Стал писать номера и предлагать их артистам. Номера пользовались успехом. Он активно писал для редакции «Радионяни». Я его возил по концертам и познакомил с Хазановым. Хазанову он написал хорошие номера. Они пользовались большим успехом. Номер про двоих соревнующихся грузин вызывал гомерический хохот.
На юбилей Ростроповича Смолин написал «Переписку Солженицына и Ростроповича». Этот номер был исполнен Хазановым в Большом зале Консерватории. Я видел, как Ростропович просто плакал от смеха и обнимал Хазанова.
В 1978 году началась передача «Вокруг смеха».
До неё юмористов по ТВ не показывали совсем, я имею в виду авторов. А в этой передаче авторы были основными, и Смолин несколько раз довольно удачно в этой передаче выступил. Стал известным.
Вообще, эта передача дала возможность многим авторам стать популярными, и в первую очередь Жванецкому. Трудно сегодня себе представить, но за все 70-е годы Жванецкого ни разу не напечатали в «Клубе 12 стульев».
А тут стали показывать по ТВ, и он стал суперзвездой.
Раскрутился в этой передаче и Семён Альтов. Он единственный, кому посвятили в конце 80-х целую передачу «Вокруг смеха».
В те времена, когда на ТВ была одна-единственная юмористическая передача, такое было невероятным событием. Он сразу стал звездой юмора.
Не говоря уже о Задорнове, которого в этой передаче показывали больше, чем кого-то другого.
Году в 1990-м произошёл с Задорновым курьёзный случай.
Он был в гостях у кого-то на Рублёвке. Там же был и вернувшийся в страну Василий Аксёнов. Году в 1980-м его выдавили из страны после скандала с «Метрополем», журналом, который группа литераторов выпустила безо всякого на то разрешения.
Я встретил Василия Павловича во Внешторгбанке. Я открывал там валютный счёт, а он закрывал и уезжал в Америку.
Он сказал мне:
У нас здесь ничего не получилось, может, у вас получится.
Вернулся он в 1990 году. Когда он уезжал, Задорнова не знал никто, когда вернулся, Задорнов уже собирал огромные аудитории.
И вот они встретились в гостях, на Рублёвке. Вечер заканчивался, Задорнов предложил Аксёнову довезти его до Москвы. И вот они едут по Рублёвке, и их останавливает гаишник.
Капитан подошёл к машине и потребовал у водителя права.
Миша мне рассказывал:
Вот, думаю, сейчас Аксёнов увидит, как меня здесь все узнают и любят. Я, говорит Миша, высунулся из окна, а гаишник снова:
«Предъявите документы».
Я ещё больше высунулся, чтобы он меня узнал.
Он говорит:
«Что вы высовываетесь, я вас сразу узнал. Я вас терпеть не могу».
Не удалось Мише показать великому писателю всенародную любовь.
* * *
Самым главным в юморе на все времена в нашей стране был и по сей день остаётся Аркадий Исаакович Райкин.
Даже для привередливого Хазанова Райкин был кумиром. Гена Райкина обожал, преклонялся перед ним и очень хотел с ним дружить.
Это ему удалось уже в конце жизни Райкина. Хотя познакомился он с Райкиным, когда ему, Гене, было лет четырнадцать. Он подождал Райкина у Дома народного творчества и попросился на его концерт. И можете представить, Райкин пригласил его на концерт, и Гена сидел весь спектакль на сцене.
А уже в 80-х годах они даже как-то вместе выступали в Риге.
Хорошая компания была: Пугачёва, Костя Райкин, Хазанов и Аркадий Исаакович.
И именно там, на этом концерте, Райкин попросился выступать до Хазанова, и это было признанием Геннадия как артиста. Ведь в концерте заканчивает обычно самый известный артист.
Но Райкину уже тяжело было соревноваться с молодым Хазановым. Энергетика у Райкина была уже не та.
До чего же он хорош был, Аркадий Исаакович. У него такие были потрясающие тонкости в игре. Он такой был смешной. Даже если текст был и не очень хорош, Райкин всё равно делал его смешным.
Карцев и Ильченко играли миниатюру про то, что всех нас слушают и просматривают. Райкин посмотрел репетицию и сказал:
А давайте я тоже буду с вами играть.
