Следующей персоной, о ком я бы хотел рассказать, была психолог Екатерина Опекунцева. Она была на несколько лет старше меня, невысокого роста, стройной даже немного худощавой; одетая в чёрную кожанку и чёрные полиэстеровые брюки; с большими светло-карими глазами. Я принялся слушать её разговоры с собравшимися и понял, что она пошла в психологи вовсе не из-за какого-нибудь врождённого дара. Катя не «пошла» в психологи она туда «бежала»! Бежала от своих комплексов, душевных переживаний и ощущения, что её не будут любить, если она не заработает эту любовь своей помощью другим. В разговоре с малознакомыми людьми Опекунцева много раз упомянула свои «идеальные отношения с мужем», а также дала понять, как «хорошо она разбирается в этой теме в принципе». Предложения «если что, прийти к ней на консультацию» получили все в том числе и я. В принципе, я допускал, что у нас будет с ней консультация, однако психологом в этом случае видел, скорее, себя. Да, единственным, кого Опекунцева не пригласила к себе на сеанс, был сам именинник. Но она просто не могла не чувствовать его внутреннюю мощь
Самым возрастным гостем Звонимирова и последним, о ком я хочу рассказать подробно был сорокапятилетний Антон Москвин, директор гуманитарного института. Ростом примерно с Приличного, полный, с зелёными глазами; одетый в просторные серые джинсы и бледно-зелёный свитер. Общаясь с гостями, Москвин как-то автоматически смеялся, очевидно, считая, что ситуация к тому располагала. Однако в его достаточно безразличных как правило глазах временами читалась глубокая тоска.
Семнадцатое августа
На допросе у Гараниной
Дмитрий, что, на ваш взгляд, связывало всю эту разношёрстную компанию? с каким-то будто бы даже личным интересом спросила меня Гаранина.
Я уверен, что они все кто более открыто, а кто менее надеялись, что Звонимиров сумеет разрешить их жизненные проблемы, ответил я следовательнице, теребя рукав своего тёмно-синего хлопкового свитера. Это читалось даже в Опекунцевой. Ей самой было бы очень сложно признаться, что у неё не всё хорошо в жизни. И в личной жизни в том числе. Однако она надеялась, что найдётся некто, кто сумеет её понять и оказать ей психологическую помощь в самый нужный момент.
В ту минуту я внутренне ликовал. По изменившемуся буквально на какие-то мгновения выражению глаз Гараниной я увидел, что сумел задеть нужные струны в ней самой. Это была одна из настоящих причин, почему я был здесь, в допросной хотя причина формальная была совершенно иной.
Расскажите про Москвина, вернувшись в относительное внутреннее равновесие, сказала Гаранина. Он тоже состоял в вашей группировке?
Что ж, про Москвина я мог ей рассказывать. В жизни Антона Максимовича намечалась большая неприятность. По главной заботе последних лет его жизни гуманитарному институту, который Москвин возглавлял, был нанесён фатальный удар: у него была отозвана лицензия. Конечно, Антон отчётливо видел тенденции последних десятилетий что в образовании, что в цивилизации вообще. «Точные», левополушарные дисциплины безпощадно вытесняли правополушарные гуманитарные. И причины этого Москвин также прекрасно понимал. Человек с развитым правым полушарием, умеющий чувствовать и понимать без слов, был негласно объявлен врагом современной технократической цивилизации. Тот же двуногий житель Земли, у кого правое полушарие «благополучно» атрофировалось, имел возможность «безбедно» стать винтиком в этой громадной технократической постройке.
Шестое августа
День рождения Звонимирова
Иван сказал, что постарается помочь Антону Максимовичу. Однако, как сказал Звонимиров, это было невозможно без участия самого Москвина. Пока что директор института ждал от потенциального спасителя дальнейших инструкций и делал вид, что ему было весело на вечеринке.
А где же музыка? спросил в какой-то момент уже подвыпивший Успехов. Ваня, пусть сюда принесут гитару! Я спою для вас всех!
