Пускай твои пастыри не зевают! огрызнулся конокрад. И труса не празднуют. А то выйду на промысел, они в кусты. Мне и забавно!
У меня конь застоялся в стойле, вдруг сказал старец. Промять бы его, да никто войти не может. Выведешь моего красного?
А скажешь, откуда наперстный засапожник, выведу!
Скажу, выводи.
Пришли они к келье отшельника, отрок в щёлку воротную поглядел на коня и говорит:
Звероватый у тебя конь, старче. Не видал ещё таковых Поди, лягается больно?
Войди, так узнаешь.
Тебе как его вывести? Задом или передом?
Как хочешь.
Конокрад забормотал, загундосил некую припевку, крадучись, бочком проник в стойло и воротицу за собой притворил. Иноки вкупе с Сергием в догадках теряются: что старец замыслил? Постояли, послушали: оборотень что-то пошептал, конь копытами постучал, переступая, и вроде тихо. Ну и прильнули ко всем щелям. И тут вдруг передняя рубленая стенка стойла слегка пошатнулась и вылетела, ровно не бревенчатая была, а из соломы сложена. Глядь, отрок уже верхом сидит и босыми пятками пришпоривает:
Н-но, красный! Эко застоялся!
И давай жеребца кругами окрест гонять, то вскачь поедет, то шагом или на дыбы поднимет и танцует, выхваляясь. Ослаб взирает молча, но игумену не понравилось, грозным голосом припугнуть вздумал:
Признавайся, куда кобылиц свёл?
Никуда и не водил, по-ребячьи незамысловато оправдался разбойник, гарцуя на жеребце. Порезвился да на поле оставил!
Старче, врёт он! возмутился Сергий. Иноки окрестности изведали ничего не нашли!
Конокрад опять дерзить начал:
Искали плохо. Они до сей поры в тумане и бродят Слепошарые вы, душевидцы!
Забавы ради кобылиц крал? вмешался старец.
Да ведь надобно, чтоб кровь разыгралась, конокрадство это ведь тоже ловчий промысел! Тоскливо мне в ваших краях, одни леса кругом и монахи, не разгуляться. Да и народишко пугливый, как солевары в Дикополье. Я тут у вас затосковал, живу, ровно сей жеребчик застоялый
Руки и ноги у Ослаба были изувечены, однако короткая и могучая шея выдавала былую мощь и удаль. Поэтому он и подавал знаки головой кивнул в полуденную сторону:
Знать, из Дикополья к нам явился?
Оборотень взвил коня на дыбки, наступая на отшельника.
Из Дикополья!
И что там ныне?
Орда злобствует
Старец не дрогнул, хотя копыта коня молотили воздух у самой головы.
По какой надобности забрёл, гоноша?
Тот спешился и встал перед Ослабом, словно с повинной.
Матушку ищу, вдруг признался. Бросила меня, сирым вырос, родительской опеки не изведал.
Насторожённые иноки всё ещё поломанное стойло рассматривали и диву давались. А тут как-то враз присмирели, непонимающе запереглядывались: дескать, о чём это толкует конокрад? И отчего суровый старец к нему так снисходителен? Кудреватый кнут сложил, за опояску сунул, хотя всё ещё бдел, перекрывая путь к лесу.
В степи волчица вскормила? продолжал участливо интересоваться Ослаб. Вкупе со щенками своими?
Отчего со щенками? словно обиделся молодец. По обычаю, кормилец и вскормил. И в род свой принял, потому стал как родитель. А у него жена была, тётка скверная, хуже всякой волчицы. Особенно как лукавые татарове хитростью батюшку заманили, споймали да руки-ноги отсекли
За конокрадство?
Не солевары мы и не чумаки! У нас иного ремесла не бывало И полно пытать! Я твоего коня промял, старче. Теперь скажи: откуда у иноков твоих наперстный засапожник? Где взяли?
Старец смерил его взглядом, от ответа уйти хотел.
Мой засапожник.
Не обманешь, старче! Не твой. Где добыл? У кого отнял?
Дался тебе засапожник
Да мне этим ножиком пуп резали! воскликнул конокрад и осёкся, отвернулся.
Ужели помнишь, как резали? осторожно спросил Ослаб.
Помню
Материнское чрево помнишь?
