Отец попытался рукой изобразить увиденное.
Ну и мы, конечно же, бросились ее тушить.
Старший махнул рукой стоявшему чуть подальше товарищу, что-то показал, обратился к окружающим:
Ладно, давайте с веранды, освободите ее, говорю.
Милиционер, которого старший позвал, направил на пол фотоаппарат, начал снимать и на веранде, и в квартире все подряд.
Давайте так Сейчас уже поздно. Не хочется сегодня вас больше беспокоить. Но тех, кто что-то видел или что-то знает по этому поводу, прошу, когда завтра мы будем здесь, подойти и рассказать нам. А теперь спасибо большое! До свидания!
Машина заревела, переезжая арык, и исчезла за поворотом. Все еще взбудораженные соседи не могли успокоиться. Из-за чего Зейнаб себя подожгла? Каждый выдвигал свою гипотезу.
Бедняжка, вся обгорела. Не жилец! сказал отец, весь измазанный сажей. Подняв местами прожженную телогрейку, повесил ее на гвоздик и, подойдя к умывальнику, попросил испуганную маму:
Теплую водичку не нальешь?
Налито, налито. Умывайтесь, голос мамы задрожал.
Ее лицо тоже было в саже. Через полчаса ошарашенные и расстроенные этой трагедией люди начали расходиться. Мама вынуждена была мыть образовавшуюся на полу веранды, как после пожара, сажу и убирать остатки почерневших тряпок. Наполовину сгорело одеяло, под которым я спал. Мама аккуратно его сложила, дала мне, показав на забор загона. Еще около получаса мы с ней приводили веранду в порядок. Я носил из арыка воду, а мама мыла полы. Отец, облокотившись на перила веранды, изредка вздыхал, молча курил. Было уже очень поздно. В ночной тиши издалека был слышен шум реки. Окурок отца, нарисовав в воздухе искрящуюся дугу, упал под тутовник. А сам он, ничего не произнеся, спустился с веранды и зашагал к загону. Мама, наконец-то закончив наводить чистоту, вылила из тазика в ведро грязную воду, вымыла руки и, поправив на голове платок, подтолкнула меня к умывальнику. А там уже теплой воды не было пришлось умываться холодной. Взяв висевшее на гвоздике около умывальника почти мокрое маленькое полотенце, я вытер краешком лицо и повесил его обратно на гвоздик. Да-а-а! Денек был на редкость поганый с этим самосожжением! Да еще уроки остались не сделаны. И есть охота: ведь до сих пор еще не ужинали. И, как назло, отец в сарае застрял. Мама ведь не позволит, чтобы без отца мы сели ужинать.
Еще раз с надеждой посмотрев в сторону сарая, от неожиданности я замер на месте. Чуть подальше от ступенек веранды в слабом свете стоял, как призрак, высокий, худой, с пожелтевшим лицом старший сын тети Зейнаб. Я с ним встречался изредка. В последний раз виделись где-то месяц назад. Но потом он куда-то исчез и появился с какой-то пигалицей неделю назад. Я их видел около конторы, когда возвращался из школы. Но почему-то они жили в какой-то комнате в конторе. И вот он стоял, как будто чего-то боялся. Потом, ничего не сказав, медленно поднявшись на веранду, повернул ручку и открыл дверь. Из квартиры невыносимо пахло гарью, керосином. Он постоял некоторое время в дверях, как будто не осмеливаясь зайти. Потом, медленно закрыв дверь на замок, исчез в темноте.
В это время послышался шум закрывающейся двери загона это был хороший знак. Сигнал, что скоро мы будем ужинать. У отца руки были в крови, еще в чем-то. Он поднялся на веранду, опять, подойдя к умывальнику, начал тщательно мыть руки и заодно мне рассказывать:
Девочка родилась. На шее два помпончика висят, как кулончики! Вся черная. Только грудь белая. Вот чудо! А ты чего стоишь-то, в дом не заходишь?
Да я тебя ждал
Ладно, пойдем.
