Филохор удалился, чтобы исполнить приказание, а Пандион тем временем продолжил свою речь:
Тому, о чем сказано, вы, мужи энойские, положите только начало; затем вся Аттика последует вашему примеру; однако каждый должен высечь в своей памяти нужно опасаться Кубка Обиды. И как цветок вырастает на могиле, так со временем из вашего преступления, повлекшего столько несчастий, произойдет веселый праздник Сельские Дионисии. Те песни скитаний, которая пела Эригона, когда искала своего отца, необходимо восстановить из отрывков, которые слышали прохожие; это святые песни, они любы Дионису. Утерянные строки дополнит Феспид, которому я поручаю стать основателем нового обряда. Ваши девушки будут их петь на праздничных гуляньях. Вам же, мужи, во искупление совершенного греха надлежит сделать следующее. Молодым вином, которое созреет к празднику Сельских Дионисий, наполнить козьи меха, смазав оливковым маслом их и без того гладкую поверхность, тут царь усмехнулся, и проводить вот какие состязания. Пусть участники их запрыгнут одной ногой на козью шкуру. Будут они шататься, спотыкаться пусть. Кто дольше других удержится на мехе, тот станет победителем. Это веселое шутливое качанье и спотыканье убережет вас от постыдного пьяного шатания под ошеломляющим действием напитка, принятого сверх меры.
И долго еще объяснял добрый царь сельчанам особенности и смысл нового праздника; но вот со стороны городка показалось шествие. Впереди шла царица Зевксиппа рядом с женой Феспида, жрицей Артемиды; за ними Антианира и Ликорида. Дальше шли девушки с завязанными руками: Коринна, Никандра, Пандора, Каллисто и другие в окружении своих матерей; сбоку шли их младшие сестры. Замыкал шествие Филохор в сопровождении юношей с веревками в руках.
По команде царя веревки привязали к рядом стоящим деревьям получилось десять качелей.
Дети, обратился царь к девочкам, покачайте своих кукол.
Кукол привязали к качелям, и девочки принялись их баюкать, передавая одна другой, с визгом и шиканьем. Когда развлечение было в разгаре, царь приказал подвести к качелям девушек со связанными руками всего их было десять. Поначалу они настороженно отнеслись к происходящему, но постепенно радость юных стала передаваться и им: печать Персефоны исчезла с их лиц.
Развяжите им руки! Красавицы, покачайте ваших сестер!
Приказ исполнили. Видно было, как жизнь возвращается к девушкам, на щеках их заиграл румянец.
А теперь покачайтесь на качелях сами!
Это распоряжение было выполнено еще охотней. Снова зазвенел серебристый девичий смех, как в тот прекрасный день, когда песни в честь Артемиды звучали в этой самой роще.
Ликорида подошла к качелям и запела:
Смех умолк, печаль пришла на смену веселью, слезы заблестели в глазах девушек. Но это были добрые, очищающие слезы. И долго еще под звуки пения Ликориды взлетали вверх и опускались вниз спасенные девушки под зеленым сводом зеленой рощи.
Когда качели остановились, девушек подозвала к себе царица, расцеловала каждую и сказала:
Ну что, красавицы, через четыре полнолуния состоится праздник Артемиды в Бравроне, и я приеду туда раздавать венки. Вы там будете?
Будем, милостивая царица. Все будем, если бог позволит.
Так не забудьте же уже и так долго ожидает вас ваш венок.
Все собрались было расходиться, но царь снова подал голос:
Мужи энойские! Ваше право выбирать себе демарха остается в силе. Конечно, ни один из тех, кто причастны к пролитию крови Икария, не сможет приносить за вас жертвы бессмертным богам. Поэтому демархом вашим станет Эврикрат, а его ближайшим советником любезный богам Феспид. Но это еще не всё. Ферекрат, сын Эврикрата, и Ликорида, дочь Феспида, подойдите сюда.
Юноша и девушка подошли.
Ферекрат, у истоков Эразина остался хутор, принадлежавший бедняку Икарию, твоему дяде. Хутор невелик, но его ждет великое будущее из него вырастет селение Икария, освященное покровительством Диониса. Там ты поселишься, взяв в жены дочку Феспида. Надеюсь, ты станешь ей хорошим мужем Нет, еще не сейчас, добавил он, заметив, что девушка покраснела до самых ушей. До того пусть она в свите медведиц послужит Артемиде и своим усердием добьется ее покровительства. Феспид не имеет потомства по мужской линии, так пусть же его имя станет священным в вашем роду. И подсказывает мне мое сердце, что наступит пора, когда Феспид из Икарии посвятит афинскому празднику Диониса такое творение, которое прославит и его и нас на все времена среди всех народов. Мужи энойские, солнце скрылось за Парнетом, и над морем заблестели первые звезды. Расходитесь с миром по своим домам вместе со своими дочерями им больше ничто не угрожает. Мы же с царицей просим тебя, Феспид, оказать нам гостеприимство на эту ночь.
II. Заклятый двор
I
В ограде Деметры Фесмофоры было в тот день особенно шумно. Весь вчерашний прошел у женщин в посте, молитвах и серьезных хороводах; но уже с вечера, после розговен, началось веселье, а утро следующего дня принесло праздник материнской гордости, Каллигению. Теперь «молодые» были предметом иногда нежного, чаще добродушно-насмешливого ухода со стороны «старых»: кому-то достанется венок? Пока он свешивался с каменной руки статуи Каллигении, стоявшей на площадке Пникса перед палатками, между статуями Деметры и Коры: его присуждение требовало различных приготовлений, из которых первым был выбор коллегии судей.
По обычаю их должно было быть три; разумеется, все из «старых». О председательнице не было сомнений: всеми голосами прошла царица Праксифея. Это не было обязательно; перед Деметрой все считались равными, но среди присутствующих не было, кажется, ни одной, которой эта достойнейшая женщина не оказала той или другой услуги, и из маленьких героев праздника не один был ей обязан тем, что благополучно увидел свет дня. Но о заседательницах много спорили: заявляли притязания те, которые сами во время оно получили венок Каллигении, но заявляли и те, которые среди «молодых» имели наибольшее число дочерей.
Готовились и «молодые»: сначала спели хором песню в честь Каллигении, сопровождаемую взаимными насмешками и колкостями, а затем отправились в палатки наряжать каждая своего младенца.
Наконец, зычный голос глашатайши возвестил, что приготовления кончены, и все стали собираться на площадке. Перед статуей Каллигении стояли длинные столы, покрытые мягкими овечьими шкурами; на них было приказано разложить малюток спеленутыми, всех рядышком. Когда это было сделано, матери отошли в сторону, и царица с заседательницами стали их обходить, на значительном промежутке одна от другой. У головы каждого ребенка стояла покрытая чашечка с отверстием посредине покрышки; в это отверстие понравившемуся ребенку опускали миртовый листик.
Хотя это делалось только при третьем обходе, однако уже при первом было заметно, что всем трем женщинам особенно понравился один сочный карапуз, убранство которого свидетельствовало о заботливости, но не о богатстве его родителей. Круглое упитанное личико, еще очень далекое от строгости аттического профиля; ясные, зеленовато-голубые глазки; свои ручонки ему после долгих потуг удалось выдобыть из-под пеленок этот успех привел его в хорошее расположение духа, и он, перебирая освобожденными ручонками, внимательно их рассматривал и, казалось, одобрял.
После третьего обхода секретарша сосчитала тех детей, у которых в чашечках оказалось по три листика; таких было около десятка; их оставили, остальных убрали.