Это тебе не твоя мясная лавочка!» порой саркастически мелькало у него. Там за день он продавал в лучшем случае что-нибудь двум десяткам покупателей, своим же посадским А тут иной размах!..
Оброк с этих кузниц платили в государеву казну, в съезжую избу. Но не в его земскую. И теми деньгами распоряжался воевода. А сейчас на его месте сидит Биркин.
«Ну, с этим можно договориться», зная того, полагал он.
Обычно он начинал обход с Верхнего посада. Поднявшись с его родного Нижнего посада вверх по лестнице, вырубленной в снегу, он шёл к Дмитровским воротам города. Там он сворачивал налево, выходил по укатанной санями дороге к таможенной избе. Оттуда, от таможенной избы, по такой же дороге, схваченной морозами, он спускался саженей на шесть под гору И вот тут-то, над крепостным рвом, на открытом пустыре, рядком стояли кузницы.
Кузницы он обходил все, начиная с посадского Федьки Козлятева, и заканчивал кузницей Ивана Ларионова. Затем он возвращался назад, к кузнице своих старых приятелей, Федьки Куприянова и Мишки Козлятева. Эта кузница была в своё время за Баженкой Козлятевым, двоюродным братом Мишки. Оброк с неё платили солидный, в 1 рубль 16 алтын и 4 деньги; мастерили они, Федька и Мишка, быстро и отменно, так что в заказах недостатка не было.
Постояв и понаблюдав, как Мишка оттягивает лезвие сабли, он обычно говорил ему на прощание какое-нибудь доброе слово и шёл в следующую кузницу, где перекидывался парой шуточек с кузнецами и подмастерьями. Обойдя так их все, он шёл в Кожевенную слободку, где готовили конскую упряжь для конных сотен. Потом он шёл по избам к тем бабам, которым раздал заказ на пошив рукавиц и шапок тягиляев[11]. Забот хватало, за всем приходилось следить. Хотя люди работали без отдыха, по целым дням, но всё равно нужен был глаз да глаз. Не везде к делу подходили как надо бы, вот в эту-то пору, разорения и разрухи в государстве.
После полудня, быстро перекусив дома, куда забегал на минутку, он торопился в земскую. Оттуда он шёл в городской совет. И тяжелее всего ему приходилось там. Как только он начинал перечислять, что готово, а что нет и кому надо бы этим заняться из людей земской и приказной изб, как тут же на него сыпались упреки, что он лезет не в свое дело, и тем, мол, делом ему, посадскому, заниматься невместно. А на то-де есть боярский сын, тот же Ждан Болтин, есть и дьяки и подьячие Но те-то, дьяки и подьячие, пропьют же всё!.. Родную мать за чарку продадут! А не только казну!.. Воевода же Звенигородский уже давно сбежал отсюда Алябьев? Второй воевода?.. Тот больно смирный и пальцем не пошевелит за день! Сам уже и не ходит, свой живот с трудом носит! Только на санях доставляют его в Приказную.