Что ты, милый мой, это лишнее. Трупы, маньяки, душегубы это давно уже пройденный его этап.
Тут требуются пояснения.
Сид этот, в миру Михаил Ситдиков, легенда неформальной сцены и солист панк-группы «Боль да смех». Человек известный, этого не отнять. Уж на что полковник Гуров далек от всех сортов квазикультур, но и ему за последние двадцать пять лет намозолило глаза это культовое явление. Не сказать, что оно лезло в эти самые органы зрения, просто он был такой заметный. Отличающийся. Пожалуй, кто угодно мог бы узнать его без проверки документов. Хотя если умоется и причешется, то не факт, может и остаться неузнанным.
Вот как выглядел наш ответ покойному Сиду Вишесу: тощий, сутулый, расхристанный. Длинный, с длинными же руками и ногами, выдающимся носом. Вечно размалеванный в черное, белое, местами красное, перманентно ощеренный в дебильной ухмылке и с огромными, вытаращенными, безумными глазами. На голове, в зависимости от периода творчества, произрастали либо патлы, торчащие на манер чертовых рогов или морской мины, а то и ничего, кроме сияющей выбритой лысины, на которой маркером выводилось культовое же слово из трех букв.
Произведения все под стать упыри, хитники с вилами, лесники-людоеды и аналогичная русская народная жуть да бытовуха. Не Стивен Кинг, не Лавкрафт, не граф Толстой и племянники, скорее художественное изложение сводки преступлений в сельской местности. На сцене он вел себя так, точно сквозь него пропускали не менее полутора тысяч вольт.
В общем, страшновато.
Впрочем, голос имел сильный и красивый. В дальнейшем, бросив пить и приодевшись, Сид еще и вставил зубы тогда-то выяснилось, что и тексты, положенные на музыку, не столь уж плохи, особенно по сравнению с аналогичной продукцией.
Имелся еще один неприятный момент. Как ни старался Гуров а он старался, подбирая цензурные тезисы в обоснование своего вето, но так и не припомнил ни одного скандала, связанного с именем Ситдикова. На что и Мария не преминула указать:
Не понимаю, чего ты дергаешься, как холодец. За двадцать пять лет активного прыганья по неформальным сценам ни одного протокола. По-моему, результат отменный.
Однако муж уступать не собирался:
Тем более. Значит, он двусмысленный, на сцене один, в жизни другой, это готовый маньяк. Или просто никогда не попадался.
Мария продолжала работать адвокатом дьявола, по-прежнему спокойно, с осознанием собственной правоты:
Не важно, что тебе кажется. Перед законом он чист, как новорожденный белек.
Пришлось перегруппироваться и зайти с другого фланга:
Хорошо, пусть так. Однако стоит ли так ронять планку? Тебе, с твоими званиями, реноме, преданной публикой, именем, наработанным годами помилуй! Заигрывание с неформалами удел престарелых примадонн.
Так, жена взяла пилочку, начала ею орудовать.
Лед тронулся, проняло.
Сид на сцене дольше меня, чуть напряженно заметила она.
Ты играешь. Он же орет да козлом скачет.
Никем он не скачет. И он поет.
Этот вой у нас песней зовется? съехидничал он, понимая, что конструктивные доводы иссякли и диспут грозит перейти в фазы «надуться и замолчать» (с его стороны) и «усмехнувшись, пожать плечами» (со стороны Марии).
Однако жена была настроена серьезно. Подняла ладошку, вежливо призывая заткнуться, некоторое время помолчала (наверняка считая до десяти), потом завела снова, по-доброму:
Лева, ты, мой супруг и опытный людовед, никак не можешь понять моих мотивов. И чем объяснить эту дичь никак не соображу.
Ну так поясни и не выпендривайся.
О, крутанулась в тонких пальцах острая пилочка, но бытового смертоубийства не случилось. Все-таки терпение у жены ангельское, а упрямство дьявольское.
Мария по-другому ужалила:
А ведь ты к пенсии становишься невыносим.
Благодарю.
И я не молодею, мрачновато констатировала она, не за горами время, когда уже не выедешь на высокой груди и стройных ногах.
