пробивающегося в окошко, забитое решёткой.
Глеб, это ты? спросил Павел дрожащим голосом.
Тот встал и шагнул навстречу, но, увидев Павла в форме красного
бойца, остановился.
Брат! произнёс Павел, подойдя вплотную. Прижался. Обхватил
за плечи.
Глеб молчал, опустив руки.
Братишка, я искал вас, чуть не плача сказал Павел. Долго
искал: тебя, отца, маму.
Услышав родные слова, Глеб обнял и погладил Павла. Как вырос,
возмужал. Мама о тебе сильно переживает.
Где они? Ты их видел?
Виделся полгода тому
Как отец?
Отец в порядке. Сейчас в столице, мама при нём.
В столице? переспросил Павел.
В Омске.
Ах да, вспомнил Павел, что Колчак объявил Омск новой
столицей.
Не ожидал такой встречи, брат, вздыхая, сказал Глеб. Почему
с ними?
Павел отпрянул и, поставив котелок на лавку, присел. Глеб сел
рядом, взяв в руки ладони брата. Павлу казалось, через них Глеб слышит пульс, выпрыгивающего из груди сердца.
Искал вас Глеб, повторил Павел. Искал, но не мог найти.
Голос дрожал, задыхался от довлеющего в горле кома.
Глеб не стал волновать брата вопросами, видя, как тот переживает,
только гладил его родные влажные ладони. Меня завтра расстреляют, сказал спокойно. Если увидишься с мамой, передай ей а, впрочем, ничего не надо. Ступай брат. Он беспокоился, что могут увидеть и тогда Павлу несдобровать. Сильно любил младшего брата и не менял отношения, осознавая, кому тот служит.
Павел, не оглядываясь, вышел на улицу, не чувствуя ног. Бледное
лицо отражало неописуемую скорбь.
Котелок-то чо не забрал? крикнул Архип, вешая замок.
Синицын махнул рукой.
Чо это с ним? подумал вслух сторож. Как ужаленный поскакал.
Наступила ночь. Павел не спал, да и не собирался. В таком
состоянии разве можно было спать. Лежал с открытыми глазами и думал, думал. Передумал обо всём. Вспомнил детство. Как с Глебом отмечали праздники в кругу семьи. Радовались, что все вместе и что так будет всегда Вспомнил Лизу. Сына, которого ни разу ещё не видел, но в мыслях воображал и представлял его славным весёлым ребёнком.
Решительно встал с кровати, подошёл к окну. По луне определил
время ночи. Взяв в руки сапоги и одежду, чтобы никого не разбудить, потихоньку вышел во двор. Оделся и тылами пробрался к сараю. У двери сидел постовой. Это был уже не Архип, а кто-то другой, в темноте было не разобрать. Горе-часовой спал, удерживая оружие между колен. Павел взялся за ствол. Тот вздрогнул, открыл глаза, хотел встать, но от удара в голову рукоятью нагана, повалился на землю. Карабин так и остался в руке у Павла. Отыскав в кармане охранника ключ, открыл замок. Войдя в темноту, тихо позвал: Глеб, это я, Павел.
В углу послышалось шуршание соломы. Через миг Глеб стоял рядом.
Павел? удивился он.
Идёмте, я вас выведу, командовал младший брат.
Пленники пошли за ним. Огородами вышли на край хутора.
Бегите вдоль балки, указал Павел, перейдёте речушку, и в лес.
Как же ты, братишка? беспокоился Глеб, не простят же!
Бегите! Выкручусь как-нибудь.
Бежим вместе, Павлуша, Глеб назвал его, как в детстве, и Павел
понял брат простил, что служит врагу. Сделаю всё для тебя! Никто не посмеет осудить. Зачеркнёшь прошлое. Ты же наш
Не могу с вами сейчас, перебил Павел, рад бы, да нельзя.
Семья у меня неподалёку жена, сын. Не могу оставить в заложниках. Комиссар не простит.
Ты женат? удивился Глеб.
В деревне послышались шум и стрельба. Охранник, что сторожил
сарай, очнувшись, поднял тревогу.
Уходи, прохрипел Павел и, обняв брата, передал карабин и
наган. Бог даст, свидимся.
Беглецы скрылись в высокой траве, оставив за собой след примятой
зелени.
А ну стой, гад! услышал Павел за спиной голос Митяя. Хотел
кинуться в кусты, но на него вылетел ещё боец и сбил с ног.
Вот они! кричал Митяй. Видел, к балке побежали! Он
беспорядочно стрелял в сторону убегающих.
