Андрей Кёниг
Разреши конфликт: почему полезно и не страшно спорить, ругаться и отстаивать свою точку зрения
© Текст. Кёниг А. А.
© Иллюстрация. Бортник В. О
© Фотография. Егельницкая О. В.
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Вместо введения
Почему конфликтология?
Встречает как-то Волк Красную Шапочку и спрашивает:
Красная Шапочка, а ты не боишься гулять по лесу одна?
На что Красная Шапочка отвечает:
А чего бояться-то? Лес я знаю, секс люблю!
Я никогда не любил конфликты. Так получилось.
Я рос в славном подмосковном городе Люберцы в те чудные времена, когда, выходя из дома на улицу, не мог быть на сто процентов уверенным, что вернусь обратно. Самым храбрым парнем на районе я точно не был, бегать быстрее всех не умел, так что с детства учился отвечать на наезды таким образом, чтобы договориться, а иногда просто выжить.
По-настоящему страшно мне бывало не раз, но страх придавал мыслям ускорение: слушай, подмечай, анализируй, задавай правильные вопросы.
Однажды, будучи щуплым студентом, я повстречал у метро двух крепких парней, которым срочно понадобилась моя куртка, чуть ли не единственная на тот момент осенняя куртка.
Слышь, снимай куртку, вертя в толстых пальцах зажигалку, заявил мой визави.
А тебе зачем? задал вопрос, явно неожиданный, искренне заинтересовавшийся я.
Крепкий парень завис:
В смысле «зачем»?
Ты чё, самый борзый? перехватил инициативу его друг.
Да мне просто любопытно, признался я. На вас ведь уже есть куртки, зачем ещё одна? Поменяться хотите?
За этим последовала немая сцена, после которой незадачливые курткоотжматели ушли в закат.
Впрочем, далеко не всегда всё решалось так же эффектно, случались и по-настоящему жестокие разборки с драками до кровавых соплей.
Но главное, чему меня научил этот опыт, брать на себя ответственность за любые свои слова и действия.
Немного повзрослев, я осознал, что люберецкий флёр восьмидесятых не обязательный атрибут любого конфликта, который может выглядеть совсем по-другому.
Годы спустя я также выяснил, что результаты детских травм при правильном их использовании могут оправдать себя. Ведь на одних «удачных» травмах настоящего счастья не построишь нужны другие. Разные! Иди туда, где страшно, где ты ничего не понимаешь, разбирайся и превращай это в рутину. Тогда на место страха однажды придёт любовь, например.
Так и я потихоньку, через не хочу, изучая направления психологии, связанные с тонкостями общения, понял, что моя главная страсть коммуникации, разговоры. И особое место в них для меня продолжает занимать её величество конфликтология.
Так что я давно и сильно люблю конфликты. Своей работой я стараюсь вовлекать в эту любовь всех, кто не боится позволить конфликту занять достойное место в своей жизни.
Ну что, готовы? Тогда поехали!
ГОДЫ СПУСТЯ Я ТАКЖЕ ВЫЯСНИЛ, ЧТО РЕЗУЛЬТАТЫ ДЕТСКИХ ТРАВМ ПРИ ПРАВИЛЬНОМ ИХ ИСПОЛЬЗОВАНИИ МОГУТ ОПРАВДАТЬ СЕБЯ.
У истоков методологии
Александр ПушкинО, сколько нам открытий чудныхГотовят просвещенья дух,И опыт, сын ошибок трудных
С нейролингвистическим программированием я впервые познакомился на химфаке педагогического университета. Совершенно случайно жизнь столкнула меня с людьми, которые только-только начали заниматься этим в России. И понеслось: к 1995 году, пройдя обучение в канадском институте НЛП «Метаформейшн» (Metaformation), я оказался в числе первых пятидесяти профессиональных НЛП-тренеров России. При чем тут конфликты, спросите вы?
Расскажу вам занимательную историю, заложившую фундамент для всего, чем я занимаюсь сегодня. А в дальнейшем вы, наверное, заметите, что я в целом для того, чтобы ответить на какие-то вопросы, часто рассказываю занимательные истории, так что привыкайте.
