Главное никаких журналистов!
Понятно! ответил господин Мален и, пытаясь заслонить собою вход в купе следователя, произнес: Извините, господа, купе занято.
Я журналист, сударь, сотрудник «Эпок», представился мой друг, весьма учтиво поздоровавшись с письмоводителем. Мне нужно сказать господину де Марке несколько слов.
Господин де Марке весьма занят расследованием.
Можете поверить, его расследование мне совершенно безразлично. Я не занимаюсь раздавленными собаками, заявил молодой человек, выразив при помощи нижней губы бесконечное презрение к рубрике происшествий. Я театральный хроникер, и поскольку мне нужно будет сделать отчет о сегодняшней премьере
Проходите, сударь, прошу вас, тут же согласился письмоводитель, уступая Рультабийлю дорогу.
Тот переступил порог купе, я зашел следом и сел рядом с ними; господин Мален поднялся в вагон и закрыл дверцу. Господин де Марке взглянул на него.
Ах, сударь, не сердитесь на этого достойного человека за то, что он позволил мне нарушить ваш запрет, начал Рультабийль. Я хотел бы иметь честь говорить не с господином де Марке, а с господином Castigat Ridendo. Позвольте мне вас поздравить, и, как театральный хроникер «Эпок», я И Рультабийль представил сначала меня, потом представился сам.
Господин де Марке беспокойно поглаживал свою остроконечную бородку. В нескольких словах он объяснил Рультабийлю, что как автор слишком скромен и не желает поэтому, чтобы завеса его псевдонима была публично приоткрыта, а также надеется, что восторг журналиста по поводу его сочинения не зайдет столь далеко, чтобы сообщить публике, что господин Castigat Ridendo не кто иной, как следователь из Корбейля.
Работа драматурга, добавил он после секундного колебания, может повредить работе следователя, особенно в провинции, где люди несколько консервативны
Можете положиться на мою скромность! воскликнул Рультабийль, воздевая руки к небу.
Поезд тронулся.
Уже едем! воскликнул следователь, удивленный, что мы отправились в путь вместе с ним.
Да, сударь, истина пустилась в путь, любезно улыбнувшись, сказал репортер, в путь к замку Гландье. Славное дельце, господин де Марке, славное дельце!
Очень туманное дело! Невероятное, непостижимое, необъяснимое дело. Я боюсь лишь одного, господин Рультабийль, что журналисты станут пытаться его объяснить.
Да, ответил мой друг, услышав этот недвусмысленный намек, этого следует опасаться. Всюду они лезут Но я, господин следователь, разговариваю с вами по чистой случайности, которая свела нас в одном купе.
А куда вы едете? поинтересовался господин де Марке.
В замок Гландье, без запинки ответил Рультабийль.
Вы не войдете туда, господин Рультабийль! привскочил господин де Марке.
А что, вы против? ощетинился мой друг, готовый к бою.
Ну что вы! Я слишком люблю прессу и журналистов, чтобы чинить им препятствия в чем бы то ни было, однако господин Стейнджерсон никого не принимает. Дом хорошо охраняется вчера ни одному журналисту не удалось проникнуть даже в парк при замке.
Тем лучше, обрадовался Рультабийль, я приеду вовремя.
Господин де Марке поджал губы и, казалось, был готов замкнуться в упрямом молчании. Однако длилось это недолго: Рультабийль незамедлительно сообщил, что мы едем в Гландье, чтобы пожать руку «старому доброму другу», как выразился он, имея в виду Робера Дарзака, которого видел раз в жизни.
Бедняга Робер! продолжал юный репортер. Бедняга Робер! Должно быть, он близок к смерти он ведь так любил мадемуазель Стейнджерсон.
Это правда. Господин Дарзак в таком горе, что на него жалко смотреть, нехотя процедил господин де Марке.
Но не следует терять надежду, что мадемуазель Стейнджерсон выживет.
Да, будем надеяться. Вчера ее отец признался мне, что если она скончается, то он тоже проживет недолго. Какая невосполнимая потеря для науки!
Рана на виске глубока, не так ли?