Но ведь текста для третьего персонажа нет, возразили ребята.
А мне и не надо текста, сказал Райкин.
И Рома с Витей поняли, что он молча всё равно будет их переигрывать, как соглядатай, и не согласились играть втроём.
Вот какой великий был талант у артиста.
А вот в миниатюру «Авас» Райкин вошёл и играл в ней вместо Ильченко. Играл замечательно. Но однажды я видел, как он «поплыл», то есть не удержался и чуть не засмеялся.
Это было на юбилее Вахтанговского театра. Они с Карцевым играли «Авас». Лицо у Карцева было таким, естественно, тупым, и он был так серьёзен при повальном смехе аудитории, что Райкин не выдержал и «раскололся». Публика в зале сразу почувствовала этот выход из образа, но Райкин тут же справился с собой, и всё прошло нормально. Смех восстановился, реакция была оглушительной. Зрители, а это были артисты и приглашённые, просто плакали.
Я познакомился с Райкиным в середине 70-х. У меня был рассказ «Хорошее настроение». Он был по тем временам совершенно непроходимым. Там герой рассказа от своего хорошего настроения вывесил на балкон красный флаг. А дальше управдом с дворником стали осаждать героя, пытаясь снять этот флаг, поскольку «не положено».
Я принёс этот рассказ в «Литгазету» в 1972 году, а напечатали его только в 1983-м.
Райкину этот рассказ показала редактор моей первой книжки, Эдда Мазо. Райкину рассказ понравился. Он сам мне позвонил. Я сначала подумал, что это меня разыгрывает Хазанов, который очень похоже копировал Райкина.
У нас потом был подобный случай, Райкин позвонил Хайту. Хайт решил, что это Хазанов, сказал:
Ген, у меня гости, и положил трубку.
Райкин перезвонил и своим незабываемым голосом сказал:
Это действительно Аркадий Райкин.
Тут уже Хайт пришёл в замешательство и стал извиняться. Но я-то понял, что это не Хазанов.
Райкин сказал, что ему очень понравился мой рассказ и он хочет его исполнять. Я ответил, что рассказ непроходной и никто не разрешит его к исполнению.
Райкин сказал:
Если очень верить в успех, то всё получится.
Но как я и предполагал, ничего не получилось. Райкину не удалось его залитовать, то есть получить разрешение на исполнение. Зато я познакомился с Аркадием Исааковичем и на гастролях в Ленинграде побывал у него дома.
Я, конечно, очень нервничал, робел, но мы очень хорошо побеседовали. Райкин расспрашивал меня об авторах, я ему рассказывал, прочитал ему какую-то пародию. Он сказал, что пародий не исполняет. Я ему возразил, напомнил, что где-то в 40-х или начале 50-х он исполнял пародию на вестерн и делал пародию на Чарли Чаплина. Он был удивлён моей осведомлённостью. А я знал его репертуар, потому что обожал Райкина.
Потом мы встретились в Москве. Я был у него в гостях, возле площади Маяковского. Он предложил мне доделать миниатюру, которую когда-то писали Настроевы. Добавил, что тех авторов давно уже при нём нет и я могу спокойно продолжать работу.
Но я отказался, мне не хотелось переделывать чужую миниатюру. Кроме того, я просто боялся писать Райкину. Я понимал, что требования будут высочайшие. Боялся опозориться. А кроме того, наслышан был о властном характере актёра.
Розовский рассказывал мне, как он работал у Райкина режиссёром: «Мы шли с ним по улице, он меня смешил, а когда я хохотал, глядел на меня с серьёзным выражением лица, как на придурка, то есть просто уничтожал меня».
Жванецкий тоже рассказывал мне, как работал с Райкиным: «Ты не представляешь, что это за человек. Он просто подавляет твою волю. Вот если бы он сказал мне пойди и ударь директора, я бы, наверное, пошёл и ударил».
Вот каково было влияние Райкина на своих авторов.
Очень хорошо говорил про отца Костя Райкин: «Папа ушёл сгустить атмосферу».
Я просто испугался и вместо себя предложил старшего своего товарища Аркадия Хайта.