Желаю вам доброго дня, Дядя, сказала Дета, подходя ближе, вот я вам привела дочку Тобиаса и Адельхайд. Вы, может, её не узнаете, ведь с тех пор, как она была годовалая, вы её больше не видели.
Так, и что ребёнку делать у меня? коротко спросил старик. А ты там, крикнул он Петеру, можешь идти со своими козами, что-то ты не слишком рано; забери и моих!
Петер сразу подчинился и исчез: Дядя глянул на него так, что тому хватило.
Ей придётся остаться у вас, Дядя, ответила Дета на его вопрос. Думаю, всё, что я могла, я сделала для неё за эти четыре года, теперь и вам пришла пора что-то сделать для неё.
Так, сказал старик, сверкнув на Дету глазами. А если ребёнок начнёт плакать да хныкать тебе вслед, как обычно делают несмышлёные, как тогда прикажешь мне поступить?
Это уж ваше дело, огрызнулась Дета, мне тоже никто не говорил, как поступить с малюткой, когда мне её сунули в руки, годовалую-то, а у меня и своих забот хватало и о себе, и о матери. Теперь я должна ехать на заработки, а вы ближайший родственник ребёнку. Если не захотите взять её к себе, то поступайте с ней как хотите: случись с ней что отвечать придётся вам, если вам нужен лишний груз на душу.
Совесть Деты была неспокойна, поэтому она так разгорячилась и наговорила лишнего сверх того, что собиралась сказать. При её последних словах Дядя встал. Он так на неё глянул, что она отступила на несколько шагов, тогда он простёр руку и сказал приказным тоном:
Ступай туда, откуда пришла, и чем дольше я тебя не увижу, тем лучше будет для тебя!
Дета не заставила его повторять это.
Ну, тогда прощайте, и ты тоже, Хайди, торопливо сказала она и поспешила вниз по склону, ни разу не остановившись до самой Деревушки, поскольку внутреннее волнение подгоняло её вперёд, словно сила паровой машины.
В Деревушке её окликали даже чаще, чем утром, поскольку люди удивлялись, куда девался ребёнок. Все они хорошо знали Дету, и всем было известно, чей это ребёнок и что с ним связано. И теперь, когда из всех окон и дверей только и слышалось: «Где ребёнок? Дета, где ты оставила ребёнка?», она отвечала всё раздражённее:
Наверху, у Дяди Альма! Ну, у Дяди Альма, вы же слышите!
Она была слишком раздосадована тем, что женщины со всех сторон кричали ей: «Как ты могла это сделать!», и «Бедная крошка!», и «Оставить беззащитную малышку наверху!», и потом снова и снова: «Бедняжечка!»
Дета торопилась скорее скрыться с глаз и была рада, когда всё осталось позади, настолько ей было не по себе: ведь её мать, умирая, поручила ребёнка ей. Но для успокоения совести она говорила себе, что потом сможет сделать для ребёнка больше, если сейчас заработает денег, и была несказанно рада, что скоро окажется вдали от всех этих людей, которые непрошено лезут в её дела, зато приблизится к хорошим заработкам.
У дедушки
После того как Дета скрылась из виду, Дядя снова уселся на скамью и теперь пыхал своей трубкой, выдувая из неё клубы дыма, при этом он сидел, уставившись в землю, и не говорил ни слова. Хайди тем временем с интересом осматривалась. Она обнаружила хлев для коз, пристроенный к хижине, и заглянула внутрь. Там было пусто. Ребёнок продолжал обследования и добрался до старых елей за домом. Тут по ветвям прошёлся порыв ветра такой сильный, что верхушки закачались, зашумели и загудели. Хайди остановилась и слушала. Когда немного стихло, она повернула за следующий угол дома и снова очутилась перед дедушкой. Застав его в той же позе, в какой покинула, Хайди остановилась перед ним, сцепила руки за спиной и принялась разглядывать старика. Тот поднял голову.
Ну, что будем делать? спросил он, потому что девочка по-прежнему не двигалась.
Я хочу посмотреть, что у тебя в доме, сказала Хайди.
Пошли! Дедушка встал и направился к двери первым. Прихвати свою одежду, велел он ей, прежде чем войти в хижину.
Она мне больше не нужна, заявила Хайди.