А то как же! горделиво признался конокрад. Глядишь сквозь её плоть, а мир розовый, влекомый. Солнце зримо, только как звезда светит. Далеко-далеко!.. Век бы жил в утробе, да срок настал, повитуха пришла. По обычаю, говорит, деву на жизнь повью, парнем пожертвую. Всё же слышу А как я родился, надо мной сей ножик занесла и ждёт знака! Верно, зарезать хотела
Суровы у вас обычаи! то ли осудил, то ли восхитился старец. И что же не зарезала?
Конокрад самодовольно ухмыльнулся.
Возопил я! Да так, что травы окрест поникли и повитуху ветром унесло. Матушка мне шёлковой нитью пуп перевязала и отсекла. Да ко своей груди приложила. Оставить себе хотела, спрятать где-нито. Так я ей по нраву пришёлся. Но по прошествии года опять повитуха явилась, забрала да снесла кормильцу.
Их неторопливый и странный разговор и вовсе ввёл иноков в заблуждение. Даже Сергий взирал вопросительно, а старец не спешил что-либо объяснять, с неожиданной теплотой взирая на разбойника.
Кормилец такой же ражный был?
Весь род его, и дед, и прадед Нам и прозвище Ражные.
Знать, омуженская кровь не токмо в твоих жилах течёт, заключил Ослаб. Весь род Дивами повязан. Это добро!
Беда, из роду я последний, внезапно пожаловался пленник.
А куда остальные подевались?
Татарове одного по одному заманили. Да и вырезали. Супротив хитрости и раж не стоит.
На чужбине от гибели скрываешься?
Конокрад глянул с недоумённым вызовом.
Матушкин след ищу!.. А тут засапожник! Думаю, близко где обитает.
Отчего же в Руси ищешь?
А куда ей податься? Коль постарела? Все Дивы по старости на Русь идут, срок доживать. Сведущие люди говорили, да и сам чую Ты, старче, укажи, где матушка моя. Или откуда ножик взялся. Да отпусти лучше.
Возврати кобылиц и ступай, вдруг позволил Ослаб. И не озоруй более.
Что их возвращать? Глаза пошире откройте: там же, на лугу, и пасутся.
Сергий встрепенулся, ошалело воззрился на старца, затем к уху склонился и зашептал громко:
Нельзя отпускать! Много чего видел, слышал Оборотню доверия нет. Сам говорит, от татар пришёл. Давай хоть на цепь посадим? Или в сруб?
И братия приглушённо загудела, выражая неудовольствие, хотя по-прежнему не понимала, о чём толк идёт. Старец и ухом не повёл.
Иди, гоноша, махнул бородой, как веником. Не сыщешь матушку, так возвращайся. А сыщешь, так всё одно приходи. Она возле себя зрелого отрока держать не станет, прогонит с наказом.
Тому бы в сей миг стрекача дать, пока отпускают с миром, а конокрад и с места не сошёл.
Про наперстный засапожник не скажешь?.. Мне бы только след взять. А чутьё уж приведёт
Ослаб не дослушал, подманил бородой Кудреватого.
Ножик верни.
Отрок ослушаться не посмел, однако недоумённо и нехотя вынул из-за голенища нож, подал старцу.
Тот опять бородой мотнул.
Не мне ему отдай.
Да ты что, батюшка? возмущённо и громко изумился Сергий. Виданное ли дело? Мало, потакаешь разбойнику, коня своего дал. Ещё и нож давать!..
Конокрад выхватил засапожник у послуха, насадил на пальцы и сжал кулак. Лунообразное жало хищно блеснуло на солнце, вызывая скрытое восхищение в волчьем взоре. Ослаб это заметил, добавил с задумчивым удовлетворением:
Владей, коль признал.
А тот готов был его к горлу приставить.
Где добыл? Скажи, не буди лиха!
Отшельник и глазом не моргнул.
Ты сперва испытай, вострый ли ножик. Не затупился ли с той поры, как пуп резали.
Как испытать? гоноша на засапожник воззрился, и вновь пробудилась хищная зелень в глазах.
Сбрей волчью шерсть.
Да нет на мне шерсти! Звериную шкуру на себя натягивал
Дикий пух с лица убери борода начнёт расти.
Отрок лицо огладил, примерился и провёл лезвием по щеке. Молодая поросль наземь облетела. Подивился, оценил остроту, но поскрёбся неумело, на ощупь, потому кое-где клочки оставил.
Говори, старче, откуда ножик?
Сперва ты сказывай: как имя твоё? И кем был наречён?
Оборотень несколько смутился.
Помню, матушка звала Ярмил, ещё во чреве Так имя и приросло.
Ярмил, говоришь? старец помедлил, верно вспоминая что-то. Ну, добро А год от рождения какой?