Настя, как ты не понимаешь! Услышь меня, прошу! восклицала Алла сдавленно. На нее уже напали! Пробили голову. У нее сотрясение. Это это никуда не годится!
Алла помолчала, слушая Настю. Та в ответ негодовала довольно громко. Разобрать слов Гена не смог, но возмущенный говор слышал.
Я все, все, все ему расскажу. И плевать Да, плевать!.. И не общайся! Я так не могу. Он должен знать, что мы сделали.
Тут он не выдержал. Щелкнул выключателем, зажигая точечный свет на потолке, подошел к Алле вплотную. Телефон забрал, проговорил в него:
Она тебе перезвонит.
И выключил.
И что вы сделали такого, о чем мне необходимо знать, дорогая?
Неожиданно взгляд, которым он прошелся по ее лицу и телу, не отметил ее привычной привлекательности. Перед ним стояла тридцатилетняя девушка с сильно осунувшимся, посеревшим от переживаний лицом. Тело, которое без конца то худело, то поправлялось. Поперечные морщинки на шее.
Он что же, смотрит на нее, как на чужую? Поэтому и видит все, без ретуши?
Алла, рассказывай. Он тряхнул головой, пытаясь прогнать неприятное наваждение.
Это я Это мы виноваты в том, что случилось с Анной, проговорила она, сильно бледнея. Я тебе все сейчас объясню, милый.
Попытайся.
Он подошел к раковине, пустил холодную воду из фильтра. Дождался, когда она сольется, и выпил целый стакан. Алла за его спиной говорила, не умолкая. Говорила по большей части чепуху. Но очень неприятную, грязную какую-то.
С этого места поподробнее, потребовал он.
Она подошла к тому месту в рассказе, где Настя заметила слежку за Анной.
Алла послушно все пересказала дважды.
Мне нужен будет регистратор с машины Насти, проговорил он.
Он стоял с пустым стаканом все так же спиной к ней и размышлял: куда поедет с вещами, если соберет их вот прямо сейчас в три часа ночи? К Аньке не заявишься. Не пустит. В отель? Дорого. Бессмысленно. Снять квартиру ночью? Такое возможно вообще?
Нет необходимости в регистраторе, Гена. У меня все на флешке. Можешь посмотреть прямо сейчас. Принести?
Неси, кивнул он, присаживаясь к столу.
Вот же курица! Глупая баба! Скрывала от него свою мелочную ревность, зависть, и ничего лучше не выдумала, как следить за Анной! Идиотка! Но
Но, надо признать, осторожная идиотка. Ухитрилась ни разу не попасться на глаза Анне. Или все же она ее срисовала? И не рассказала ему просто из мстительных каких-то мотивов?
Вот Алла поставила ноутбук перед ним с вставленной флешкой. Сама села напротив. Давай вместе посмотрим.
Ты не насмотрелась еще, нет? фыркнул он, и вышло презрительно. Алла, зачем?!
Я хотела быть похожей на нее. Прости, она заплакала. Анна, она такая Стильная, красивая, самоуверенная. Я хотела
Анна одинокая и ранимая. Но она под дулом пистолета никогда и никому не признается в этом. И никогда не заплачет, чтобы ее пожалели. Станет смотреть пристально. И в ее холодно посверкивающих глазах не будет ничего, кроме презрения и брезгливости.
Какой же он дурак! Разве можно было променять Аньку на котлеты с запеканкой, поданные на красивой тарелке? На вовремя выглаженные рубашки и штаны? На покорность и угодливость, которыми она не славилась, можно было променять ее гордую, иногда и властную?
Ты Гена, ты Ты куда?! Алла стояла у входной двери, уперев руки в притолоку. Я не пущу тебя! Это же просто глупость! Я Я ничего такого не хотела. И могла бы тебе вовсе не рассказывать. Но я не стала тебе врать. Я поняла, что
И я понял, Алла.
Он стоял, не делая попытки убрать ее с дороги. Когда-нибудь ей это надоест, она отойдет в сторону, и он выйдет из квартиры. И никогда уже больше сюда не вернется. В этом он был уверен.
Что ты понял, милый? она все же отошла от двери, прижалась спиной к стенке под вешалкой. Что ты понял, Гена?
Я понял, что не люблю тебя, быстро проговорил он.
