Он ушел. Мы услышали звон его шпор в холле и на крыльце, затем звук копыт, затихающий, стихший, и тут силы оставили бабушку. Она откинулась в кресле, держась за сердце, закрыв глаза, и на лице ее крупными каплями проступил пот; у меня вырвалось:
Лувиния! Лувиния!
Но бабушка открыла глаза и, открываясь, они уже нацелены были на меня. Потом взгляд их переместился на Ринго и снова на меня.
Баярд, сказала бабушка, прерывисто дыша, что за слово ты употребил?
Слово? Когда это, бабушка? Но тут я вспомнил, опустил глаза; а она лежит в кресле, изнеможенно дышит и смотрит на меня.
Не повторяй его. Ты выругался. Употребил непристойную брань, Баярд.
Ринго стоит рядом. Мне видны его ноги.
Ринго тоже употребил, сказал я, не поднимая глаз. Она не отвечает, но, чувствую, смотрит на меня. И я проговорил вдруг:
А ты солгала. Сказала, что нас нету здесь.
Знаю, ответила бабушка. Приподнялась. Помогите мне.
Встала с кресла с нашей помощью. А зачем неясно. Оперлась о нас, о кресло и опустилась на колени. Ринго опустился рядом первый. А потом и я, и он слушаем, как она просит Господа, чтобы простил ей сказанную ложь. Затем поднялась; мы не успели и помочь ей.
Подите в кухню, вынесите таз воды, возьмите жестянку с мылом, сказала она. Новую.
5
Вечерело уже, время как бы незамеченно настигло нас, позабывших о нем, втянутых в грохот и переполох выстрела; солнце снизилось почти вровень с нами, а мы стоим за домом, у веранды и вымываем, выполаскиваем от мыла рот, поочередно зачерпывая воду тыквенным ковшиком и выплевывая ее прямо в солнце. Выдохнешь воздух затем и вылетает мыльный пузырь, но вскоре пузыри у нас кончились и остался только мыльный вкус. Потом и вкус начал иссякать, но сплевывать еще хотелось; а в северной дали виднелась гряда облаков голубая, смутнотающая снизу и медно тронутая солнцем по верхам. Когда отец весною приезжал, мы старались понять, что такое горы. В конце концов он указал вдаль на облачную гряду вот, мол, на что они похожи. И с тех пор Ринго считает, что это Теннесси маячит облачной грядой.
Вон они, горы, сказал он, выплевывая воду. Вон там Теннесси. Где хозяин Джон воюет с янками. А далеко как.
И такие дальние походы совершать всего-то из-за янки, сказал я, тоже выплюнув, выдохнув. Но все уже ушло и пена, и невесомая стеклянная радужность пузырей, и даже мыльный привкус.
Отход
1
Днем Люш подал повозку к заднему крыльцу и выпряг мулов; к ужину мы погрузили уже в нее все, кроме одеял, под которыми проспим эту последнюю перед дорогой ночь. Затем бабушка пошла наверх и вернулась в черном шелковом воскресном платье и в шляпке, и лицо у бабушки порумянело, в глазах появился блеск.
Разве едем сейчас, вечером? спросил Ринго. Я думал, только утром выедем.
Да, утром, ответила бабушка. Но я три года никуда но выезжала; уж Господь мне простит, что я принарядилась загодя.
Она повернулась (мы сидели в столовой, за ужином) к Лувинии:
Скажи Джоби и Люшу, чтобы, как только поужинают, приготовили фонарь и лопаты.
Разложив кукурузные хлебцы на столе, Лувиния пошла было к дверям, но остановилась, взглянула на бабушку:
Вы то есть хочете этот тяжелый сундук везти с собой аж в Мемфис? Лежит себе с прошлого лета в сохранности, а вы хочете выкопать и тащить аж в Мемфис?
Да, сказала бабушка, занявшись едой и не оборачиваясь уже к Лувинии. Я следую распоряжениям полковника Сарториса, как я их понимаю.
Лувиния стояла в дверях буфетной, глядя бабушке в затылок.
Пусть бы оставался зарытый и целый, и я бы стерегла его. Кто его там найдет, даже если опять сюда заявятся? Они ж не за сундук назначили награду, а за хозяина Джо
У меня есть причины, прервала ее бабушка. Выполняй, что я тебе велела.
Хорошо. Но для чего вы хочете выкапывать сейчас, когда выезжаете ут
Делай, что велела.
Слушаю, мэм, сказала Лувиния. Вышла. Я смотрел, как бабушка ужинает в шляпке, пряменько надетой на макушку, а Ринго за спиной у бабушки косил на меня зрачками.
