Фу-у Это всего лишь сон!
Перед ней стояла подвижная улыбающаяся девочка десяти лет.
Но у Ангелинки было такое чувство, даже ощущение, как будто бы она сегодня пережила чью-то жизнь, и притом не радостную, сумбурную. А главное, она во сне представлялась пожилой женщиной, даже старушкой, униженной и смятенной. И образ тот как будто бы до сих пор живёт в ней, довлеет и стесняет её. Она не в состоянии от него избавиться так явственно представилась ночная картинка, так жизненно.
Нет, сама картина сна была несколько забавной и даже трогательной, и детали, воспроизведённые во сне, тоже казались интересными, поскольку о таком она никогда и нигде не слышала. Ну, разве в разговоре между дедом и бабушкой иногда. Да и то не до таких подробностей, как во сне, и не до бытовых мелочей. Да и дед с бабушкой вряд ли могли быть в те времена участниками подобных событий, поскольку они всегда были городскими жителями, если она не ошибается. Но даже если и жили в деревне, то уж больно молоды они были для тех сказочных времён. А тут две старухи и старик.
Второй старушкой была Настёнка, подружка из соседнего дома. Внешне она даже чем-то походит на старушку. Забавная, и всегда весёлая, а во сне серьёзная и даже строгая к своему старику Михею.
На кого походил дед Михей, Ангелинка не могла припомнить, да и виделась с ним во сне, каких-нибудь пять-десять минут. Запомнила лишь, что был он в резиновых сапогах, в серых штанах, на колене четырёхугольная заплата. Старик был хмур, задумчив и безучастен. Но сквозь серые брови поблёскивали смешливые глазки, и он изредка пощипывал прокуренные усы. На старом военном кителе, по случаю прихода к властям, висели медали: "За отвагу" и две юбилейные.
А пришли они именно в сельский совет, как поняла девочка из дальнейшего сна, хотя чёткого представления об этом учреждении не уловила.
***
Они втроём сидят в коридоре перед залом заседания сельсовета на стульях.
Старушки в поношенных плюшевых курточках, в длинных юбках, на ногах у одной вельветовые полуботинки, у другой суконные ботики. Обе в выцветших старых платках, повязанных домиком.
Старухи, то есть Ангелина и Настёна, негромко о чём-то переговариваются. Делятся новостями, и как будто бы не особенно радостными.
Михей большой, сидит прямо, ладони скрестив на суковатой палке.
Скрипит дверь зала заседания, и на пороге появляется мужчина лет сорока.
Фофонцева, заходи! говорит он хрипловатым басом.
Фофонцева, то есть Ангелина, встаёт, одёргивает куртку, поправляет платок на голове и, бросив прощальный взгляд на собеседницу, семенящим шажком в ботиках проходит в зал. Мужчина прикрывает за ней дверь.
За большим столом покрытым зелёным сукном сидит Председатель молодой человек лет двадцати семи (Лёшка, с соседнего дома!), в костюме, при галстуке, в белой сорочке. Он строг, держится официально, перед ним бумаги и ручка.
Рядом с ним женщина (Валерка, с пятого этажа), и тоже строгая. Хотя эта строгость кажется напускной.
Фофонцева Татьяна Яковлевна? спрашивает Председатель.
Нешто, Алёша, ты меня не признал? удивляется посетительница, приостановившись у порога. Худенькое, потемневшее от старости лицо её кривится в смущении.
Хм, произносит в замешательстве Алёша. Давай, баба Таня, так договоримся. Мы сейчас с тобой, как на суде. Мы судим тебя за самогоноварение. Поэтому мы будем судьями, а ты подсудимой. Поняла?
Баба Таня согласно кивает, серые концы платка, как козлиная борода, мелко трясутся под подбородком.
Вот и хорошо. А теперь подойди сюда, на середину, председательствующий указывает ручкой перед столом.
Старуха повинуется.
К Алёше с правой стороны подсаживается мужчина (Прошка, с первого этажа соседнего подъезда), который приглашал самогонщицу в зал. Он одет легко, по-летнему, в светлую рубаху с расстёгнутым воротом. Держит себя степенно, важно. Тоже соблюдает строгость, соответствующую положению.
Итак, начнём заседание, говорит председательствующий.
Члены комиссии согласно кивают.
Татьяна Яковлевна, вы, конечно, поняли, зачем мы вас вызвали?
Дык, это зачем?
