Миссис Вебстер. Он поворачивается к Кэсси. И Кэсси Рейнольдс, если не ошибаюсь?
Кэсси хмурится.
Простите, мне казалось, мы встречаемся с журналистом, а не детективом.
Мой локоть рефлекторно бьет ее в бок.
Мы усаживаемся за стол. Мистер Уайтли (может, мне следует называть его Ник?) уже заказал бутылку «Каберне Совиньон» и кувшин воды со льдом. Этот журналист из второсортного местного бульварного изданьица знает, как проводить встречи. Мне требуется минута, чтобы вернуться в настоящее. Понимаю, что он уже что-то сказал, а я все это время смотрела на его руки и пыталась вспомнить, когда подобные руки меня обнимали.
Простите, что?
Он кивает на вино.
Я сказал: не стесняйтесь, наливайте, сколько хотите.
Наливаю себе стакан воды, Кэсси выбирает вино.
Итак, мистер Уайтли, начинаю я.
Пожалуйста, зовите меня Ник.
Хорошо, Ник. Вы, вероятно, гадаете, почему я снова связалась с вами после того, как вчера так бесцеремонно вас выгнала.
Ник отрывает голубые глаза от бокала с вином и встречается взглядом со мной. Потом его взгляд быстро пробегает по мне и снова возвращается к моим глазам.
Я задаюсь вопросом, Сьюзан Могу я вас так называть? Я киваю в ответ, и он продолжает: Что вам от меня так нужно, если вы внезапно захотели поговорить с представителем прессы?
Вы поэтому здесь? Вам любопытно? Вы уже знаете мои новые имя и фамилию, адрес, вероятно, у вас имеется несколько фотографий. Что вы получите от этой встречи?
Признаю: мне стало любопытно. Я журналист, пристрелите меня. У него на лице быстро мелькает улыбка, и он поворачивается к Кэсси. Не вы.
Кэсси саркастически кривит губы. Я не уверена, что Ник Уайтли шутит.
В таком случае будет лучше, если я сразу перейду к делу.
Я достаю газетную статью из своей коричневой кожаной сумки и протягиваю ему. Он просматривает ее и возвращает мне назад.
Я это уже читал, сообщает он, и по его голосу слышно, что ему весело. И полагаю, вы смогли узнать, что это написал я.
Вот именно. Я напряжена, но козырь пока не показываю. Не надо заранее раскрывать карты! Вы не могли бы рассказать про исчезновение доктора Райли? Я долго искала информацию. Если верить «Гуглу», его так и не нашли.
Ник прямо смотрит мне в глаза.
«Гугл» вам все правильно сообщил. Мэттью Райли так никогда и не нашли. Многие считают, что он связался не с теми людьми и был вынужден исчезнуть. Другие говорят, он совершил самоубийство из-за долгов, но полиция никаких долгов не обнаружила и вообще не нашла, чтобы что-то было нечисто. Вся информация, которую мы собрали, говорила о том, что у него красивая жена и две маленькие дочки. Никакой записки он не оставил.
А вы сами что думаете?
Он качает головой и уже собирается ответить, но тут у нашего стола появляется официант и замирает с блокнотом и ручкой.
Что желаете?
Я смотрю на остальных.
Салат с курицей без заправки, заказывает Кэсси.
Ник переводит взгляд на меня.
М-м-м, я буду пенне аль полло [15], жареную хрустящую картошку и чесночные шарики. «Что? Я проголодалась».
Ник улыбается.
Звучит заманчиво. Я буду то же самое. Мне нравятся женщины, которые любят поесть. Так что вы хотели узнать про Мэттью Райли?
Его вкрадчивый голос заставляет меня вернуться к сути дела.
Что случилось по вашему мнению? Зачем исчезать человеку с хорошей работой и любящей семьей?
Люди постоянно совершают нетипичные для них поступки, отвечает Ник, делая глоток вина. Он меня имеет в виду?
Наверное, осторожно произношу я.
Теперь я задам вопрос. А почему вы хотите об этом узнать?
Кэсси кивает на мою сумку. Я понимаю, что пришло время показать ему то, что там лежит.
Запускаю руку в сумку, достаю фотографию и молча передаю Нику. Он берет ее.
