Не вынуждай меня просить Барри, чтобы он сделал тебе укол, заявил я, и Вирджил опустил лицо в ладони и застонал. И вновь я выбираю не тот подход.
Извини, я не хотел.
Хотел-хотел. Ты только притворяешься моим союзником, а сам ничем не лучше остальных.
Никто не будет делать тебе укол.
Вот зачем вообще было об этом говорить? Ты же знаешь, как я на такое реагирую.
Я же извинился. Могу повторить. Извини. Это было глупо и нечутко. Мне не стоило. Вот Я мягко положил руку ему на плечи и заботливо, по-братски приобнял. Все хорошо, все хорошо. Успокойся. Все будет хорошо.
Я больше не хочу быть таким, Даг. Не хочу быть таким, как раньше.
И не будешь.
Обещаешь?
Да.
Он ссутулился, пряча лицо в ладонях. Затрясся, словно в рыданиях.
Я хочу умереть, сказал он.
Мы все умрем, Вирджил. Ни к чему мечтать о смерти.
И тут, словно услышав меня, Макс упал на пол. Причем красиво, как в балете: его тело изогнулось в падении ничком, руки вытянуты над головой, в ладонях все еще зажаты осколки фамильной лампы, которую он разбил в начале нашего собрания в этом большом красном зале, и вознесенные осколки пылают, отражая сияние созвездий ламп для чтения на столах: наш уютный домашний Млечный Путь из сорокаваттных лампочек, освещающих потертую кожаную мебель, иссохшие головы животных, и неисчислимые пыльные нечитаные книги, и наши лица все наши лица, залитые янтарным светом, не сводящие глаз с того, как долговязый Максвелл шлепнулся животом на поеденный молью ковер, который сбился в складки, поймавшие и стреножившие ботаника.
Бог среди нас! крикнул в падении он.
И бум.
Ай! машинально воскликнул кто-то рядом, когда Макс приземлился. Удар сопровождался звоном фарфора, разлетевшегося по полу. Фарфор рассыпался на все более мелкие осколки. Скользил под креслами.
Господи, произнес голос.
Врача! воскликнул другой.
А из-за толпы, перегородившей дверь, донесся высокий голос дорогого доброго Милтона, нашего медиума, который спрашивал всех подряд: «Что случилось?»
Пробка в дверях рассосалась. В комнату вошли полдесятка человек. За ними последовали другие зеваки. Люди рассаживались или стояли, глазея на Макса.
Нервный срыв, сказал Милтону Зигфрид. В его мозолистых руках тоже были останки разбитой лампы. Теперь скульптор косился на стекло с тревогой, словно оно опасно, может вдруг причинить ему вред. Он пояснил Милтону: Макс споткнулся о провод и разбил лампу и это еще ладно, а мы со Стивеном помогали убирать. И тут ни с того ни с сего Макс стал гоняться за людьми.
Сноски
1
Пер. Е. Калашниковой. Прим. пер.