Для понимания процессов, лежащих в основе военного преобразования Русского государства, крайне важно учитывать политические изменения, происходившие в России. В раннем Новом времени европейская часть России была очень малонаселенной, ее сельская экономика была самодостаточной, но никак не процветающей. По этой причине военное устройство Русского государства зависело от того, насколько эффективно правительство сумеет мобилизовать и использовать свои скудные и разбросанные по большой территории ресурсы. Решение этой проблемы потребовало от политических и административных институтов России принятия ряда мер, среди которых историки особо выделяют распространение поместной системы. В результате в начале 1500-х годов в награду за верную службу в царской армии представители элиты стали получать от великого князя в личное владение казенные земли. Благодаря этому в первой части XVI столетия Русскому государству удалось переманить людей из частных армий и укрепить собственную политическую и военную мощь. С течением времени эта военная служба приобрела постоянный характер, и в распоряжении московского царя оказалась огромная армия, на создание которой было потрачено минимум средств из казны.
Для русской элиты важнейшими и тесно связанными между собой индикаторами социального статуса были занимаемая военная должность и положение при дворе. Однако в начале XVII века возникла необходимость в замене войска старого образца, в которое входила дворянская конница XVI века, массовой армией, состоящей из пехотных и кавалерийских полков. Достижение этой цели требовало очень аккуратной и постепенной перестройки системы социально-политических ценностей элиты. Помимо всего прочего, требовалась правовая кодификация крепостничества.
Наконец, экономические и административные вопросы военных преобразований как проводить рекрутский набор, выплачивать жалованье и содержать армию тоже следует рассматривать в контексте развития органов государственной власти и перемен в русском обществе. Для того чтобы понять все сложности, связанные с реформированием военного устройства России в раннем Новом времени, крайне важно иметь представление обо всей картине в целом.
Еще одним предметом этого исследования является природа русских военных инноваций. Хотя Московское княжество и наследовавшие ей Русское государство и Российская империя, безусловно, проводили экспансионистскую политику, нельзя сказать, что она носила постоянный или единообразный характер. Однако, как и большинство других народов, русские, выходя на поле боя, как правило, хотели победить. Для этого их правителям приходилось постоянно решать новые военные задачи и зачастую прибегать к инновациям. По мере того как империя увеличивалась в размерах и ее войска сталкивались с различными соперниками, использующими неизвестные ранее способы военного устройства, русские заимствовали или адаптировали формы организации армии своих врагов. Насколько можно судить по документальным источникам, русские использовали иноземные военные практики, внедряя их чрезвычайно практичным опытным путем. Заимствование военных инноваций у успешного противника было обычным явлением (и остается таковым до сих пор). В раннем Новом времени турки, французы и венецианцы постоянно перенимали друг у друга те или иные методы организации армии и флота или ведения боя, зачастую после того, как эти новшества были успешно применены в битве против них самих. Точно так же и Московское княжество в XIV веке опиралось на конное войско, скопировав его устройство у своих степных соседей, а Петр I в начале XVIII века осознанно взял за образец организационные принципы шведской армии.
Хотя все это представляется очевидным и не вызывает удивления, следует тем не менее добавить к вышесказанному еще несколько слов, чтобы окончательно прояснить некоторые моменты. Прежде всего, говоря об экспериментальном использовании военных нововведений на практике, имеют в виду, что теории «искусства войны» и связанных с этим дискуссий практически не было. В какой-то степени это утверждение справедливо в отношении всего описываемого исторического периода, а не только ситуации в России. Например, в Нидерландах, где существовала печатная литература о военной теории и организации армии, военные инновации возникали как благодаря этим письменным руководствам, так и в неменьшей степени на основании практического опыта, полученного на поле боя [Parker 1988: 2122]. Однако Русское государство совершенно не участвовало в каком-либо обсуждении (в печатных изданиях) военной теории и принципов военного устройства вплоть до правления Петра I и его наследников. Поэтому военные преобразования в России были следствием использования информации и опыта, полученных в ходе прямых контактов от наемников, на поле боя или путем дипломатии. Хотя получению такой информации способствовала (или препятствовала) идеологическая, религиозная или политическая близость России с той или иной страной, все эти факторы не играли решающей роли. Опыт вот что было главным. Поэтому, когда Россия заимствовала такие нововведения, она, как правило, не воспроизводила «степное» или «европейское» военное устройство. Скорее, перенимались конкретные вещи, взятые на вооружение теми или иными армиями в основном непосредственными противниками России шведами или поляками. Как было сказано выше, адаптация этих новшеств зачастую требовала взаимодействия с внутренними политическими и общественными институтами. В качестве промежуточного результата военные преобразования в России приобрели некоторые региональные черты восточноевропейских армий.
Поскольку Россия участвовала в военных конфликтах не только с однотипными европейскими армиями, то некоторые особенности русского военного устройства, в том числе и заимствованные у соседей, пришли не с Запада. Из-за того, что историки гораздо больше пишут о том, какое влияние на военные реформы в России оказала Европа, в тени остается роль, сыгранная в формировании военного и социального устройства Русского государства его южными соседями. И речь здесь идет не только об обладающей огромной административной и военной мощью Османской империи, действующей через своего союзника Крымское ханство, но и о степных кочевниках, чьи постоянные набеги веками были угрозой для Русского государства и наследовавшей ему Российской империи. Природа этого военного (и социополитического) влияния южных соседей на Россию изучена гораздо хуже, хотя нет сомнений, что это воздействие было существенным и разносторонним. Так, например, засечные черты на южных рубежах России были новым словом в использовании оборонительных ресурсов, а в приграничных областях возникало аномальное социальное пространство, благодаря которому Русскому государству проще дался переход к регулярной армии.
Не стоит, однако, представлять это таким образом, будто бы Россия вела войны двух разных типов одну на юге, другую на западе. В самые успешные периоды существования Русского государства (и Российской империи) военные инновации, за которыми стояли определенные социальные и политические институты, распространялись на всю русскую армию целиком. Пищали использовались как при «стоянии на Угре», так и при присоединении Пскова. Стремительные конные набеги и гуляй-город составляли основу ведения боевых действий как на востоке, так и против Великого княжества Литовского. Отряды засечной стражи, защищавшие южные границы империи, к 1720-м годам могли как нанести ответный кавалерийский удар, так и выступить в поход на запад. Короче говоря, военные и технологические инновации, появлявшиеся в русской армии, позволяли ей действовать скоординированно и единообразно в боевых противостояниях с любыми противниками.