Я получила эту фотографию два дня назад. Ее подбросили в почтовый ящик на моей входной двери. На конверте не было марки и штемпеля. А потом появились вы.
Ник внимательно изучает фотографию, явно гадая, к какому выводу он должен прийти при виде маленького мальчика с красивой улыбкой. Когда он переворачивает фотографию и читает написанное на обороте, я вижу, как меняется выражение его лица легкая озадаченность превращается в удивление.
Теперь вы понимаете?
Я наклоняюсь вперед на стуле, не в силах скрыть свое возбуждение. Не могу объяснить, почему для меня так важно, чтобы этот мужчина поверил моему рассказу. До этой минуты я не осознавала, как сильно мне надо, чтобы кто-то озвучил то, что я думаю втайне от всех. Я считаю, что мой сын может быть все еще жив.
Думаю, да, медленно произносит Ник, опуская фотографию на стол.
Он смотрит на нее так, словно та может начать с ним говорить, если и дальше неотрывно смотреть на нее. Я не представляю, какие мысли проносятся у него в голове: глаза у него красивые, но прочитать что-то по ним невозможно. Может, юридическая практика подошла бы ему лучше, чем журналистика. Или игра в покер.
Во-первых, я хочу, чтобы вы знали: я не имею никакого отношения к этой фотографии, хотя понимаю, как это может выглядеть. Во-вторых, мне сложно понять, почему после получения этой фотографии (это может быть абсолютно любой маленький мальчик) вы пришли к выводу, что ваш сын жив, а доктор Райли подделал его свидетельство о смерти, чтобы вас обвинили в убийстве ребенка. И потом он совершил самоубийство? Или, может, его за вас убила мафия? И четыре года спустя он восстал из мертвых, чтобы собственноручно доставить вам фотографию вашего маленького мальчика?
Согласна: если представить все таким образом, то выводы на самом деле кажутся несколько натянутыми. Но я ни за что на свете не признаюсь в этом самодовольному ублюдку.
Я не говорила ничего подобного, с вызовом отвечаю я. И мне совершенно не понравилась ваша издевка насчет восставшего из мертвых, которую вы добавили в конце. Меня беспокоит, что кто-то мог узнать, кто я. Это может быть человек, решивший поквитаться со мной. Зачем иначе прилагать такие усилия?
Кэсси сидит, опустив плечи, и устало трет лицо. Очевидно, она ожидала, что все сложится гораздо лучше. Ник Уайтли дал ясно понять, что считает нас обеих идиотками. Я не вижу смысла задерживаться дольше, но тут приносят еду, и мы втроем сидим молча, пока официант суетится вокруг, раскладывая салфетки нам на колени и доливая напитки в бокалы. Как только он уходит, я снова начинаю говорить.
В тот же самый день кто-то подбросил еще и это мне в сумку. Я вручаю ему газетную фотографию. Возникает еще больше вопросов и еще больше маловероятных ответов. Ник берет вторую фотографию, но неотрывно смотрит на меня. Я не отрицаю, что рассматривала возможность, что мой сын все еще жив, пусть это и кажется безумием. Но ответьте мне вот на какой вопрос, мистер Уайтли. Представьте, вы провели последние одну тысячу и семь дней жизни, желая умереть из-за того, что, как вам все говорили, вы сделали со своим маленьким сыном, а потом вдруг выясняете, что есть шанс (пусть и минимальный), что вы этого не делали. Ваш маленький мальчик все еще жив и счастлив. Разве вы не ухватились бы за него обеими руками? Кто-то вложил мне в голову эту мысль. Пусть она появилась на секунду, пусть этот человек был жесток и хотел меня напугать, я не знаю, чем он руководствовался! Но я хочу выяснить, кто это сделал и почему.
Его вилка замирает на полпути ко рту, и я понимаю, что смотрит он на меня совершенно иначе. Любопытства больше нет, исчезла улыбка играющего с мышкой кота, как и дерзкий, самоуверенный блеск в глазах. Человек, который смотрит на меня, выглядит так, словно точно знает, каково это отчаянно хотеть чего-то, но знать, что не получишь этого никогда. Теперь я вижу понимание в его глазах. Когда он, наконец, открывает рот, я почти поддаюсь своему желанию перегнуться через стол и поцеловать его.