Роман, в издательство - Мазуренко Константин

Константин Мазуренко

Роман, в издательство

Глава 1. Встреча

Сегодня я  Сергей Верхотуров. Когда-то, в пору своей юности, я сочинял сказки для детей, теперь пишу недетские романы. Звезд с небес никогда не хватал, ни Достоевским, ни Андерсеном себя не воображал, но детворе уж точно мои сказки нравились. Они с восторгом их читали или слушали, местами хихикали, а где-то и плакали, задумываясь над размышлениями о сущности бытия моих героев. В общем, все было почти идеально. В начале

После того, как я перестал писать для детей и решил ввергнуть себя в писательство 18+, я поменял много мест и стран обитания. Жил и в хрущевке, и в общаге, и в шикарных апартаментах, и в Лондоне, и в итальянском захолустье. Бывал и разнорабочим, и только писателем.

Случалось, что одна страна в воспоминаниях по факту ассоциировалась только с одним творческим замыслом и одним произведением.

Я писал, отправлял книгу в редакцию, ждал выхода, а потом менял фамилию, менял страну и начинал заново. (Однажды меня занесло даже в Африку, что для человека, панически боящегося зыбучих песков, было более, чем странно. Действие книги предполагалось в пустыне Намиб, и я решил испытать все на собственной шкуре.) Каждая новая книга означала для меня смену автора. Я становился другим человеком: с другим именем, привычками, гардеробом и уровнем достатка.

Я никогда не просил роялти. Мне везло, удавалось с третьей-пятой попытки уговорить редакторов прочитать первые десять страниц. А дальше они всегда дочитывали до конца, наметанным глазом определяя, что это не первая моя книга и сколько они смогут на ней заработать. Я никогда не торговался, забирал гонорар и исчезал из их поля зрения безвозвратно.

Возможно, кто-то хотел переиздать какую-либо из моих книг, но никогда не мог найти автора, а меня это нисколько не заботило и даже не забавляло. Я забывал о том, что было, как забывают о сне, может, и приятном, но всего лишь сне.

От суммы выданного гонорара зависел выбор страны и уровень жизненного комфорта. Но в любом случае я знал: если совсем будет туго, то книгу можно написать за пару-тройку месяцев, и получится она ничуть не хуже предыдущих.

Я не старался подстроиться под вкусы читателей, чтобы заработать все деньги мира, просто в создании этих сюжетов был смысл моего существования и вся моя жизнь. Семьи не было, родни  тоже.

Последний детектив оказался, прямо скажем, не топовым, но издатель решил, что и на этом заурядном середнячке сможет заработать, и выдав мне некоторую сумму деньжищ, отправил с миром.

Полученный гонорар сулил возвращение на родину. На Европу денег не хватало. Исписался? Плохо продумал замысел? Смысла рефлексировать не было. Книга написана, имя утеряно, я теперь совсем другой человек.

Итак, сегодня я Сергей Верхотуров. Почему я пишу «Роман, в издательство»? Возникла необходимость рассказать всю историю. Хотел написать письмо, но оно получалось слишком длинным.

И вот она, реальность сегодняшнего дня

Деньги за последнюю написанную книгу я получил чуть меньше двух месяцев назад.

На период обустройства в Москве пришлась стадия опустошения после выплеска всех накопившихся слов на бумагу и сдачи детектива в печать. Пришло то время, когда не хочется даже думать слова, не то что писать их, когда главная мысль «Не трогайте меня», нажата кнопка перезагрузки, система сама пытается привести себя в порядок.

Квартиру снял большую и светлую в самом центре, на Тверской улице. Почила какая-то древняя бабулька, чьи внуки даже не стали заморачиваться и что-то там разбирать, оставили все как было при жизни хозяйки. Старушенция, по всей видимости, была интересной и следящей за модой мадам с лихим прошлым, если можно так выразиться о женщине лет под 90.

