Это Крошка Сэм, объяснил я. Мамуля его успокаивает. Он уже перестал.
Это ультразвук, буркнул прохвессор. Что такое «Крошка Сэм» коротковолновый передатчик?
Крошка Сэм младенец, ответил я коротко. Не смейте его обзывать всякими словами. А теперь, может, скажете, чего вам нужно?
Он вынул блокнот и стал его перелистывать.
Я у-ученый, сказал он. Наш институт изучает евгенику, и мы располагаем о вас кое-какими сведениями. Звучат они неправдоподобно. По теории одного из наших сотрудников, в малокультурных районах естественная мутация может остаться нераспознанной и
Он приостановился и в упор посмотрел на дядю Леса.
Вы действительно умеете летать? спросил он.
Ну, об этом мы распространяться не любим. Однажды проповедник дал нам хороший нагоняй. Дядя Лес назюзюкался и взмыл над горами до одури напугал охотников и медведей. Да и в Библии нет такого, что людям положено летать. Обычно дядя Лес делает это исподтишка, когда никто не видит.
Как бы там ни было, дядя Лес надвинул шляпу еще ниже и прорычал:
Это уж вовсе глупо. Человеку летать не дано. Взять хотя бы эти новомодные выдумки, о которых мне все уши прожужжали. Между нами, они вообще не летают. Просто бредни, вот и все.
Гэлбрейт хлопнул глазами и снова заглянул в блокнот.
Но тут, с чужих слов, есть свидетельства о массе необычных качеств, присущих вашей семье. Умение летать только одно из них. Я знаю, теоретически это невозможно если не говорить о самолетах, но
Хватит трепаться!
В состав мази средневековых ведьм входил алконит, дающий иллюзию полета, разумеется совершенно субъективную.
Перестанете вы нудить?
Взбешенного дядю Леса прорвало, я так понимаю от смущения. Он вскочил, швырнул шляпу на крыльцо и взлетел. Через минуту стремительно опустился, подхватил свою шляпу и скорчил рожу прохвессору. Потом опять взлетел и скрылся за ущельем, мы его долго не видели.
Я тоже взбесился.
По какому праву вы к нам пристаете? сказал я. Дождетесь, что дядя Лес возьмет пример с папули, а это будет чертовски неприятно. Мы папулю в глаза не видели с тех пор, как тут крутился один тип из города. Налоговый инспектор, кажется.
Гэлбрейт ничего не сказал. Вид у него был какой-то растерянный. Я дал ему выпить, и он спросил про папулю.
Да папуля где-то здесь, ответил я. Только его теперь не увидишь. Он говорит, так ему больше нравится.
Ага, сказал Гэлбрейт и выпил еще рюмочку. О господи. Сколько, говоришь, тебе лет?
А я про это ничего не говорю.
Ну, какое воспоминание у тебя самое первое?
Что толку запоминать? Только голову себе зря забиваешь.
Фантастика, сказал Гэлбрейт. Не ожидал, что отошлю в институт такой отчет.
Не нужно нам, чтобы тут лезли всякие, сказал я. Уезжайте отсюда и оставьте нас в покое.
Но помилуй! Он заглянул за перила крыльца и заинтересовался ружьем. Это еще что?
Такая штука, ответил я.
Что она делает?
Всякие штуки, ответил я.
Угу. Посмотреть можно?
Пожалуйста, ответил я. Да я вам отдам эту хреновину, только бы вы отсюда уехали.
Он подошел и осмотрел ружье. Папуля встал (он сидел рядом со мной), велел мне избавиться от чертового янки и вошел в дом. Вернулся прохвессор.
Потрясающе! говорит. Я кое-что смыслю в электронике, и, по моему мнению, это нечто выдающееся. Каков принцип действия?
Чего-чего? отвечаю. Она дырки делает.
Она стрелять патронами никак не может. В казенной части у нее две линзы вместо как, говоришь, она действует?
Откуда я знаю.
Это ты ее сделал?
Мы с мамулей.
Он давай сыпать вопросами.
Откуда я знаю, говорю. Беда с ружьями в том, что их надо каждый раз перезаряжать. Вот мы и подумали: смастерим ружье по-своему, чтоб его никогда не заряжать. И верно, не приходится.
А ты серьезно обещал мне его подарить?
Если отстанете.
Послушай, сказал он, просто чудо, что вы, Хогбены, так долго оставались в тени.
На том стоим.
Должно быть, теория мутации верна! Вас надо обследовать. Это же одно из крупнейших открытий после И пошел чесать в том же духе. Я мало что понял.