И, чтобы не передумать, почти бегом бросился из квартиры.
Глава 7
Девушка не очень ему подходила. Она не была юной и свежей. Но в ней ощущался какой-то внутренний надлом. То ли тайная печаль. То ли печальная тайна. И жила она с этим уже очень давно. Иначе откуда сеточка морщин возле глаз и складка между бровями? И взгляд
Это был взгляд, полный необъяснимой тоски. Этот взгляд просился на холст.
Да, да, он не писал портретов. Он пейзажист, а не портретист. Но после знакомства с Анной неожиданно почувствовал в себе потребность видеть ее в своем доме постоянно.
Он не был самонадеянным глупцом и прекрасно понимал, что такая женщина, как Анна, ему не по зубам. Да и сложно с ней рядом, это он понял уже при третьей их встрече. Насколько прекрасно, настолько и сложно. Ему приходилось постоянно следить за тем, что и как он говорит, поскольку она цеплялась к каждому слову. И не потому, что считала подозреваемым в убийстве его любимой Лидочки. Просто была такой задирой.
Нет, постоянно находиться с ней рядом очень сложно. А вот иметь ее портрет и любоваться линией ее скул, едва уловимой улыбкой, волнами ее волос удивительного цвета карамели этого ему захотелось сразу. И он принялся за работу.
Конечно, она ему не позировала.
Смеетесь, Валерий Павлович! фыркнула она возмущенно. При моей занятости тратить впустую по два часа в день это роскошь!
Он тогда не стал ей говорить, что двух часов совершенно точно будет недостаточно. Минимум три, а желательно четыре. Остерегся. Но попросил фотографию. Она растерялась и ответила, что не припомнит, чтобы у нее имелось удачное фото, способное послужить основой для портрета. И позволила ему сделать несколько снимков. Один получился особенно удачным. Он его распечатал в фотостудии у юноши, когда-то бывшего его студентом. И с этим фото принялся работать над портретом.
Чудны дела твои, Господи! Он сделал портрет за две с небольшим недели! Правда, работал почти без сна, но
Восторг! ахнула Анна, когда он ей его показал. Как вам удалось? Вы же пишете пейзажи. Или вы что-то от меня скрыли? Или я чего-то о вас не знаю, Валерий Павлович? Чего-то темного и тайного, а?
Вот опять! Она во всем видела подвох и преступление. И он не стал ей ничего объяснять. Это выглядело бы так, как будто он оправдывается. А ему не в чем было перед ней оправдываться. Он просто хотел видеть ее лицо в своем доме постоянно.
Но и об этом он ей сказать не мог
Вы позволите?
Он все же осмелился и подошел к ней печальной молодой женщине, чье лицо его заинтересовало как начинающего портретиста.
Не позволю, глянула она строго и поджала губы. Мест нет?
Она выразительно посмотрела на полупустое кафе.
И не стоит меня клеить, ее губы сжались узкой линией. У меня уже есть мужчина.
Уверенности в ее последнем заявлении не было. И Валерий предположил, что ее невысказанная печаль, возможно, именно с ее избранником и связана.
Вы меня неправильно поняли.
И он, вопреки обыкновению, потащил стул от ее столика. И уселся без приглашения.
Я художник. И мне очень понравилось ваше лицо.
Она подумала, подумала и, как-то странно глянув на него, спросила:
Вы пишете портреты?
Вообще-то нет. Я пейзажист. Но с некоторых пор мне вдруг стало казаться, что я смогу Это, знаете, как доктор неожиданно почувствовал в себе потребность повысить квалификацию, и я
Как вас зовут?
Валерий, представился он церемонно и полез за визиткой в свою поясную сумку. Валерий Павлович Осетров, к вашим услугам.
Девушка поставила локоток на стол и пристроила на ладошке подбородок. Взгляд ее, подозрительно изучающий Валерия минутой раньше, вдруг наполнился каким-то смыслом. Прозрением даже. И он вдруг понял, что вот оно! Это именно то, что он в ней хотел бы запечатлеть. И, действуя скорее по наитию, чем из каких-то корыстных соображений, он дважды снял ее на свой телефон.
Что вы делаете?! вспыхнула сразу девушка, резко выпрямляя спину. Кто вам позволил?