Фотографии на стенах рассказывали о жизни альпинистки, которая, закончив карьеру, гоняла на байке не только по нашей стране, но и за рубежом. Встреченные попутчики, появлявшиеся на этих фотографических картинках, оставляли свои автографы, свидетельствуя тем самым о своих незаурядных судьбах. По крайней мере, мне так показалось. Ну какой обычный человек будет расписываться на фотографии со своей персоной?

Конечно, можно было как-то обустроиться и организовать окружающее пространство под свои запросы, создав иллюзию собственного жилища, без примеси «нафталина», но замысла книги не было и поэтому было непонятно, как долго мне здесь жить и стоило ли что-то предпринимать с этой, хоть и не обшарпанной, но явно не ждавшей меня квартирой. Считывалось в здешней обстановке нечто такое, что не давало мысли покоя. А он мне был необходим сейчас, как воздух. Я не мог думать, мне нужно было восстановиться.

В какой-то момент решил пройтись с визитом по старым знакомым и родным. Давно я не был в Москве. Надо было обязательно заглянуть ко второй маме, пожалеть ее и самому поплакаться в жилетку. Это был наш с ней ритуал. Когда я возвращался в город, она всегда, найдя в своем плотном графике столько времени, сколько нам обоим требовалось, встречалась со мной, внимательно слушала, смотрела на меня своими добрейшими, влажными от слез глазами, сочувствовала, а потом и сама рассказывала о своем житии-бытии.

Затем наступала моя очередь сопереживать, делать вид, что мужики не плачут, и смотреть в окно стеклянным взглядом, чтобы эмоции не захлестывали и хватало сил утешить эту, уже совсем немолодую, женщину.

К маме Вале я шел всегда с ее любимыми громадными ромашками! Вот и теперь, зайдя по пути в ближайший цветочный, благо сезон позволял, уверенным шагом человека, завершившего предыдущий этап жизни, с новыми чаяниями и надеждами, я двигался по направлению к своему детскому дому, который целых три года согревал меня теплом второй мамы, с тех пор, как не стало моих родителей.

Кроме мамы Вали и пары-тройки друзей, в Москве у меня никого не осталось

День был солнечным и ясным. Яркость зашкаливала. Для человека, вечно сидящего дома за письменным столом, это было чересчур. Периодически хотелось зажмуриться и пойти с закрытыми глазами. Завернув за угол и выйдя на финишную прямую, когда до интерната оставалось рукой подать, я увидел небольшой, но добротно построенный, выросший как из-под земли, православный храм.

Я аж чертыхнулся от неожиданности, настолько увиденное не вписывалось в мое представление об ожидаемом ландшафте. Удивившись упорству местных властей устроить в нашем райончике средоточие православия и задумавшись о нужности сего сооружения в этой географической точке, я намеревался бодро прошагать мимо

Но что-то зацепило взгляд и показалось, что надо остановиться и рассмотреть. Я на мгновение притормозил, но подумав, что ничего более неожиданного, чем уже есть, здесь быть не должно, продолжил свой путь. Парочка бомжей, мамаши с детьми на площадке поодаль и

 Смотри, смотри! Это разве не он? Ну этот, друг твой бывший, писатель! Не помню, как его зовут,  донеслось до моего слуха.

Человек, сидевший в инвалидной коляске, один из просивших у храма подаяние, поднял голову и посмотрел по ходу движения руки своего приятеля в моем направлении. Слово «писатель», конечно же, в данной ситуации, рядом с моим интернатом не могло сейчас быть случайным.

Я присмотрелся к двоим просителям милостыни и в одном из них узнал своего старинного друга по детскому дому, с которым не виделся невообразимое для дружбы количество лет!  Вот, оказывается, что привлекло мое внимание и удержало, не давая пройти мимо

Надо было подойти

Ванька не звал меня и даже не шелохнулся, увидев, но напряженно следил за моими действиями: подойду я или пройду мимо, сделав вид, что не узнал его