До этого еще ой как далеко, уж поверь мне.
Врешь ведь.
Когда возможность имеется, я всегда говорю правду.
Заткнись. Ты, конечно, полная тундра
Приподнявшись, Гуров поклонился:
И снова благодарствуйте, барыня.
А теперь уже ты не выпендривайся, а просто припомни и назови хорошие, по-настоящему сочные роли в пьесах, которые могла бы играть тетенька, а не соплюха двадцати трех лет с ногами от ушей. Соображаешь?
«Она что, ждет ответа?» подумал он и промолчал.
Иное дело в опере там хорошо. Утверждай себе, что ты Иоланта и тебе восемнадцать. Даже если ты весишь под тонну и до пенсии пара часов публика примет на ура. А почему?
Сдаюсь.
Да потому, что петь, если мало-мальский голос есть, можно хоть до смерти. В мюзиклах не так важен голос, куда важнее вовремя войти в струю, найти свою нишу, стиль. Коли имеются и артистические данные тем лучше! Посмотри на Сида
Слуга покорный, уволь, на ночь глядя.
А вот зря, кротко заметила Мария, ибо предубеждение и гордыня, особенно для сыщика, это третья группа инвалидности.
Тем более, пощади инвалида, фыркнул муж.
Она вздохнула, глянула с любовью и сожалением, уселась, положив одну прекрасную ногу на другую такую же, и терпеливо начала в который раз:
Пытаюсь я, Лев Иваныч, донести до вас очень простую мысль. Сид, после стольких лет работы в конкретном стиле, не побоялся измениться и выиграл.
Что и понятно, подхватил муж, ибо до гроба по сцене скакать нехорошо.
Иные и скачут, да еще и по всему миру. И собирают на старых дрожжах и ностальгии полные залы инфантилов. Суть-то не в этом. Попробую тезисно, максимально понятно: считаю, что он очень грамотно поступил. Вижу в сотрудничестве со здравомыслящим профессионалом очень хороший шанс для себя.
И твердо завершила:
А также и большую честь.
Да в своем ли ты уме? возмутился он. Какую честь?! С кем ты собираешься сотрудничать, преподаватель, без трех минут народная артистка, лауреат и все такое
Мария многозначительно посулила, что про «все такое» поговорит с ним особо.
Теперь то, что звезда первой величины из совершенно другой галактики
Черной дыры, бросил он.
Она возвела глаза к потолку, взывая о даровании терпения:
Зачем я только обещалась его любить и в болезни, и в деменции.
Гуров наступал:
И потом, что ты, в Питер уедешь? Не пущу.
Наконец-то Мария возмутилась по-настоящему. Как же, посягательство на свободу передвижения:
Он в Москве работает, и давно уже, темнота ты непроглядная! Но даже если бы и в Питер что такого?
Бросаешь мужа, горько констатировал он.
Да отделаешься от тебя, как же. Гуров, приди в себя! Сид умница, талантище и звезда, это объективная реальность, отрицать которую есть абсурд и шизофрения. И то, что он вышел именно на меня, колоссальная удача. Это показывает, что я абсолютная ценность. Независимо от галактики. Вопросы?
Лев Иванович открыл рот. И закрыл. И наконец, смог ответить лишь:
Оп-па
И признался сам себе по большому секрету, что Мария его переклюкала играючи, как ребенка.
Убедившись в своей победе, жена деловито закрепила успех:
Итак, завтра к десяти вечера подскочу обсудить условия сотрудничества и детали.
Почему так поздно? прицепился он.
Потому что до того будут разговоры с остальными.
Кто такие?
Ну кто-кто, я не спрашивала. Директор привезет бумаги, еще кто-то подъедет из творческих Откуда мне-то знать?
А если у них будут пьянки и мордобой?
Не пьет он, утомленно отозвалась она, а съезжаются они потому, что любое сценическое произведение всегда составное и договариваться надо со всеми особо. Если поймут друг друга сразу, то и подпишут контракт. Потом и я подтянусь, к кульминации. Сейчас как раз окно, предложений по кино пока нет, ну а с Шиллером все гладко. Так что завтра еду.
Конечно, едем, поправил Гуров не менее деловито.