Этот предатель отпустил! Митяй пнул, лежавшего Павла в грудь,
в живот. Ловко скрывался, гнида! верещал брат Обухова. Правильно брательник говорил не наш!
Полк был всполошен и поднят по тревоге. Павла привели к штабу,
бойцы окружили. Вскоре появился Сидор Борисович Зубавин.
Убежали сволочи! доложил командиру Обухов. Как в воде
утонули!
Зубавин приблизился к избитому Синицыну, опутанному верёвкой,
приподнял опущенную голову нагайкой:
Что же ты натворил, братец? Ведь так доверял тебе. К награде
хотел представить. А ты? Скрывал нутро под пролетарской одеждой? Понимаешь, чего заслуживаешь?
Павел молчал, ему было всё равно, что о нём думают и говорят. Был
даже спокоен и рад. Ведь помог брату избежать расстрела и, наконец, занял то место, где должен был быть с самого начала.
Зачем это сделал, Павло? спросил командир. Хочу понять твою
паскудную суть.
Павел обвёл глазами, светлеющее от восхода небо и гордо, глядя на
окруживших его бойцов, громко произнёс: Это был мой брат! Я не сын сапожника! Я дворянин!
Толпа загудела. Послышались выкрики в трёхэтажный мат.
Тихо! Тише! перекричал подчинённых Зубавин. Шо, как на
базаре!
Толпа затихла, только голос Митяя слышался в стороне, взахлёб
рассказывающего кучке любопытных, как отважно и вовремя поймал, белогвардейского прихвостня.
Вот, значит, откуда умеешь саблею махать. В кадетах, небось,
обучался? сделал вывод Сидор Борисович.
Комиссар, подойдя, шепнул Зубавину. Тот прервал допрос и пошёл в
штаб.
С этим-то, что делать? спросил вдогонку Обухов.
Заприте пока! Пусть посидит, после разберёмся!
В штабе Зубавина ожидал посыльный, приехавший из главка
дивизии. Сидор Борисович принял увесистый пакет, небрежно разорвал и прочёл. Потом скомкал бумагу, положил в пепельницу, поджёг.
В приказе ставилась задача передислокации полка. Два дня на
сборы. Переезжаем в хутор Лесной, сказал он командирам взводов.
5
Павел сидел взаперти, где вчера томился брат, ожидавший, как и он
теперь, расстрела. Любопытный Архип, охраняющий сарай в дневные часы, подсел к окну с металлической решёткой, у которого не было стекла, и повёл разговор: Это правда, был твой кровный братец, али так сказал, совравши?
Павлу было не до разговоров. Не хотелось никому ничего объяснять.
Но помолчав, ответил: Да, Архип, правда. Мой брат.
Иш кака карусель? Вот, что жизнь понаделала! Многие щас так
воюють: родственник, против родственника. А чо делать? Не понимают люди, что большевики добро несуть, хотят рабоче-крестьянскую власть наладить. Дай ей господь шансу. Ленин вот из ваших будет, из дворян значит, а правильно мыслит, за народ вступился. Добивается, чтобы по справедливости всё было, по честному. А, что ваши предлагають? Опять с мужика три шкуры драть? Вот что получат! Архип показал сложенную пальцами руки фигу. Хотя тебя понять можно. Молодой горячий. Конечно, жалко родного-то. Тоже не знаю, как поступил бы, будь на твоём месте. Старик затянулся обжигающим пальцы окурком, свёрнутым из газеты и, поплевав на него, потушил о ладошку. А, ты, вот, что, парень, сказал скрипучим голоском, покайся командиру, да перед хлопцами. Сидор Борисыч мужик справедливый, поймёть. Какова невидаль беляка упустил? Всё равно ничего не сказал бы. Ну и шут с ним. Сбежал и сбежал. Ты искупись. Скажи, мол, в бою докажешь преданность идее нашей.
Нет, Архип, ответил Павел. Ничуть не каюсь в поступке. Только
сейчас остаюсь доволен в выборе.
Вот дурень! Его стрельнуть завтра, а он доволен?
Тебе этого не вразумить, сказал Павел и отошёл от окна, дав
понять, что не желает больше вести беседу. Сел на солому.
Вторую ночь подряд пролежал, не смыкая глаз. Наступило утро.
Услышал за стенами сарая возню: скрип телег, ржание лошадей, какие-то команды. «Опять в бой, подумал. Сейчас, наверное, придут и»
Встал, размялся, чтобы выглядеть свежее, не желая, смотреться
перед убийцами жалким, напуганным.
Полк Зубавина приготовился к маршу, ждал команду. В штабе