В конце концов я решил, что есть только два выхода, а после слов шерифа Эбернати мне не хотелось убивать, пока шерифов гнев не остынет. Не люблю скандалов.
Допустим, я поеду с вами в Нью-Йорк, раз уж вам так хочется, сказал я. Оставите вы мою семью в покое?
Он вроде бы пообещал, правда нехотя. Но все же уступил и побожился: я пригрозил, что иначе разбужу Крошку Сэма. Он-то, конечно, хотел повидать Крошку Сэма, но я объяснил, что это все равно без толку. Как ни верти, не может Крошка Сэм поехать в Нью-Йорк. Он должен лежать в цистерне, без нее ему становится худо. В общем, прохвессор остался мной доволен и уехал, когда я пообещал ему встретиться с ним наутро в городке. Но все же на душе у меня, по правде сказать, было паскудно. Мне не доводилось еще ночевать под чужой крышей после той заварушки в Старом Свете, когда нам пришлось в темпе уносить ноги.
Мы тогда, помню, переехали в Голландию. Мамуля всегда неравнодушна была к человеку, который помог нам выбраться из Лондона. В его честь дала имя Крошке Сэму. А фамилию того человека я уже позабыл. Не то Гвинн, не то Стюарт, не то Пипин у меня в голове все путается, когда я вспоминаю то, что было до войны Севера с Югом.
Вечер прошел, как всегда, нудно. Папуля, конечно, сидел невидимый, и мамуля все злилась, подозревая, что он тянет маисовой больше, чем положено, но потом сменила гнев на милость и налила ему настоящего виски. Все наказывали мне вести себя прилично.
Этот прохвессор ужас до чего умный, сказала мамуля. Все прохвессора такие. Не морочь ему голову. Будь паинькой, а не то я тебе покажу, где раки зимуют.
Буду паинькой, мамуля, ответил я.
Папуля дал мне затрещину, что с его стороны было нечестно: ведь я-то его не мог видеть!
Это чтоб ты лучше запомнил, сказал он.
Мы люди простые, ворчал дядя Лес. И нечего прыгать выше головы, никогда это к добру не приводит.
Я и не пробовал, честно! сказал я. Только я так считаю
Не наделай бед! пригрозила мамуля, и тут мы услышали, как в мезонине дедуля заворочался. Порой дедуля не двигается неделями, но в тот вечер он был прямо-таки живчик.
Мы, само собой, поднялись узнать, чего он хочет.
Он заговорил о прохвессоре.
Чужак-то, а? сказал дедуля. Продувная бестия! Редкостные губошлепы собрались у моего ложа, когда я сам от старости слабею разумом! Один Сонк не без хитрости, да и тот, прости меня, Господи, дурак дураком.
Я только поерзал на месте и что-то пробормотал, лишь бы не смотреть дедуле в глаза я этого не выношу. Но он на меня не обратил внимания. Все бушевал:
Значит, ты собрался в этот Нью-Йорк? Кровь Христова, да разве ты запамятовал, что мы, как огня, стережемся Лондона и Амстердама да и Нью-Амстердама[2] из боязни дознания? Уж не хочешь ли ты попасть в ярмарочные уроды? Хоть это и не самое страшное.
Дедуля у нас старейший и иногда вставляет в разговор какие-то допотопные словечки. Наверное, жаргон, к которому привыкнешь в юности, прилипает на всю жизнь. Одного у дедули не отнимешь: ругается он лучше всех, кого мне довелось послушать.
Ерунда, сказал я. Я ведь хотел как лучше!
Так он еще речет супротив, паршивый неслух! возмутился дедуля. Во всем виноваты ты и твоя родительница. Это вы пресечению рода Хейли способствовали. Когда б не вы, ученый бы сюда и не пожаловал.
Он прохвессор, сообщил я. Звать его Томас Гэлбрейт.
Знаю. Я прочитал его мысли через мозг Крошки Сэма. Опасный человек. Все мудрецы опасны. Кроме разве Роджера Бэкона, и того мне пришлось подкупить, дабы не важно. Роджер был незаурядный человек. Внемлите же: никто из вас да не едет в Нью-Йорк. Стоит лишь нам покинуть сию тихую заводь, стоит кому-то нами заинтересоваться и мы пропали. Вся их волчья стая вцепится и разорвет нас в клочья. А твои безрассудные полеты, Лестер, помогут тебе как мертвому припарка ты внемлешь?