Я же велел не отходить начал было он, но услышал звуки рвоты. Она оставила завтрак за камнем. Мерзость.
Когда все кончилось, Мэтти прижалась щекой к холодному камню. Хотелось пить. В горле пылал огонь, во рту ощущался кислый привкус.
Тут Уильям схватил ее за воротник, поднял и протащил; она царапнула пятками по земле. Пальто было застегнуто на все пуговицы и врезалось в горло; воротник душил ее, она начала задыхаться. Муж грубо швырнул Мэтти на землю в метре от себя; она упала на спину.
Он сел сверху, уперся коленями ей в бока, не давая пошевелиться. Схватил ее за грудки, приподнял, затряс.
Ты беременна, Марта? Носишь моего сына и не сказала мне? Его лицо побагровело, рот злобно оскалился, слюна брызгала ей в лицо. Не думай, будто сможешь что-то от меня утаить! Не думай, будто твое колдовство опять поможет ребенку выйти с кровью!
Нет, отвечала Мэтти голосом тонким, как нить. Она не могла дышать, не могла думать, не могла толком говорить. Нет, я бы не стала.
Муж давил ей на живот, и все ее внутренности словно бились о грудную клетку.
Я не стала бы не осмелилась это все запах
Какой еще запах? Уильям снова встряхнул ее, да так, что у нее застучали зубы.
Не могу, она стала царапать его руки, не могу
Дышать. Я дышать не могу.
Муж резко отпустил ее пальто, и голова шмякнулась оземь. Острый камень вонзился в затылок, и что-то теплое потекло по волосам. Звезды вспыхнули перед глазами, на миг затмив фигуру Уильяма.
Объяснись, сказал он голосом, напомнившим Мэтти замерзшие реки и остроконечные сосульки.
Она попыталась вздохнуть глубоко, но муж придавил ей ребра. Однако Мэтти должна была объяснить; если этого не сделать, его ярость обрушится на нее с ужасной силой.
Я плохо себя почувствовала после подъема в гору, выдавила она. Потом учуяла запах из пещеры. Запах гнили.
Уильям прищурился.
А я ничего не почувствовал.
Я иди посмотри еще раз.
Так ты не скрываешь от меня беременность?
Мэтти покачала головой, и от этого перед глазами снова заплясали звезды.
Я никогда не стала бы.
Наклонившись к ней, он перестал так сильно давить на грудь, но пахнул в лицо своим горячим дыханием, и желудок ее снова скрутило. Мэтти взмолилась Господу, чтобы ее снова не стошнило, потому что, если ее вырвет на мужа, он на ней места живого не оставит.
Надеюсь, ты не врешь. Сама знаешь, что бывает с лгуньями.
Холодная тьма. Звук захлопывающейся крышки. Кулаки, опухшие от отчаянного битья о доски.
Ящик, прошептала она. Я не лгу. Никогда не стала бы лгать.
Муж, кажется, увидел в ее лице то, что хотел, и быстро слез с нее. Мэтти еще полежала. По затылку стекала кровь; она надеялась, что рана не слишком глубокая. В открытую рану может попасть инфекция, а когда Мэтти болела и Уильяму приходилось за ней ухаживать, он раздражался.
Вставай, велел муж.
Она встала медленно, потому что мир кружился перед глазами и по-прежнему было трудно дышать. Уильям равнодушно смотрел на нее и даже не пытался помочь.
«Он не дорожит тобой. Не любит тебя, подумала Мэтти, но следом возникла та же мысль, что и всегда: Куда я пойду? Куда денусь?»
Она зависела от него во всем.
Как только Мэтти встала, Уильям подтолкнул ее к зияющему входу в пещеру. Почти сразу их захлестнула волна зловония. Мэтти отвернулась, закрыла рот и нос шарфом. Даже Уильям, обычно такой хладнокровный, подавился желчью.
Услышав, как он давится, Мэтти не сдержалась и тихонько улыбнулась с удовлетворением, а поскольку рот ее был закрыт шарфом, она не скрывала улыбки. Уильям все равно никогда не узнает.
Он тоже закрыл шарфом рот и нос, зашел в пещеру, сделал несколько шагов, и глубокий сумрак тут же поглотил его.
Похоже, это тайник, пробормотал он. Но медведи обычно не устраивают его в берлоге или там, где не могут закопать еду.
Если это тайник, может, лучше убраться отсюда? спросила Мэтти.
