Искренне надеясь, что Толик к утру протрезвеет и у него не будет возможности «добавить», провинившегося занесли на корабль, связали и уложили на койку в его собственной каюте. Командир поручил дежурному по кораблю каждый час заглядывать в каюту и интересоваться состоянием механика.
У дежурного накануне приезда высоких гостей дел хватало и без контроля за пьяным Толиком. По этой причине убедившись, что вчерашний именинник спокойно спит и даже слегка похрапывает во сне, он на всякий случай закрыл спящего в каюте, а ключ положил в карман.
Но корабельная жизнь течет и продолжается по своим законам. У любого уважающего себя инженер-механика в загашнике всегда припасен спирт, именуемый на флоте шилом. Толик себя уважал и потому, освободившись под утро от пут, он с целью опохмелки остаканился шилом. После этого обнаружив, что вероломно и неуважительно закрыт в собственной каюте, он аккуратно допил шило и решил освободиться из плена самостоятельно.
Перед самым сигналом побудки Минную гавань разбудил дикий рев механика. Толик, как раненый бенгальский тигр, так громко выражал свое недовольство, что его было слышно не только на кораблях и в штабе бригады, но даже на остановке автобуса 3, курсирующим от центра города до самой Минной гавани.
Когда вскрыли каюту и зажгли свет, то обнаружили лишь половину Толика, его упитанную нижнюю часть: Все остальное ему удалось как-то просунуть в круглый проем иллюминатора, после чего, искренне, но наивно надеясь самостоятельно освободиться из мест заточения, он застрял.
Накричавшись в волю, от полного бессилия и с пьяных глаз, он снова заснул.
Тяните! грозно скомандовал командир. Даю «добро» разорвать эту старую суку на две части, но чтоб пролез! Иначе порвут всех нас.
Но механик застрял основательно, потому как тело опухло и просунуть его дальше в иллюминатор или вернуть назад в каюту, было уже невозможно.
После подъема флага прибежал взъерошенный комбриг, которому в красках доложили ситуацию. Сначала он громогласно матерился и обещал экипажу организационный период в придачу к всевозможным наказаниям, но уяснив, что Толик засел крепко, сник и тотчас побежал отзваниваться командиру Таллинской военно-морской базы.
Контр-адмирал, командовавший военно-морской базой в то время. примчался довольно быстро. Оценив обстановку своим выпуклым военно-морским глазом, он приказал спустить за борт беседку, с которой обычно красят борта кораблей.
Тактический прием был прост: человека четыре в беседке изо всех сил пытались вытащить Толика за руки из иллюминатора, другая группа добровольцев в каюте усиленно пихала его в зад.
Неимоверные усилия положительного результата не дали. всем стало понятно: таким способом Толик никогда не сможет протиснуться через иллюминатор.
Командир военно-морской базы мрачно предположил, что его перевод в Калининград и планируемое назначение на еще более высокую должность, не просто откладывается, а медленно растворяется в утреннем мареве. Все потому, что этот поганый механик завис именно с левого борта, который был отчетливо виден не только из окон здания штаба, но и со стороны КПП. Именно оттуда совсем скоро появится еще более высокое руководство вручать кораблю Почетное знамя. Если бы Толик висел с другого борта, то все это безобразие можно было как-то скрыть и утаить в масштабах бригады. Но все случилось именно так и не иначе, в времени на перешвартовку корабля уже не было. Реально представив уровень скорого скандала и особенно его сокрушительные последствия, весь свой накопившийся гнев контр-адмирал обрушил на командира корабля. По адмиральскому мнению, командиру рано руководить боевым кораблем. Его место на пиратской шаланде, рыболовном баркасе или речном трамвайчике где-нибудь среди эскимосов и папуасов.
Командир молча терпел и слушал, а затем, когда экзекуция прекратилась, сорвался на подчиненных.
Продолжайте тянуть! кричал он кому-то. Если эта подлюка не пройдет, я ему самолично откушу яйца!