Будучи специалистами по НЛП, мы с моим другом и коллегой Вячеславом Захаровым долго и упорно учили людей договариваться. Тогда мы были уверены, что знаем про коммуникации всё.
В нашем подходе главенствовала идея о том, что конфликт это просто плохие переговоры, некий баг в коммуникативном процессе, который нужно пофиксить, «починив» то, что работает неправильно. А потом, как это часто бывает, мы натолкнулись на нечто сильно выбивающееся из стройного ряда наших убеждений.
Произошло это в городе Казани в далёком то ли 97-м, то ли 98-м году прошлого столетия.
Тогда мы со Славой были, как и положено настоящим героям, молодыми, нахальными и бестолковыми. По приглашению региональных чиновников мы отправились учить бесконфликтной жизни ни много ни мало сотрудников Министерства социального обеспечения Республики Татарстан.
Это был поистине вдохновляющий опыт: и тема подходящая «Разрешение конфликтов», и целых три дня на растерзание министерских чинов изощрёнными методами тренинга. Всё как мы любим.
В то время в соцобеспечении работали прекрасные люди, которые знали про конфликты не понаслышке. Управлялись они с коллизиями лихо: тренировались на пенсионерах, малоимущих и разной агрессивной региональной фауне. Тут не захочешь, а станешь профи. Когда в эту творческую идиллию вторглись два москвича, чтобы довести до совершенства «собесовское» мастерство, чиновники одновременно напряглись и, кажется, обрадовались.
Министр дал нам напутствие: конфликтов много, решать их никто не умеет, поэтому диагноз однозначен: резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонитов, как говорил герой одного фильма. То есть учить! Срочно учить чиновников утихомиривать все разборки между собой, а заодно с народонаселением.
Мы в это время видели свою задачу в том, чтобы сделать этим прекрасным людям прививку всего самого-самого доброго от всего самого-самого злого. Мы верили, что именно в этом всё дело: они где-то подцепили это «злое зло», долго не лечили, и в результате отрос вот такой огромный конфликт в хронической форме.
Чтобы справиться с этим недугом, мы взяли на вооружение всё, что знали о переговорах, конструктивном общении и создании атмосферы доверия и бла-бла-бла. Добавили до кучи увещевания о любви к людям, важности гуманитарных ценностей и даже о женщинах как о высшем воплощении человеколюбия (благо женщин в этой человеколюбивой тусовке было много). Со всем этим багажом мы приступили к тренинговой интервенции.
В первый день всё шло отлично. Мы скармливали министерским наши пилюли домашней заготовки, они послушно кивали. Выполняя упражнения, чиновники не слишком заморачивались пониманием инструкций, зато с удовольствием размазывали друг друга по стенам, ржали как кони, поглядывая на нас добродушно-плотоядно, а в перерывах тихонько жаловались организаторам на скуку. Мол, обещали конфликты, а тут про какие-то договорённости рассказывают. А конфликты-то будут? Скорей бы уж
Но конфликты не начинались, так что напряжение росло, недовольство крепло. С каждым часом мы ощущали, что всё больше рискуем переехать с позиции тренеров в позицию клиентов министерства, куда-то между малоимущими и инвалидами.
Короче, к середине второго дня участники возбужденно потирали руки и открыто говорили, что ещё немного, и тренинг точно пройдёт не зря. Мы продолжали выступать перед группой с такой энергией, будто неслись впереди паровоза в отчаянной надежде убежать от судьбы.
Во второй день наш со Славой обеденный перерыв больше напоминал совещание в партизанском отряде. Неспокойно было перед боем. Тревожно. Вопрос, зависший в воздухе, звучал так: «Чего они от нас ещё хотят? Мы же всё делаем правильно».
Время обеда истекало. Мысль не возвращаться на тренинг, которая была очень заманчивой, мы рассмотрели со всех сторон и, к обоюдному сожалению, отмели. По всему выходило, что надо что-то срочно менять. Вот только что именно?