Кир, тут по твоей части, усмехается Давид, и я понимаю, что ничего, что я себе успела придумать, в нем нет. Ни жалости ко мне, ни благородства. Ничего.
Не надо, пожалуйста, прошу я, скатываясь в истерику.
Эй, все будет хорошо, он перехватывает мою ладонь, тянет из машины. Ты отсасывала кому-нибудь?
Он спрашивает противные вещи, меня передергивает от одной мысли об этом.
Нет, упираюсь я. Пустите! Я прошу вас!
Мы припарковались у обочины. Мимо по трассе на большой скорости летят другие машины, а холодный ветер сразу заставляет кожу покрыться мурашками.
Я не хочу! обнимаю себя одной рукой, пряча от взглядов мужчин торчащие от холода соски.
Кир смотрит на меня почти без интереса. Словно я часть его работы, и не больше. И скорее всего, так и есть.
Чего ты испугалась? Давид снова сжимает мой подбородок, заставляет посмотреть на себя. Все будет хорошо, я же обещал.
Я не хочу так, тихо проговариваю, глядя на него, глотая стыдливые слезы.
А я хочу, говорит он непререкаемым тоном. Таким, что я понимаю, просить бесполезно. Нагнись и покажи себя Киру, детка.
Я словно в страшном сне. Слушаюсь его, медленно наклоняюсь так, что Киру стоит только чуть отодвинуть и так промокшие шортики, и все будет видно.
Умница, хвалит меня Давид.
Медленно, давая мне прочувствовать каждую секунду этого ужасающего момента, Давид расстегивает молнию на брюках, распускает ремень.
Открывай ротик, хорошая девочка, низким, вибрирующим голосом говорит он.
Я дергаюсь в сторону, скорее непроизвольно, но сильные руки удерживают за бедра. Пальцы проскальзывают под резинку моих шортиков, почти до боли сжимают тазовые косточки. Я хнычу, пытаюсь подняться, но мои запястья быстро перехватывают, заводят за спину до боли в лопатках. Кир неожиданно нежно сдвигает в сторону ткань и проскальзывает по моим половым губкам пальцами.