Командир грозно клацнул зубами и даже прибежал в каюту, где Толика усиленно, но безрезультатно пихали в филейную часть. Неожиданно пьяный Толик перестал себя контролировать, звучно и круто испортил воздух.
Гадина! Он еще издевается! кричал командир, выскакивая из загазованной каюты и ища глазами противогаз.
Времени до появления высоких гостей оставалось все меньше и меньше. Контр-адмирал прекратил подавать бесполезные команды и сам полез в беседку. В ярости он принялся тянуть Толика, словно пытался оторвать ему руки или открутить голову. Затем, в приступе бессильной злобы, адмирал завопил.
Разденьте этого негодяя. И смажьте его жиром!
Раздели и смазали, но голый и лоснящийся от жира Толик, все равно не пролезал. Все эти попытки извлечь тело из иллюминатора лишь разбудили механика и Толик хриплым голосом с пьяных глаз неожиданно принялся исполнять какой-то шлягер из репертуара своей любимой певицы и землячки Софии Ротару. Правда пел он недолго, потому как к горлу подкатил похмельный комок и его вырвало прямо на парадную тужурку контр-адмирала.
Ё моё! возмутился адмирал и выскочил из беседки как ошпаренный.
При этом он загибал такие матюги, словно был не адмиралом, а невоспитанным боцманом со старого ржавого эсминца, простоявшего в заводском ремонте много лет.
Пока корабельный врач и вещевой баталер пытались немного очистить шитую золотом адмиральскую тужурку, поступило новое предложение.
Может, этому гаду скипидара в задницу налить? Тогда точно выскочит, как пробка? предложил командиру старпом.
Тотчас отправили боцмана в форпик, где хранился скипидар.
Но было уже поздно. Минуя КПП на причал въезжали черные «Волги» с Первым секретарем ЦК Компартии Эстонии товарищем Айно и Командующим флотом. Задремавшего снова Толика успели накрыть белой бязью. Вроде-бы, так и надо.
По сигналу «Большой сбор» экипаж корабля был построен на юте. Все старались делать вид, что ничего странного не происходит.
В это время на причале у трапа в мокрой тужурке гостей встречал командир военно-морской базы. Пожимая руку контр-адмиралу, Командующий флотом немного поморщился и с удивлением вопросительно взглянул ему в глаза, потому как от того несло чем-то неблаговидным.
Тем временем гости поднялись по трапу, стали поздравлять экипаж. Товарищ Айно произнес проникновенную речь и уже собирался вручить командиру Переходящее знамя, как снова очнулся Толик. Он сумел сбросить с себя легкую материю и принялся громко ругаться матом, охаивать всех, кто находился на причале и на юте. Его понесло и, почему-то сделав вывод, что во всем виновата гребаная Советская власть, Толик принялся выкрикивать какие-то антипатриотические лозунги и петь антисоветские куплеты.
Проницательный товарищ Айно сразу понял, кого имеет в виду Толик, громогласно вопрошая: «Это что за Бармалей к нам залез на мавзолей?» и быстро, от греха подальше, уехал.
Командующий флотом, как опытный моряк, все понял и принял командование спасением Толика на себя. Он вызвал дежурный катер со спасателями на борту и приказал вырезать негодяя автогеном вместе с иллюминатором. Раскроили борт и вырезали Толика целым куском. Затем краном поставили на причальную стенку, и несколько матросов до сумерек вырезали его ножовками по металлу. Когда выпилили все с облегчением вздохнули живой!
Последствия торжественного награждения корабля Почетным знаменем оказались сокрушительными. Наказали всех, кого можно и кого нельзя. В течение двух недель все командование бригады траления полностью сменилось. Был снят с должности и командир корабля. Толика сначала хотели уволить, но, как оказалось, он сильно переохладился и даже подхватил двухстороннее воспаление легких. Его долго лечили в госпитале. Когда, месяца через два, он оклемался и выписался, ажиотаж постепенно спал, его пожалели и просто услали механиком на береговую базу в самый отдаленный гарнизон, где он в том же звании капитан-лейтенанта встретил старость и пенсион.