Для тела хватит мне лишений»
А впрочем, хватит о былом.
Теперь мой друг и мой соперник,
Души метанья оборвал,
Своею пулей в час вечерний,
Мне грудь навылет разорвал.
Я под горой Машук убитый,
Горячей кровью истекал,
Дождём холодным был обмытый
Мой хладный трупЯ не стенал.
Могила ждёт без отпеваний,
Креста не будет надо мной,
Пришёл конец повествований,
Я умер Но в стихах живой!
Моему другу, что так рано и неожиданно ушёл на вечную охоту..
Другу
Друг ушёл сегодня на рассвете,
Отмурчал своё и отыграл,
Больше не погладит шёрстку ветер,
В час, когда из дома выбегал.
Не посмотрит взглядом золотистым,
Тем, что душу видел мне насквозь,
У него теперь другая пристань,
И я плачу, и не стыдно слёз.
Не попросит поиграть под вечер,
А с утра не требует пожрать
Был на редкость друг мой человечен
На кровать ко мне ложился спать.
Ластился, ворчал, вовсю мурлыкал,
Он считал, что все вокруг друзья,
Вёл себя порою, как владыка,
А я был, как будто бы слуга.
И тогда немного мы ругались,
И ты гордый ночь на кресле спал,
А потом мы вновь с тобой игрались,
А теперь без сил мой друг упал.
Ты на радуге меня дождёшься,
Не один меня там будешь ждать,
Те друзья, с кем в жизни я расстался,
Ждут, когда пойдём по ней гулять.
Пробежим весёлою толпою,
На руках кого-то подержу,
Кинем взгляд тогда в своё былое,
Шёрстку вашу в ласки погружу.
Но ещё здесь задержусь немного,
Вы простите там меня, друзья,
Для себя я не хочу иного,
Вы мои родные, вы семья.
Хотелось что-то создать в стиле Блока получилось, нет, не мне судить
Рассказ
Да, готовлюсь, я долго готовлюсь,
Но и всё же поведаю вам,
Про любовь, про улыбки и взгляды,
И что в жизнях печальный финал.
Он крутился под куполом цирка,
По канату над пропастью шёл,
Согревала его та улыбка,
Что когда-то средь зала нашёл.
Те глаза василькового цвета,
Что смотрели с волненьем туда,
Где под куполом пел он куплеты,
Где достать не могла суета.
И когда вниз спускался улыбка
Ободряла и грела его,
Но он знал: удовольствие зыбко,
И тепло не ему одному.
С ней всегда сидел рядом мужчина,
В щёчку ласково так целовал,
И горела внутри злая сила,
От которой себя презирал.
«Он же старый, должно быть, занудный,
Ну а ты лишь семнадцати лет,
Молодой акробат, безрассудный,
Каждый раз ждёт улыбки в ответ.
Пусть я клоун, немного наивный,
Но с тобой познакомлюсь я вмиг».
Но не мог, и улыбки ждал дивной,
Каждый раз в выступления дни.
Месяц, два пролетели в раздумьях,
Цирк поехал по всем городам,
А он был ну совсем как безумный,
И улыбок тех не принимал.
Разработал другую программу,
Трюков много опасных вошло,
Волновало, чтоб лучше ту даму,
И улыбка светила тепло.
Пролетели так тяжко полгода,
Он не видел улыбки, волос,
Тёмных-тёмных, как нимб у природы,
И глаза цвета неба без слёз.
Не явилась она на премьеру,
И потом не пришла, и потом,
И смеялись вовсю офицеры,
Крики дам эхом в сердце пустом.
Но однажды увидел мужчину:
«Он ведь с девушкой часто ходил,
Подойду и спрошу, и не сдвинусь,
Где подружка? Куда заманил?».
«Та мадам с вами часто ходила,
Не приходит она к нам давно,
Или вовсе она загордилась,
Иль с детЯми, как жёнам дано?».
«Молодой человек, моя Жанна,
Моя дочка, и цирк ей так мил,
Но больна и уже не румяна,
Хворью кости скрутило все ей.
Прихожу посмотреть, расскажу всё,
И о вас, акробате таком,
По канату как шёл колесом ты,
О словах не скажу, вечерком».
«Извините, простите, папаша,
Я другое хотел вам сказать,
Что, наверно, люблю дочку вашу,
Сам не знаю, как то доказать».
Засмущался, зарделся тот парень,
И слова от волненья глотал,
Хоть и был акробат популярен,
Как звезда в небе он не сиял.
Рассказал, как она вдохновенье
Подарила улыбкой своей,
Как глаза излучали волненье,
И как мир для него стал острей.
И отец, постаревший в заботах,
Парня в дом свой любезно позвал,
Хоть и был акробат им смущённый,
Он с отцом в дальний путь пошагал.
