У него жена ведь в станице Богородской, удивился Иван Серов,
хорошо помню. Месяц назад там стояли, ночевал у неё.
Да у командира в каждом пункте супруга имеется, смеясь,
ответил Хохлов. Наш Сидор Борисович ещё тот лазелас.
Ловелас, поправил Павел.
Шо? переспросил Хохлов.
Говорю, что правильно говорить ловелас.
Да, какая хрен разница! усмехнулся тот. Главное сейчас под
титёкою у милки и в ус не дует, а мы здесь на шинельках суконных мнёмся.
Раздался хохот, и казалось, был слышен и в соседних домах. Каждый
старался высказаться, забавной, смешной речью. Вскоре все угомонились. Павел толкнул в бок лежавшего рядом на полу Хохлова: Отпусти в Лесной сбегать. К утру вернусь. Жену бы повидать да сына. Сын родился, понимаешь? Девять месяцев уже, а я только узнал. Когда ещё подвернётся такое? Тут совсем рядом. А то убьют, и не увижу сынишку, а?
И этот туда же, бля, прошипел Хохлов. Невмоготу? Выйди вон в
сенцы пошаркайся о косяк.
Да серьёзно говорю. Не выдумываю. Не по бабам жену увидеть.
А говорил мать тут! Думаешь, не знаю куды ездил? опершись
на локти в голос заговорил Хохлов: Ты чо Синицын с ума сошёл? Не выпустят из города и назад не пустят. На всех дорогах посты и без разрешения, без особой бумаги, слушать никто не станет, шлёпнут без разговора, как дезертира, или лазутчика. Что у командира разрешения не спросил? Может и подсобил бы? А я человек маленький. Никакой такой бумаги дать не могу, потому как печать у меня не та! Моя печать на две половинки разделена, могу с сургучом поставить, только проку с того нет
Возле стены заворочался Степан Дронов:
Хватит уже орать! Спите! Печати потом раздавать будете!
Павел не мог заснуть, думал о Лизе, о сыне, представлял, какой тот
карапуз.
Ходит уже, наверное, прошептал под утро и заснул.
Показалось только закрыл глаза, как будил громогласный голос
Ивана Хохлова. Вставай, Синицын! Командир уже тут!
4
Чуть свет появился на востоке, бригада Зубавина выехала в
расположение части. Вернулись к обеду. Бойцы в полку бодрствовали и нетерпеливо готовились к приёму пищи, подгоняя кашевара. Тот пыхтел над котлом, мешал большим половником варево и громко ругался, видимо, матом торопил процесс готовки, потому как не успевал к сроку.
Комиссар лично выбежал встречать.
Ну что, всё в порядке? спросил Зубавин. Не перепились тут без
меня? А то дай только волю!
Лазутчиков поймали, отрапортовал Обухов. Ночью задержали.
Один гад ушёл. Разведку производили.
Сколько их?
Двое. Один капитан. Важная птица.
Добре, хлопцы, молодцом, что не спит караул, похвалил
Зубавин комиссара. Наши все целы?
Двоих ранили, паскуды. Отстреливались до последнего патрона.
Разведчики, говоришь? Не думаю. У них что, кроме капитанов
некому в разведку идти? К своим, видимо, пробирались, да наткнулись Ладно, разберёмся. Выношу благодарность, Трофим Егорович. А пока, приказываю удвоить караулы. Нужно быть начеку. Раз здесь шныряют, значит, подтягивают силы. Установите на дорогах ещё по пулемёту. Беляков после обеда ко мне. Будем допрашивать.
Павла клонило ко сну. Глаза слипались на ходу, к тому же
перенервничал и был расстроен.
Чего такой хмурый, часом не заболел? заметил комполка,
проходя мимо.
Нездоровится, товарищ командир, голова болит.
Так! многозначительно, подняв палец вверх, произнёс Сидор
Борисович. Давай, топай в санчасть и скажи медсестре Гале, что я приказал налить спирту сто граммов. Но не более! И ложись после обеда. Разрешаю поспать.
Слушаюсь! ответил Павел и, проводив взглядом командира,
минуя санчасть, ушёл в хату, где был на постое.
В штаб полка ввели арестованных. Оба держались гордо, достойно.
Руки связаны веревками.
Кто такие? вежливо спросил Сидор Борисович и, не дождавшись
ответа, посмотрел на комиссара.
Документов при них не нашли, видать всё-таки в разведку ходили.
Мрази! Что молчите, твари! С вами разговаривают! закричал Обухов.
