Он взял мою руку в свой огромный, твердый кулак и сжал ее.
Клянусь богами, Девкалион, может быть, ты и великий вождь, но я знаю тебя как мужчину. Ты лучший боец со зверями и людьми, который сегодня ходит по этому миру, и я ценю тебя за это. Тот твой удар копьем по ящеру это то, о чем будут петь в тавернах.
Мы быстро вошли в гавань, и солдаты у входа в крепость приветственно заиграли в трубы, когда мы проплывали между ними. Капитан порта поднял мое знамя на верхушку мачты своего судна, явно выданного ему для этой цели, и с причалов, через обширный бассейн гавани, до нас вскоре донеслись звуки музыкантов и бледный отблеск приветственных костров, пляшущих под лучами солнца. Я был почти потрясен, подумав, что императрица Атлантиды оказалась в таком бедственном положении, что испытывает подобный интерес к любому вернувшемуся на родину человеку.
Было очевидно, что ничто не будет делаться наполовину. Шлюпка капитана порта шла впереди, и нам ничего не оставалось, как следовать за ней. Нашу галеру подвели к королевскому причалу и пришвартовали к столбам и золотым кольцам, которые священны для царствующего дома.
Если бы Дейсон только мог предвидеть такую честь, сказал Тоб с мрачной насмешкой, я уверен, что он проложил бы шелковую нить для крепления к кнехтам вместо простой плебейской пеньки. Я уверен, что в эту минуту на лице Дейсона был бы хмурый взгляд, если бы его не испепелило солнце. Милорд Девкалион, не соблаговолите ли вы любезно пройтись по этому простому кораблю и ступить на благородный ковер, который расстелили для вас на набережной вон там?
Капитан порта, услышав грубое подшучивание Тоба, поднял голову и посмотрел на меня с гримасой ужаса, и я с легким вздохом вспомнил, что колониальной свободе нет места в Атлантиде. Я снова должен быть готов ко всем церемониям, приличествующим званию, и соблюдать формальности огромного и роскошного церемониала.
Но как бы то ни было, уважающий себя человек должен сохранять свою индивидуальность, и хотя я согласился войти в павильон из малиновой ткани, специально возведенный для того, чтобы укрыть меня до прибытия императрицы, на этом моя покладистость закончилась. Снова заговорили об одежде. Три великолепно одетых камергера, которые ввели меня в павильон, разложили передо мной наряды, украшенные всякими причудами, и хотели, чтобы я превратился в господина по их собственному образцу.
Разумеется, я отказался поменять свой наряд, и когда один из них, заикаясь, упомянул о вкусах императрицы, я прямо спросил его, получил ли он от ее величества какие-либо определенные распоряжения по этому ничтожному вопросу.
Разумеется, ему пришлось признаться, что таковых не имеется.
На это я ответил, что Форенис приказала Девкалиону, то бишь человеку, присутствовать перед ней, и не сообщила о своем предпочтении относительно его внешнего одеяния.
Это платье, сказал я, вполне соответствует моему образу жизни. Оно защищает мое слабое тело от жары и ветра, и, кроме того, оно чистое. Мне кажется, сэры, добавил я, что ваше вмешательство несколько смахивает на дерзость.
Камергеры в один голос выхватили свои мечи и направили эфесы ко мне.
Это было бы милостью, сказал их глава, если бы великий лорд Девкалион отомстил нам сейчас, а не отдал нас на растерзание мучителям в будущем.
Что ж, сказал я, дело забыто. Ты делаешь из малого слишком многое.
Тем не менее, их действия дали мне некоторое представление. Они совершенно серьезно предлагали мне мечи, и я понял, что это не та Атлантида, в которую я вернулся обратно, где человек боялся пыток из-за разницы в покрое нарядов.