Вот и дверь в их квартиру открылась,
Жанна в кресле свободном сидит,
А в глазах, там, где боль накопилась,
У неё разгорелся вдруг стыд.
Что сидит и не может подняться,
Что не в силах поднять головы,
И что гостем не может заняться,
Что суставы и кости мертвы.
Акробат концертино доставил,
Представленье устроил, как смог,
А чуть позже отец чашки ставил,
Попить чаю, съесть торта кусок.
Ей циркач говорил про улыбку,
Что дарила тепло в тыщу ватт,
Что его вдохновляла мальчишку,
И смотрелась прекрасней наград.
И она улыбалась смущённо,
А в глазах благодарность была,
Обсуждали они увлечённо,
Когда в цирк прийти сможет она.
Он ушёл, приглашенье оставив,
За спиною захлопнулась дверь,
Но почувствовал, что он стал счастлив,
И что радость принёс ей теперь.
День-другой пролетели как птицы,
В цирк коляску-каталку ввезли,
А в ней девушка робко сидела
Жанну цирк посмотреть привезли.
Как смущалась, как очень боялась
Вызвать жалость, посмешищем стать,
Но в душе она вся улыбалась:
Вдохновенье хотелось отдать.
Из-под купола видел он шляпку,
Но мечтал он увидеть глаза,
Становилось душе его зябко,
Ведь поднять не могла взгляд она.
Жанна вдруг пересилила боли,
И лицо подняла своё вверх,
И глаза темноту пропороли,
Взгляд заметный, как прежде, средь всех.
Он увидел, и он улыбался,
Есть же в жизни подарки судьбы,
Но ошибся, чуть-чуть просчитался,
И теперь не помогут мольбы.
Зал затих, и вой труб оборвался,
Со слезами на юных щеках,
На прямых ногах вниз сошла Жанна,
И на тело упала, вскричав.
Тишина грудь всем сильно сдавила,
Пред собою не каждый видал,
Как уходит любовь меж опилок,
И как дружбы рассвет погибал.
Плакал дед, постаревший внезапно:
«Жанна, доченька, как же всё так?
Ты ему вдохновенье дарила,
Вместе с ним и ушла в вечный мрак».
Не пора ли оставить несчастных?
Я уже обо всём рассказал,
Нам концовка порой неподвластна,
Хоть не радостен этот финал.
Это показывает мою политическую позицию не согласия с линией нашей партии
Камень
На перепутье камень видный,
Большой и грозный возлежал,
И письмена на нём горели,
Те, что Бессмертный завещал.
«Пойдешь налево будешь битым,
Острожной тьмы не миновать;
Пойдёшь направо быть в почёте,
Народу правила писать.
Прямой же путь, увы, тернистый,
Ведёт он к смерти завсегда,
Какими вам идти путями,
Самим решать не без труда».
Пред камнем путники стояли,
Совет держали: кто-куда,
Один, упитанный направо,
Другой налево, где гряда.
А третий почесал в затылке:
«Направо, словно шли стада,
И влево вытоптали стёжку,
Прямой же путь одна беда.
Всё заросло, дороги нету,
И надпись смертью всем грозит,
Но я во всём всегда был дурень,
А смерть в любом пути бурлит.
Пойду я прямо Нет дороги?
Так протопчу по ней свою,
И если надо всё узнаю,
На том стоял я и стою».
Он шёл среди травы высокой,
А с неба солнца луч светил,
И птица жаворонок билась
В потоке воздуха над ним.
Под дубом кабана он встретил,
Тот сладко чавкал и ворчал,
И рассуждал на всю округу
А голос грозно так звучал.
«Ты всё идёшь своей дорогой,
Ты много хуже шакалья»
Так отрыгнул тогда бродяге
Тот боров, сытая свинья.
«Они стараются для денег,
А ты идёшь, как идиот,
Ты полон гордого презренья
К тому, что всех всегда влечёт.
Идём со мной, и сам увидишь,
Работа наша без конца,
И в том, что ем родную землю,
Награда нам за пот лица».
Он с ним пошёл, но ненадолго
На правый путь он заглянул,
И их работу он увидел,
И дикий их свиной разгул.
Народу правила писались,
Что бьют в мошну им без конца,
И только выгоду искали
В работе, сотни три глупца.
За то родную землю жрали,
И то, что та земля даёт,
И свой народ все презирали,
Хотели свиньи все почёт.
Он плюнул смачно им всем в рыло,
И развернулся, и ушёл,
И снова жаворонок бился,
А странник путь свиней отмёл.
Козёл, одетый в божье злато,
Златая цепь под бородой,
Жевал капустный лист он смачно,
И блеял, тот козёл святой.
Про власть свиней: «Она Святая,
Она от Бога нам дана,
И поклониться всем нам нужно