Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что Тонио это уменьшительное от Антонио. Так звали профессора Гульермо, который раздобыл дневник. Я ответил, что да, дневник очень интересный, и спросил, читал ли его Кватрокки. Он, казалось, был поражен этим вопросом.
Нет, ни словечка. Будь Тонио жив, может быть, я бы и почитал, но я только начинаю привыкать к тому, что я теперь один, голос Кватрокки дрогнул, и на глазах показались слезы.
Мне очень жаль, пробормотал я, поняв, что Кватрокки, очевидно, был не просто коллегой покойного и каталогизатором его архива.
Да жалеть, в общем, не о чем, сказал он, вытирая слезы. Мне повезло. Я очень рано нашел своего учителя. Тонио был моим преподавателем в университете. Мне был двадцать один год, ему сорок два. Мы были как Леонардо и Салаи.
Но вам-то было не десять лет! о Леонардо и его юном ученике я знал не только потому, что много лет преподавал искусствоведение, но и по причине своей одержимости всем, что касалось Леонардо.
Да, и я не был ни воришкой, ни пронырой, ни красавчиком хотя в то время выглядел получше, чем сейчас!
Я читал, что Леонардо и сам был красивым молодым человеком, любил разгуливать по улицам Флоренции в розовых туниках и фиолетовых чулках, но состарился раньше времени.
Как и все мы, Кватрокки вновь провел своими пальцами, украшенными множеством перстней, по скрывающему лысину зачесу. Знаете, официально Салаи был приемным сыном Леонардо.
И кажется, написал копии с нескольких картин Леонардо и пытался продать их, выдав за оригиналы?
Это не доказано, хотя могло быть. Но он, видимо, заботился о Леонардо он оставался с ним до самой смерти, Кватрокки отвел взгляд, глаза его вновь увлажнились. Простите. Я все еще очень тоскую. Прошел всего месяц, как Тонио ушел из жизни, буквально накануне своего девяностолетия.
Он изящно промокнул глаза, затем взял себя в руки и пустился в рассуждения о том, что большинство выдающихся художников эпохи Возрождения были нетрадиционной ориентации.
и в их числе Микеланджело и Донателло, но один лишь Леонардо делал это открыто, остальные скрывали свою гомосексуальность, и это было благоразумно, ведь во Флоренции пятнадцатого века она была запрещена законом
Может быть, слишком открыто для своего времени, заметил я. Он даже побывал под арестом за содомию с мужчиной-проституткой. И вы, должно быть, знаете про его трактат про мужской орган «О пенисе» где Леонардо утверждает, что пенис действует независимо от воли своего обладателя, и его следует украшать, а не скрывать? У моих студентов этот трактат пользуется популярностью.
Похоже, ваши лекции по искусствоведению гораздо веселее моих!
Я стараюсь, улыбнулся я. Вы сказали, что профессор Гульермо попросил вас связаться со мной. Как он догадался это сделать?
Полагаю, он выяснил, что вы правнук Винченцо Перуджи, а найти вас нетрудно «Фейсбук», «Твиттер», сайт вашего университета. Тонио был настоящим исследователем и, несмотря на преклонные годы, очень упорным и проницательным, Кватрокки сделал знак, чтобы принесли счет и, не слушая возражений, заплатил за нас обоих.
Улица встретила нас прохладным свежим воздухом и уже знакомыми сочетаниями каштана и охры на старых зданиях. Кватрокки нужно было обратно в университет, и я пошел с ним, надеясь получить ответы на накопившиеся вопросы.
Вы не знаете, что он собирался написать об этом дневнике?
Не знаю. Он не успел ничего написать. Он ушел Кватрокки глубоко вздохнул, так внезапно. Вы, вероятно, думаете, что в его возрасте смерть не является неожиданностью, но Тонио не был типичным девяностолетним стариком. Он проходил по несколько миль в день и был воплощением здоровья. Если бы не этот несчастный случай, он, безусловно, был бы сейчас с нами.
Несчастный случай?