Алёша удивлённо вскидывает голову.
Ты что, баба Таня, не поняла? Я же сказал, что мы будем вас сейчас судить за самогоноварение. С самогонкой тебя, то есть вас, застукали? Застукали. Полтора литра изъяли? Изъяли.
Старуха согласно трясёт "бородой".
Отняли, Алёша, отняли Если бы вы знали, как её, заразу, гнать на кастрюльке, да без холодильничке. Наверное, вся деревня пьяная ходила.
Члены комиссии оживляются. Блондинка (Валера), сидевшая с левой стороны от председателя, записывает ответ "подсудимой".
Ты Вы
Похоже, Алёша никак не может настроиться на официальный тон. Смущённо кохыкает в кулак и начинает по-простому:
Ты, баба Таня, слыхала о законе по борьбе с самогоноварением и алкоголизмом? Слыхала, я тебя спрашиваю?
Молчание. Старушка тужится что-то припомнить или сформулировать ответ половчее, но не может. Руки ей мешают, она их прячет, то за спину, то сцепляет пальцы впереди себя. Наконец, они, поймав уголки платка по бородой, успокаиваются.
Ты что, баба Таня, с Луны свалилась? Он уж второй год, как в силу вошёл, а ты будто бы и не знаешь. Знаешь, что есть такой закон?
Верно, касатик, кажись, был. Про строгости слыхивали
Ну вот, закон знаешь, слыхивали, а почему нарушаешь?
Чего?..
Указ, говорю, почему нарушаешь?
Старуха переминается с ноги на ногу.
Дэк это нужда, Алёшенька.
Какая ещё нужда? По нужде самогон гонишь?
Эдак, эдак, поспешно соглашается старушка. Водка-то, эвон какая стала дорогущая. Где ж её напасёшься? А тут ещё этот, сухой закон
А ты что, гулянки часто устраиваешь?
Алёшенька обводит смеющимися глазами своих коллег. Те снисходительно улыбаются.
Дык кажную весну и осень. Веселюсь, а то и плачу. Жисть-то вишь, какая развесёлая, баба Таня кончиком платка смахивает слезу. Ты, Алёша, разве сам не понимашь? Нужда, я говорю, будь она неладна Кто ж без ентого дела, что делать будет мне? Э-э отмахнулась рукой.
Ну, можно и за деньги.
Конечно, можно. Почему нельзя? И за деньги можно. Так не хотят. Кто счас за деньги работает? Деньги мало кто берёт. Им, говорят, подавай счас жидкую валюту. Да оно маленько и подешевше с самогоночкой-то Этот раз Проша вспахал огород, выпил баночку, а от денег отказался. Разве мне плохо?.. Спасибо тебе, Прохор Игнатыч! Хороший ты человек. И похаешь ладно.
Старушка кланяется мужчине, сидящему с правой стороны от председателя.
Ты, бабка, того, этого не сваливай тут на личности, ворчит Прохор Игнатьевич, нахмурив густые выгоревшие на солнце белёсые брови.
Дык я что, касатик, забеспокоилась бабка. Я ж не со злом. Я ж тебя хвалю. Ты сердобольный, Проша. И пьёшь мало, и денег не берёшь. Другие
Ты зачем сюда пришла, бабка? повышает голос "касатик", краснея.
Дык это вызывали. За самогонку, поди
Старушка пригнула испуганно голову и заводила уголком платка по лицу, казалось, ещё немного, и она заплачет.
Вот и отвечай. Следующий раз будешь знать, кого угощать, ворчит Прохор.
Дык это старый Михей, паразит, всхлипнула она без слёз. Пить пьёт, а как помочь чево попросишь, не могёт. Не дала ему похмелиться Да и то человек не по злобе сболтнул. Во хмелю был. Он сам здесь, кивает на двери. Пришёл каяться. И старуха Настасея с ним. Ох, и шибко она его ругала. Ох, и ругала Обещает, как накурят, так своей самогонкой вернут мне за туё, что у меня отняли
Члены комиссии засмеялись. Старуха сконфуженно осеклась и подалась к столу.
Тю! Че я трёкаю? Вы не слушайте меня, старую дуру Вы уж это, вытянутой рукой показала на двери, им ниче не говорите. Ладно?
Ладно, ладно, бабка. Прикуси язык, буркнул Прохор.
Блондинка, наклонясь к председателю, что-то негромко ему сказала. Тот одобрительно кивнул.