Старик повернулся и пристально глянул на ребёнка, чёрные глаза которого горели в нетерпеливом ожидании, что же там внутри.
В здравомыслии ей не откажешь, пробормотал он вполголоса и добавил: А почему она тебе больше не нужна?
Я бы лучше бегала, как козы, у них такие лёгкие ножки.
Бегай на здоровье, но вещи всё же принеси, велел дед, уберём их в шкаф.
Хайди послушалась. Старик открыл дверь, и Хайди вошла за ним в просторное помещение, которое занимало всю хижину целиком. Тут стоял стол, а при нём стул; в одном углу находилась лежанка дедушки, в другом висел над очагом большой котёл; в противоположной стене была большая дверь, и дед её открыл. Оказалось, это шкаф. В нём висела его одежда, на одной полке лежали несколько рубашек, носки и шарфы; на другой стояли тарелки, чашки и стаканы, а на самой верхней лежали сыры, круглый каравай хлеба и копчёное мясо, потому что в этом шкафу хранилось всё, что было у Дяди Альма и что требовалось ему для жизни. Как только он распахнул шкаф, Хайди быстро подбежала и затолкала свои вещи внутрь, поглубже за дедову одежду, чтобы не так просто было их потом найти. После этого она внимательно огляделась в помещении и сказала:
А где я буду спать, дед?
Где понравится, ответил тот.
Хайди только того и надо было. Она обежала все углы и осмотрела все местечки, где можно было бы устроиться на ночлег. В углу за дедовой лежанкой была приставлена лестница. Хайди взобралась по ней и попала на сеновал. Там лежал ворох свежего, душистого сена, а через круглое слуховое окно можно было выглянуть наружу; отсюда открывался вид на долину.
Вот здесь я буду спать! крикнула Хайди сверху. Как тут хорошо! Иди сюда, посмотри, как здесь хорошо, дед!
Да знаю, ответил снизу дедушка.
Сейчас я устрою себе постель! снова крикнула Хайди, деловито снуя по сеновалу. Но тебе придётся подняться сюда и принести мне простыню, ведь для постели нужна простыня, на неё и ложатся.
Да-да, отозвался снизу дедушка, озадаченно постоял и направился к шкафу. Порывшись там, извлёк из-под рубашек кусок холста, который вполне мог послужить простынёй.
Он поднялся по лестнице. На сеновале уже было сооружено вполне приличное ложе: в изголовье сено настлано повыше, и само изголовье располагалось как раз напротив слухового окна.
Всё правильно сделала, одобрил дедушка, сейчас постелем простыню. Но погоди Он подхватил из вороха изрядную охапку сена и растряс его по лежанке, удвоив её толщину, чтобы под ней не ощущался жёсткий настил сеновала. Вот теперь давай застилай.
Хайди быстро приняла у него из рук полотно и еле его удержала таким тяжёлым был домотканый холст, но это оказалось только к лучшему: сено не будет колоться сквозь плотный покров. Сообща они застелили ложе, а где холстина была шире и длиннее, там Хайди её ловко подоткнула. Теперь ложе имело ладный и аккуратный вид, и Хайди встала перед ним, задумчиво его оглядывая.
Мы кое-что забыли, дед, сказала она.
Что же? спросил он.
Одеяло. Ведь, ложась в постель, забираются внутрь между простынёй и одеялом.
Да? Ты так считаешь? А если у меня нет? сказал старик.
О, это ничего, дед, успокоила его Хайди. Тогда нагребём сена и на одеяло. И тут же бросилась к копне.
Погоди-ка минутку, сказал старик, спустился по лестнице и подошёл к своей лежанке. Вернулся он с большим, тяжёлым рядном [1] и положил его на пол. Поди-ка, это будет получше сена, а?
Хайди принялась тянуть сложенное рядно туда и сюда, напрягая все силы, чтобы развернуть его, но оно не поддавалось её слабым ручкам. Дедушка помог, и теперь, когда дерюжка покрывала постель, всё приобрело завершённый вид. Хайди стояла перед своим новым ложем и не могла налюбоваться:
Прекрасное одеяло, и прекрасная постель! Скорей бы ночь, чтобы лечь спать.
Я считаю, не мешало бы сперва поесть, сказал дедушка, как ты думаешь?