Его сбил автомобиль. Нарушитель скрылся, оставив старика умирать на улице, можете себе представить? Кватрокки покачал головой. А потом, вдобавок ко всему, на следующий день после смерти Тонио, какие-то хулиганы или наркоманы залезли в нашу квартиру и перевернули там все вверх дном. Я потом несколько недель наводил порядок.
Что они украли?
В том-то и дело, что ничего. Возможно, что-то искали, хотя в полиции сказали, что это была, скорее всего, шайка малолетних правонарушителей иначе у них хватило бы ума украсть что-нибудь из нашего антиквариата, а они просто поломали несколько ценных изделий!
Но дневник они не взяли.
Нет. Тонио хранил его в своем кабинете в университете.
Мне пришла в голову тревожная мысль: если я мог двадцать лет искать этот дневник, чтобы разгадать вековую тайну, то этим могли заниматься и другие люди.
А сколько времени дневник был у Антонио?
Недолго, всего несколько недель. Хотя впечатление произвел на него сильное. Тонио не раз говорил, что читает удивительный документ дневник человека, который украл «Мону Лизу»!
А, так вы знакомы с содержанием.
Это все, что я знаю.
Когда я спросил, не обсуждал ли он с кем-нибудь этот дневник, Кватрокки, кажется, даже обиделся.
Нет. С какой стати?
А профессор Гульермо?
Поскольку он планировал что-то опубликовать на эту тему, думаю, что он держал свое открытие в тайне.
Вы не в курсе, как ему достался дневник?
Думаю, через какого-нибудь букиниста. Гульермо сотрудничал со многими из них, главным образом, местными, но знал несколько торговцев из Парижа и Германии.
У него был список этих торговцев, или, может быть, сохранилась квитанция о покупке дневника?
Я разбирал его бумаги, но не помню, чтобы натыкался на что-нибудь подобное, а Тонио был очень аккуратным человеком, Кватрокки помолчал, словно вспоминая. Хотя до его письменного стола я лишь недавно добрался. В первую неделю было слишком тяжело этим заниматься, понимаете?
У него была какая-нибудь телефонная книга или ежедневник?
Для деловых встреч он вел записную книжку, и это было единственное, что он делал очень неаккуратно. Он пользовался этой записной книжкой много лет и отказывался поменять на новую. Кстати, только сейчас я понял, что давно ее не видел.
А его мобильный телефон?
У Тонио не было мобильника, он их терпеть не мог.
Кватрокки шел невыносимо медленно. Он распахнул пальто и вспотел, при том, что я продрог в своей кожаной курточке. Улицы здесь были очень разными то широкими, то узкими, то с плавным изгибом, то угловатыми. Наконец, мы вышли на просторную площадь, вокруг которой выстроились модные магазины, а в центре красовалась старинная карусель с вычурными узорами, правда, похоже, не действующая.
Площадь Республики, когда-то здесь собирался древнеримский форум, произнес Кватрокки, указывая на триумфальную арку, под которую мы свернули. Когда мы двинулись дальше по извилистым улочкам, он взял меня под руку. Он то и дело останавливался, чтобы отдышаться, затем снова цеплялся за мой локоть, и мы шли дальше по улице, зажатой между светло-коричневыми зданиями. Не считая тяжелого дыхания и эпизодических вздохов, он вел себя, в общем-то, спокойно, как вдруг остановился и повернулся ко мне.
Я сейчас кое-что вспомнил: мне звонил один коллекционер старинных документов. Это он так назвался: коллекционер старинных документов. Он сказал, что слышал об этом дневнике от кого-то из старых знакомых профессора Гульермо. Он не уточнил, от кого именно, а если и называл имя, то я его не знал и не запомнил. Он спросил, не знаю ли я, где находится дневник, и даже предлагал вознаграждение.
Что вы ответили?
Сказал, что понятия не имею, о чем речь. К тому моменту я уже выполнил просьбу Тонио сообщил вам о дневнике да и не искал в этом никакой выгоды для себя. У Тонио была хорошая пенсия, у меня приличное жалованье, я ни в чем не нуждаюсь.