Офицеры молчали, будто и не слышали, о чём спрашивают.
Прикажите товарищ комполка позвать Васю Зотова, занервничал
Трофим Егорович, потирая кулаки, враз из них слова вышибет.
Комиссар прошёлся мимо пленных, угрожающе всматриваясь в
лица врагов: Не хотите говорить?
Те молчали, будто разговор их не касался.
Ну что ж, произнёс командир, зови Васю, комиссар, пусть
побеседуют. А я пока покурю.
Зубавин вышел на крыльцо, закурил махорку. Со стороны кухни
слышался металлический звон, кашевар созывал бойцов откушать перловки, в которую положил мясных консервов.
Синицына разбудил дед, хозяин дома. Павел просил его об этом,
ложась. Продрав глаза, вышел на улицу, умылся и побрел к полевой кухне. По дороге, ещё зевая, увидел выходивших из штаба пленных офицеров. Их сопровождал конвой. Синицын обтёр рукавом вспотевший лоб и внимательнее всмотрелся в пленников. Лиц увидеть не успел, но фигура, походка капитана показались знакомыми. Беляков завели в сарай и закрыли на амбарный замок. Сон у Павла моментально прошёл, и, всколыхнувшаяся душевная тревога, неприятной дрожью отразилась до самых ног. «Может, показалось?» успокаивал себя. Прошёл мимо штаба, услышал голос Зубавина, ругавший Васю Зотова, за чрезмерное усердие в допросе, за то, что запачкал кровью кабинет.
Прибирайся теперь! Чтобы духу ихнего поганого здесь не было!
Иди за тряпками да водой. Не три на сухую!
Стоя на крыльце, Зубавин увидел Павла и окликнул: Ну как, помогло
лекарство?
Тот, кивнув, поблагодарил.
То-то же! удовлетворённый ответом, возгордился Сидор
Борисович. От всех болезней таким рецептом пользуюсь.
Павел сидел на пеньке возле рубленых дров для кухни и доедал
обед. Сердце тревожилось. Капитан не выходил из головы. Увидел Прокопа. Тому было уже не весть, сколько лет, а по-прежнему был крепок и ловок. Не каждому молодому под силу было тягаться с ним.
Накось, брось сюды, твоего творения Стёпа! говорил он
кашевару, подставляя котелок. Командир приказал беляков накормить, пусть им неладно будет!
Белякам не дам! отрезал повар и закрыл котёл увесистой
крышкой. Пущай их Врангель кормить!
Ну, не дури, Степан! упрашивал дед. Командир приказал. Не
моя ж выдумка!
Эти беляки на допросе слова не проронили, выкрикнул кто-то из
бойцов, вот наш командир и решил подкормить, думает, сил у них нету разговаривать. Мало каши едят! Обессилили! Не кормит Врангель! Говорит, не заслужили.
Кто был вокруг кухни, рассмеялись, лишь Павел потупил взор.
А я бы не давал! крикнул Витя Пастушонок. Зачем зря добро
переводить, всё равно завтра шлёпнут! Митяю нашему потеха будя!
Павел повесил пустой котелок на забор и пошёл за Прокопом, кое-как
упросившим Степана выполнить приказ командира. Тот шёл к сараю, где находились пленные.
Дед! окликнул старика Павел.
Прокоп остановился и обернулся.
Дай отнесу белякам кашу, попросил, подойдя. Поглядеть
хочется на офицерьё.
А шо на них глазеть? Дерьмо и есть дерьмо, хоть гляди, хоть
понюхай. Что не видывал их сроду? Ты ж недавно троих срубил саблею!
Так-то казаки были, форма другая, а у этих царская.
Ну, на ташы коли интерес есть. Дед отдал котелок, из которого
торчали две ложки. Синицын подошёл к сараю, где сидел охранник Архип.
Отворяй дядька, сказал Павел. Командир приказал накормить.
Выполняя приказ, Архип посмеивался на каждом слове: Чем есть-то
будуть? Васька зубы-то повышибал! Через задницу кормить тепереча надобно.
Павел открыл дверь и, обернувшись, сказал: Подожду там, пока
котелок освободится. Прокопу вернуть надобно.
Войдя внутрь бревенчатого сруба, взглянул на пленных. Те сидели на
соломе, прислонившись к стене. Лица были разбиты в кровь, кителя от ворота донизу багрили пятнами. Сердце словно остановилось. Да, не ошибся. Это был брат.
Глеб не сразу узнал Павла, из-за света, слепившего глаза,