А почему б не оставить зарытым? сказал я. Зачем еще такая тяжесть лишняя повозке. Джоби говорит, в сундуке весу тысяча фунтов.
Вздор! сказала бабушка. И пусть даже десять тысяч
Вошла Лувиния.
Они приготовят, сказала Лувиния. А я хотела бы все ж таки знать, для чего выкапывать с вечера?
Бабушка поглядела на нее.
Мне сон приснился прошлой ночью.
А-а, сказала Лувиния с тем же выражением лица, что и у Ринго; только Лувиния меньше вращает зрачками.
Мне снилось, будто вижу из моего окна, как некто входит в сад, идет под яблоню и рукой указывает, где зарыто, сказала бабушка, глядя на Лувинию. Темнокожий некто.
Негр? спросила Лувиния.
Да.
Лувиния помолчала. Затем спросила:
А вы того некта признали?
Да, ответила бабушка.
Кто ж он такой, не скажете?
Нет, ответила бабушка.
Лувиния повернулась к Ринго.
Иди скажи дедушке и Люшу, чтоб с фонарем и заступами шли на задний ход.
Джоби с Люшем сидели в кухне. Джоби ужинал в углу за плитой, поставив тарелку себе на колени. Люш молча сидел на ящике для дров, держа оба заступа между колен, и сразу я его не заметил его закрывала тень Ринго. Лампа светила на столе, отбрасывая тень от наклоненной головы Ринго и от руки его, трущей стекло фонаря, ходящей вверх-вниз, а Лувиния встала между нами и лампой, уперев руки в бока и затеняя собою полкухни.
Протри его как следует, сказала она.
С фонарем шел Джоби, за ним бабушка, за нею Люш; мне видна была ее шляпка, и голова Люша, и сталь двух заступов над его плечом. Мне в шею дышал Ринго.
Как считаешь, который из них ей приснился? сказал он.
А ты у нее спроси, сказал я. Мы шли уже садом.
Ага, сказал Ринго. Поди спроси у нее. Спорим, если б она тут осталась, то ни янки бы, ни кто б другие не посмели полезть к сундуку, и сам даже хозяин Джон поостерегся бы соваться.
Они остановились Джоби с бабушкой, и бабушка стала светить взятым у Джоби фонарем, подняв руку, а Джоби и Люш вырыли сундук, закопанный в летний приезд отца, в ту ночь, когда Лувиния привела меня и Ринго в спальню и даже лампу не зажгла проверить, как легли, а после то ли глянул я в окно, то ли приснилось мне, что глянул и увидел в саду фонарь Потом мы пошли к дому бабушка впереди с фонарем, а за ней, с сундуком, остальные; Ринго и я тоже помогали тащить. У крыльца Джоби повернул было к повозке.
В дом несите, сказала бабушка.
А мы сразу и погрузим, чтоб утром не возиться, сказал Джоби. Двигайся, парень, ворчнул он Люшу.
В дом несите, сказала бабушка.
И, постояв, Джоби двинулся в дом. Слышно было теперь, как он отпыхивается: «Хах, хах», через каждые два-три шага. В кухне он со стуком опустил передний конец сундука.
Хах! выдохнул он. Слава богу, дотащили.
Наверх несите, сказала бабушка.
Джоби повернулся, поглядел на нее. Он еще не выпрямился глядел полусогнутый.
Чего такое? сказал он.
Наверх несите, сказала бабушка. Ко мне в комнату.
Это что ж придется то есть тащить сейчас наверх, чтоб завтра стаскивать обратно вниз?
Придется кому-то, сказала бабушка. Вы намерены помочь или же нам с Баярдом вдвоем нести?
Тут вошла Лувиния. Она уже разделась. Она была высокая, как привидение, в своей ночной рубашке, длинно, узко и плоско висящей на ней; тихо, как привидение, вошла она босиком, и ноги ее были одного цвета с сумраком, так что казалось, их у нее нет; а ногти ног белели, точно два ряда грязновато-белесых чешуек, невесомо и недвижно легших на пол футом ниже подола рубашки и совсем отдельных от Лувинии. Подойдя и толкнув Джоби, она нагнулась к сундуку, чтобы поднять.
Отойди, негр, сказала она.
Джоби, кряхтя, оттолкнул Лувинию.
Отойди, женщина, сказал он. Поднял передний конец сундука, оглянулся на Люша тот как вошел, так и держал задний конец, не опуская. Везти мне тебя так залезай с ногами, сказал Джоби Люшу.
Мы втащили сундук к бабушке, и Джоби опять уже решил, что кончили, но бабушка велела ему с Люшем отодвинуть кровать от стены и вдвинуть сундук в промежуток; Ринго и я снова помогали. И, по-моему, в сундуке том почти верная была тысяча фунтов.