Еще бы! Просто невероятно, что она не оказалась смертельной. Удар был чрезвычайно силен.
Значит, мадемуазель Стейнджерсон ранили не из револьвера, пробормотал Рультабийль, бросив на меня торжествующий взгляд.
Господин де Марке очень смутился и, казалось, хотел воскликнуть: «Я ничего не говорил, не хочу ничего говорить и ничего не скажу!» Затем он отвернулся к секретарю, словно не желая нас больше знать. Но сбить Рультабийля с толку было не так-то просто. Он придвинулся к следователю и, показав ему добытый из кармана номер «Матен», спросил:
У меня есть один вопрос, господин следователь, который, по-моему, не будет бестактным. Вы читали сообщение в «Матен»? Вздор какой-то, не правда ли?
Вовсе нет, сударь!
Ну как же! В Желтой комнате только одно окно, решетка на нем цела, дверь пришлось взломать, а убийцы в комнате не оказалось!
Вот именно, сударь, вот именно! Точно так и обстоит дело.
Рультабийль не ответил и о чем-то задумался. Так прошло с четверть часа. Очнувшись от своих мыслей, он вновь обратился к следователю:
А какая в тот вечер была у мадемуазель Стейнджерсон прическа?
Не понимаю, удивился господин де Марке.
Но это же необычайно важно, настаивал Рультабийль. Она была причесана на прямой пробор, верно? Я уверен, что в тот драматический вечер она была причесана на прямой пробор!
Нет, вы ошиблись, господин Рультабийль, возразил следователь. В тот вечер волосы у мадемуазель Стейнджерсон были подняты и уложены в узел на затылке. Это ее обычная прическа. Лоб полностью открыт говорю вам точно, потому что мы долго исследовали рану. На волосах крови не было, а после покушения к ее прическе никто не притрагивался.
Это точно? Вы уверены, что в ночь покушения мадемуазель Стейнджерсон не была причесана на прямой пробор?
Совершенно, ответил, улыбнувшись, следователь, я даже помню, как врач, осматривая рану, сказал: «Жаль, что мадемуазель Стейнджерсон всегда убирает волосы со лба. Причесывайся она на прямой пробор, волосы на виске смягчили бы удар». Однако же странно, что вы придаете этому такое значение.
Раз у нее не было прямого пробора, то что же выходит? Хотел бы я знать Рультабийль огорченно махнул рукой и спросил: А рана на виске серьезная?
О да.
А каким оружием она нанесена?
Это, сударь, секрет следствия.
Вы нашли оружие?
Следователь не ответил.
А следы на горле?
На этот раз следователь соблаговолил сообщить, что, по мнению врачей, сжимай убийца горло еще несколько секунд, мадемуазель Стейнджерсон была бы задушена.
Судя по статье в «Матен», продолжал настаивать Рультабийль, дело это совершенно необъяснимо. Не могли бы вы сказать, господин следователь, сколько в домике дверей и окон?
Их пять, откашлявшись, заявил господин де Марке, который был уже не в силах сопротивляться своему желанию представить расследуемое им дело во всей его загадочности. Их пять; дверь в переднюю единственный вход в павильон снабжена автоматическим замком. И снаружи, и изнутри он отпирается только ключом. Ключей два один у папаши Жака, другой у господина Стейнджерсона. Мадемуазель Стейнджерсон ключ не нужен, поскольку в павильоне живет папаша Жак, а все дни она проводит с отцом. Когда случилось несчастье, входная дверь была, как всегда, заперта; один ключ находился в кармане у господина Стейнджерсона, другой у папаши Жака. Что же касается окон, то их в павильоне четыре: одно в Желтой комнате, два в лаборатории и одно в передней. Окна лаборатории и Желтой комнаты выходят в поле, и только окно передней в парк.
Через это-то окно он и выскочил из павильона! вскричал Рультабийль.
Как вы узнали? изумился господин де Марке, устремив на моего друга пристальный взгляд.
Как убийца покинул Желтую комнату, увидим позже, отозвался Рультабийль, но из павильона он убежал через окно передней, это точно.