В павильоне была ванна, и я с удовольствием искупался в ней, хотя в воду добавили какой-то ничтожный аромат, лишивший ее наполовину освежающей силы; затем я с внешним спокойствием и невозмутимостью принялся ждать. Камеристы были слишком хорошо вышколены, чтобы нарушить мое спокойствие, а я не снисходил до светской беседы. Так мы и остались вчетвером, я сидел, они стояли, а наш господин Солнце сильно палил по алой крыше павильона, в то время как музыка гремела, а приветственные костры распространяли свои запахи с большой мощеной площади, выходящей на набережную.
Говорят, что великие люди всегда должны накапливать достоинство, заставляя тех, кто ниже их по положению, ждать своего удовольствия, хотя сам я должен сказать, что всегда считал эту уловку жалкой и ниже своего достоинства. Похоже, такого мнения придерживалась и сама Форенис, ибо (как она сама мне потом рассказывала) в тот момент, когда сообщили, что галера Тоба уперлась бортом в мрамор царской набережной, именно в этот момент она вышла из дворца. Великолепная процессия была уже выстроена, наряжена и ждала только своего главного украшения, и как только она села на своего коня, трубачи подали сигнал, и началось движение.
Сидя в дверях павильона, я видел, как солдаты, возглавлявшие эту огромную толпу, вышли из большой широкой улицы, где она выходила за пределы домов. Они промаршировали прямо через улицу, чтобы отсалютовать мне, а затем расположились на дальней стороне площади. Затем появилась гильдия моряков, потом еще солдаты, все они поочередно демонстрировали свое почтение и проходили дальше, освобождая место для других. Следом шли купцы, кожевники, копьеносцы и все остальные известные гильдии, нарочно одетые (так мне показалось), чтобы устроить представление, и хотя большинство шло пешком, были и те, кто гордо ехал верхом на животных, которых они приручили, чтобы те служили им.
Но вскоре появились два главных чуда всего этого ослепительного зрелища. Из полумрака домов на открытое пространство выплыл не кто иной, как огромный мамонт. Это зрелище стало настолько неожиданным, что я едва не вздрогнул. Много раз за свою жизнь я возглавлял охоту на мамонтов, когда их стадо устраивало набеги на какую-нибудь деревню или кукурузные угодья, находившиеся в моем ведении. Я видел этих огромных зверей на воле, лохматых, ужасных, чудовищных, более свирепых, чем даже пещерный тигр или пещерный медведь, самых опасных зверей из всех, что сражаются с человеком за господство на земле, не считая некоторых крупных ящеров. И вот это существо, гигант даже среди мамонтов, но при этом прирученное, как хорошо выпоротый раб, несло на спине огромный золотой трон, украшенный серебряными змеями. Его убийственные клыки были позолочены, мохнатая шея украшена цветами, и он шел в процессии так, словно участие в подобных зрелищах было началом и концом его существования. Его умиротворенность казалась подходящим символом властной силы новой властительницы Атлантиды.
Одновременно с мамонтом появилось другое, более великое чудо хозяйка мамонта, императрица Форенис. Сначала зверь привлек мое внимание своей непомерной громадой, своей сдержанной дикой силой; но дама, восседавшая на золотом троне на его высоченной спине, быстро перехватила мой взгляд и с тех пор держала его неподвижным, бесконечно притягивая к себе.
Я встал на ноги, когда народ закричал при приближении Форенис, и оставался на пороге моего алого павильона, пока ее огромный скакун не остановился в центре площади, а затем я двинулся по мостовой к ней.
На колени, милорд, испуганным шепотом сказал один из камергеров, стоявших позади меня.
По крайней мере, склоните голову, призывал другой.
Но у меня были свои понятия о том, что в таких делах полагается уважать себя, и я шел по голому открытому пространству с поднятой головой, провожая императрицу взглядом. Она явно оценивала меня. Я откровенно делал то же самое с ней. Боги! Но за эти несколько коротких секунд я увидел такую женщину, о которой даже не мог мечтать.