Приличный немного ехидно улыбнулся. И каким-то образом я почувствовал, что ему здесь не радостно. Он как будто бы уже устал от всего этого шума, веселья, вспышек фотоаппаратов, автографов и вторжений в его внутреннее пространство. Наверное, его сердцу хотелось бы от всего этого бежать. Душа его, похоже, уже изголодалось по исцеляющему светлому безмолвию
«Куда же убежал ты?» вспомнились мне мои любимые строки, о которых мне ещё предстоит написать позже.
И в этот момент в зал действительно вошёл человек с гитарой, а также Оля Римская. Но сперва я расскажу о «гитаристе». Его звали Виктор Правин. Он был моим ровесником, и мы пересекались с ним в университете, когда я учился на лингвиста, а он на биолога. Виктор был полноват и коренаст, с собранными в хвост длинными коричневыми волосами; одет он был в синие просторные джинсы и сине-голубую клетчатую рубашку с закатанными по локоть рукавами. Полагаю, что без протежирования Ивана он бы ни за что не прошёл ни один клубный фейсконтроль. К слову, во всей этой обстановке Правин себя чувствовал крайне неловко. Я понимал, что ему была глубоко отвратительна сама атмосфера людских скопищ, а клубных тем паче. Однако надо отдать ему должное: Виктор сумел отодвинуть личные эмоции на задний план и пришёл поздравить своего друга Ивана с днём рождения. Да ещё как поздравить
В этот же вечер я впервые увидел и Олю Римскую. Ростом чуть ниже Правина, примерно метр семьдесят; с голубыми глазами навыкате и длинными распущенными тёмно-русыми волосами почти до пояса. Одета она была как-то по-пацански: широкие джинсы, не позволявшие оценить безупречную форму её ног; серая футболка, туго обтягивающая упругую грудь; чересчур просторная чёрно-зелёная клетчатая рубаха и кроссовки. В глазах Римской я разглядел готовность сражаться иначе выразиться не могу. Очевидно, когда-то её воля была жестоко подавлена и сейчас она жаждала реванша. И ведь не так давно мы были так близки к этому самому реваншу Но я опять забегаю вперёд.
Прости, Юрий, но сейчас для вас сыграет Виктор, сказал Звонимиров Успехову, уже приготовившемуся «звездить».
Ладно, Витюха, жги! крикнул уже изрядно пьяный диджей, скрывая за своим балагурством вновь нахлынувшую тоску.
И Правин, присев на стоявший у концов П-образного дивана стул, приготовился играть. Оля Римская расположилась справа от меня на свободном месте дивана. Девушка-хакер сдержанно улыбнулась мне; я же ответил привычной для меня задумчиво-кислой улыбкой. Да уж, веселье и проявления радости точно не были моим коньком. И в тот момент Правин принялся играть на своей акустической гитаре.
Я не слышал прежде ничего подобного. Это словно был некий язык, а не просто музыка. Я осознавал, что эта прекрасная безсловесная мелодия не уместилась бы ни в какие слова даже в самые добрые и возвышенные. Эта музыка была самим чувством, самой Жизнью, самой Любовью. О такой Любви мечтает каждый человек о Любви всепринимающей, всепрощающей и всепонимающей.
Мне показалось, что Успехов заплакал. Опекунцева сидела задумчивой. Даже глаза Москвина не показались мне в ту минуту безразличными. Лицо Правина оставалось, как и прежде, суровым. Оля Римская улыбнулась мне более открыто И даже я наконец-то сумел улыбнуться от души. Затем я, Ольга и Виктор взглянули на неизменно ясное лицо нашего именинника. Мы поняли, что нам многое предстоит обсудить. В том числе и то, почему я оказался в итоге не там, где планировал, а в допросной перед Ниной. Хотя, как и я сказал в самом начале, я до сих пор ни о чём не жалею. Я просто хочу верить, что мои друзья до сих пор живы