Сама она внутрь заходить не хотела; там было темно и пахло мертвечиной. Колени подкашивались, она еле стояла ровно, а перед глазами до сих пор плыло. Все размывалось, потом прояснялось и подпрыгивало вверх-вниз, потом снова размывалось, и снова, и снова
Если бы медведь был здесь, мы бы уже узнали. Он бы бросился на нас, как только тебя начало рвать. Зря я, что ли, шел в такую даль? Явно не для того, чтобы повернуть обратно лишь потому, что тебе не хватило силенок подняться в гору.
Он достал из кармана две свечи и протянул их жене. Зажег их длинной деревянной спичкой.
Не отходи ни на шаг и освещай мне дорогу. Я не могу держать винтовку и свечу.
Мэтти кивнула. Раз Уильям решил войти в пещеру, спорить с ним не имело смысла, даже если это была самая дурацкая затея, что когда-либо приходила ему в голову. Страх застрял в горле, как кусок, который она никак не могла проглотить.
Зря они идут в эту пещеру. Пусть медведя (или не медведя) там нет, он может вернуться в любой момент. И когда он вернется, они окажутся в ловушке, зверь перекроет им путь к отступлению.
Они вошли. Мэтти шагала в ногу с Уильямом. Горячий оплавленный воск капал на варежки, но те были толстыми и плотно прилегали к рукам, чтобы холод не пробрался внутрь. Воск застывал мгновенно, не обжигая кожу.
Через несколько шагов запахло гораздо хуже. Коридор резко свернул и сузился; потолок стал ниже. Мэтти и Уильям все еще могли идти рядом, но им уже было тесно.
Вот, сказал Уильям и указал на землю впереди. Сунул винтовку под мышку, взял у жены одну свечу и присел на корточки, разглядывая что-то внизу. Видишь?
Мэтти подошла ближе и прищурилась. В трепещущем пламени свечи она разглядела два следа, такие же, как вчера; они виднелись рядом на расстоянии примерно шага.
Ему здесь пришлось наклоняться, заметила Мэтти.
Так и знал, что это здесь, торжествующе произнес Уильям. Так и знал! Теперь я убью его прежде, чем кто-то явится за ним.
Явится? удивилась Мэтти. Зачем?
Такой большой зверь наверняка привлечет охотников за трофеями и всяких типов, мрачно проговорил муж. Он не стал объяснять, что это за «всякие типы». Достаточно одному дураку увидеть большого зверя на горе, и они набегут сюда, как муравьи. Станут топтать наш лес и убивать нашу дичь, стучаться нам в дверь, задавать идиотские вопросы и просить воду и еду. Но я могу этого не допустить
Тут он, кажется, понял, с кем говорит и что говорит. Встал, сунул свечу Мэтти в руку и сказал:
Идем.
Но зачем идти в глубину? выпалила она не подумав.
И отшатнулась, когда Уильям повернулся к ней.
Затем, что я так сказал. Не перечь, а то сама знаешь, что будет.
В его голосе слышалась холодная ярость. Он двинулся вперед, а Мэтти направилась следом, поскольку знала, что будет, если не пойти за ним.
Он злится, потому что слишком много пришлось объяснять. Злится, потому что теперь я знаю: на самом деле он боится людей. Звери в лесу не пугают его так сильно; ему все равно, что может сделать зверь. Он не хочет, чтобы люди пришли и нашли нас.
(Нет. Не нас. Меня. Он не хочет, чтобы нашли меня.)
Мэтти не успела додумать эту мысль: вонь, к которой она уже успела привыкнуть, вдруг стала невыносимой. Потом ее ботинок наткнулся на что-то круглое и скользкое, она полетела вперед и приземлилась на локти. Свеча выпала из рук и укатилась; и без того слабый источник света погас.
Тупая корова, прошипел Уильям.
Мэтти услышала, как он роется в карманах в поисках свечи и спичек.
Тьма обступила ее со всех сторон, сдавила грудь, и дышать стало невозможно. Она упала на что-то: на какую-то груду предметов, торчавших из земли под разными углами и бренчавших, как бусины на веревке.
Кости. Слово испуганным светлячком пронеслось перед глазами. Мэтти отползла назад, вытирая руки об пальто, чтобы удостовериться, что на них ничего не осталось.
Уильям зажег спичку, и на миг она отчетливо увидела его лицо. Потом зажегся фитиль. Муж поднял свечу высоко, и Мэтти отпрянула, увидев, что скрывала тьма.