Изредка я находил кофе, такое благо, как кофе со сливками, я мог позволить себе в мирное время века, а теперь чаще обходился чаем. Иногда не было сахара, тогда я пил чай без сахара. В пути я вёл дневник. Я брал ручку, подкладывал книгу под тетрадь и писал. Я писал свои размышления о существующем мире, я думал, прочтёт ли кто-либо этот дневник после меня? Что будет после меня, и кто будет читать мой дневник? Мои записи не были частыми, я мог месяц не писать. Сидя в каком-нибудь баре в дождь, я писал дневник, глядя в окно и осматривая посетителей, которые, вероятно, считали, что какой-то чудак что-то пишет. А дождь навевал настроение, я слышал его шум, размышляя о смене поколений и существующем мире выживших. Тем, кому было 16 лет до краха, уже 25, они рождали новых людей в этих условиях, а дети, родившиеся незадолго до этого, стали подростками. Они воспринимали мир таковым, каков он был сейчас, мирное время осталось у них смутным воспоминанием, их мир был существующим теперь. Это была их реальность. Они знали, что до них была другая жизнь, но они не понимали, насколько другая.
Глава 5
«Вера без дел мертва», вспомнил Александр слова Писания. «Я отправлюсь к Серафиму и присоединюсь к Херувимам». С печалью он осознавал, что ему придётся сражаться против Дианона, своего брата. Покидая монастырь, он обернулся, перекрестился и пошёл прочь. Осенний путь приветствовал его. Он был безоружен, путь далёк, и неизвестное ждало впереди его. Никогда не знавший чувства любви, он смиренно шёл по дороге. Его облачение выдавало странствующего монаха. Не одержимый страстями, он шёл спокойно, предчувствуя встречу с Серафимом. В монастыре ничто не искушало его, а теперь он вышел в мир, в прискорбии своём ставший упадническим. Ушедший из мира 15 лет назад в монастырь, Александр вновь видел его, но мир был уже не таким как прежде, он это знал. Много времени он проводил в уединении в кельи, а теперь простор был вокруг, он предчувствовал встретить людей в каком-нибудь поселении, и он ожидал, что он увидит.