Отец вытер руки о мокрое полотенце, снял грязные ботинки, зашел домой. Повторив его действия, я занял за столом свое место. На столе аппетитно дымилась картошка, стояла миска с квашеной капустой, в стаканах молоко. Я не слышал, что отец рассказывал маме. Зато мое сообщение о том, что приходил старший сын тети Зейнаб и, постояв, ушел, стало причиной очень оживленного обсуждения всего того, что сегодня произошло.
Я, быстро управившись с ужином, поблагодарив маму, удалился спать. Когда, полусонный, лег, обнаружил на своей железной кровати новое одеяло. С большой радостью укутавшись в него, я провалился в глубокий сон, нисколько не жалея о том, что не успел сделать уроки. А ведь точно знал, что наша математичка, жена завуча Зарифа Мамедовна, меня точно вызовет к доске. Вот мегера! Чего она так меня «полюбила»?! Хотя наша «любовь» была очень даже взаимной.
Эпизод 4. Игорь Пахомов
Мы, родившиеся здесь, не считали себя чужими. Это страна была моей родиной. Никто никогда даже намека не делал, что мы здесь пришлые. Нас здесь уважали, любили. Когда я учился в столице, на юрфаке, изредка посещал один из рынков, где торговала соленьями наша родственница. Так вот, когда я приходил к ней, видел, что часто очереди к ней длиннее, чем к другим продавцам. Мы знали местный язык и разговаривали, писали и читали на нем так же, как и на своем.
После окончания университета я по направлению работал следователем прокуратуры в одном из провинциальных районов. Жизнь здесь ничем не отличалась от той, что в других районах республики. Спокойное, размеренное существование без особых хлопот. Жил я в съемной квартире со всеми удобствами. За короткое время полностью адаптировался к местным условиям. Изредка ездил к родителям. Они у меня были уже пожилые. Тем не менее отец, хоть и был инвалидом войны, все работал в колхозе зоотехником. И мама так же трудилась завхозом в школе. Все мечтали о внучатах. Как приезжал, задавали один и тот же вопрос: до каких пор буду бобылем ходить? В смысле, пока живы, хотим нянчить внуков. А я, такой-сякой, не желаю их понять. И вообще я эгоист! Ну а мне приходилось отшучиваться, мол, не торопитесь, пока рано. Да и пока достойной девушки не нашел. И так далее, так далее
Таким образом прошло несколько лет. Но вскоре по решению правительства по какой-то причине районы начали укрупнять, то есть два объединяли в один. Нашему ведомству подчинили прокуратуру другого района. И, естественно, увеличилось количество серьезных преступлений. Поэтому часто приходилось ездить в разные поселки, деревни района. Честно говоря, несмотря на то что у меня за столько лет жизни и работы в районе завелось бесчисленное количество знакомых и друзей, все же хотелось переехать к родителям поближе и, если будет возможность, то в столицу.
Но вдруг в конце 1963 года меня, довольно молодого специалиста, неожиданно назначили старшим следователем. Видимо, моя работа кому-то из вышестоящих нравилась. Одним из первых, кто меня поздравил с этим назначением по телефону, был мой друг преподаватель математики в средней школе Рафик Гасанов. Не давая мне спросить, откуда же он об этом узнал, сразу предложил мне отметить это дело и заодно обсудить кое-какие вопросы. Но, ничего не сказав про время и место встречи, быстро распрощался, дал отбой. К сожалению, вечерний вызов к прокурору не дал возможности строить планы встречи с друзьями в ближайшие дни.
Когда я заходил в приемную прокурора, уже темнело. В связи с тем, что рабочий день давно закончился, секретарши на месте уже не было. Я, постучавшись в дверь с табличкой «Прокурор», попросив разрешения, зашел в кабинет. Его хозяин, худощавый, чуть выше среднего роста мужчина с седым ежиком волос, подпирая голову одной рукой, что-то читал при свете настольной лампы.
Добрый вечер, Имран Касумович! Вызывали?
Добрый!.. Добрый!.. Проходите.
Прокурор, встав, протянул руку его рукопожатие было крепким. Потом, повернувшись к столу, закрыл тонкую папку, бумаги в которой только что читал, и протянул ее мне:
Как с делом беглеца?