Конь ткнулся Мирче в плечо, намекая, что голоден. Цыган отмахнулся. Ему и самому стоило бы задуматься о женитьбе, да только никто из таборных не примелькался, а притаскивать незнакомку не хотелось. Что остальные скажутто? Месяц будут чесать языками, перемывая все кости, коситься, зло шутить. Разве оно Мирче надо? Нет, если и брать, то только родовитую, голосистую и непременно красивую, чтобы сияла на весь табор, но такой пока не сыскалось.
Мирча засмеялся. Надо же даже к цыганкам стал относиться как к кобылам! Родовитую ему подавай! Ничего, сам украдёт, если встретится на дороге. Шутки шутками, но девка от кобылицы и впрямь мало чем отличается.
Славные кони, донёсся девичий голосок.
Ага, буркнул Мирча и мигом оказался на берегу, схватил рубашку и накинул наспех. Не положено девкам глазеть на полуодетых мужчин.
И правильно сделал Чарген вроде как смотрела в сторону, но то и дело бросала взгляд на Мирчу. Смотрела с опаской и интересом.
Что будешь делать с ними? спросила она. На ярмарку погонишь?
Хочешь могу тебе подарить одного, сказал Мирча. Выбирай любого, не стыдись. Мы скоро роднёй станем.
Как ни крути, а сын должен был уважить отца. Потому и решил подарить невесте какогонибудь жеребца. Мирча осмотрел её: бледнее обычного, руки подрагивают, а глаза красные, как будто плакала всю ночь. Мда уж, в могилу и то краше кладут. А ещё невеста! Смех один, да и только. Интересно, она вообще в силах дитя зачать? А может, совсем ничего не понимает в подобных делах?
Рыжего хочу! неожиданно улыбнулась Чарген. Подаришь мне рыжего, а?
Забирай! хохотнул Мирча. Бери, пока дают, и радуйся! Считай, не коня, а мешок чистейшего золота с собой забираешь, во!
Она звонко засмеялась, выступили ямочки на щеках. Мирче тоже стало смешно, только с самого себя. Надо же испугался этой девчонки! Она ведь даже не девка, а так, почти взрослая. Дай соломенную куклу и будет играть.
Мирча погладил её по голове, как младшую сестрёнку, а потом исчез среди лошадей. Веселье весельем, а дел был немерено. Скоро табор снимется с места, а это означало, что ему надо успеть сбыть коней на ближайшем рынке, а под ночь отправиться в деревню и забрать одного приметного жеребца, пока цыгане будут гулять и шуметь.
Мирча не был единственным конокрадом в таборе, но никто не уводил лошадей так часто и ловко. Другие работали реже и только тогда, когда видели достойную породу.
Речка журчала, звенела почти как бубенцы. Чарген уселась на мшистой кочке и опустила ноги в речку. Надо же не побоялась намочить юбки. На какойто миг он задумался, каково быть в неволе, трудиться ради другого и знать, что есть иная жизнь. Наверное, горько. Цыгане не гаджо, для них степи, чистые воды, леса и городские стены. Все кони в мире отплясывали для ромал и желали оказаться в их умелых руках.
Мирча тоже мечтал о табуне породистых, чтобы сверкали гривами, топтали копытами золото и затмевали остальных лошадей на ярмарках. За таких не страшно было продать душу. И какая только нечисть дёрнула его предложить одного из своих красавцев Чарген? Разве же это справедливо брать целого рыжего жеребца лишь за то, что идёшь замуж за барона?
Дэвла, да что вообще девка может понимать в конях? Ей подавай мониста да серьги потяжелее, чтоб свисали до плеч и звенели, как монеты. Надо было купить ей ожерелье да пару увесистых браслетов, вот и был бы подарок.
Да чтоб тебя! Мирча топнул ногой, устыдившись подобным мыслям. Зурал, дадо12, растил его в сытости и здравии, не жалел денег на новые штаны или ладный нож, а он, как последняя крыса, не хочет отдавать коня! Не последнего, не единственного, хоть и золотого, медного. За такого на ярмарке целый кошель можно было достать.
Позабыв про Чарген, он скинул рубаху и прыгнул в речку. Холодные воды приятно обволокли тело. Казалось, в самое ухо сладко запел русалочий хор. Мирча улыбнулся и вскинул голову вверх, любуясь багряными кронами и удивительно голубым небом. Лазурь переплеталась с червонной осенью, и ни один дождь не мог испортить этого.
Мирча знал: через месяц все краски исчезнут, сотрутся, и настанет сплошная серость, колёса будут вязнуть в липкой грязи, и ни один уважающий себя цыган не сойдёт с широкого большака в подобное болото. Не зря их табор медленно полз к Приморью. Там и остановятся на целую зиму. Милое дело выкупаться в солёной воде, почерпнуть монет из чужого кармана и затеряться в толпе тех, кто встречал корабли и любовался кровавыми лучами, играющими на буйных волнах.
2.
Чем ниже клонилось солнце, тем сильнее темнело лицо Чарген. Никак не могла привыкнуть к мысли, что вечером на её шею повесят монисто из монет и что станет она мужчиной женой, и не абы чья, а самого барона. И зачем ему сдалась невольницаголодранка? Без приданого, без родителей, почти каторжница. А если поверить словам Рады, то он вообще не собирался прикасаться к девице. Брезговал? Не хотел понастоящему родниться с невесть кем.
Чарген знала: если б высоко ценил её, отдал бы за сына. Но нет почемуто женился сам, не из большой любви. А может, ему нравилось, когда жена покорнее некуда? Ведёт себя в доме тише воды, ниже травы, слова не скажет поперёк и работает с утра до ночи. Что ж, Чарген часто трудилась до обмороков, ей не привыкать. Лишь бы не трогал, не пытался поцеловать или чего хуже, а к остальному привыкнет.
Она невесело усмехнулась. Шутка ли мужнина жена, а мужа знать не будет. Такого и в сказках не услышишь. Прямотаки диво дивное. Зато был Мирча, а ещё Золоток, подарок его. Чарген много времени суетилась возле лошадей, то кормила, то поила, то причёсывала, перебирая густую гриву, то заплетала косицы. Уже и цыганки смеялись и косились, а ей было всё равно.
И Золотка она полюбила, медного, статного ну само золото! Конь сиял посолнечному и иногда показывал белые зубы. Чарген кормила его с руки, угощая сахаром и яблоками, а после насыпала побольше овса.
Может, ты ещё с Мирчей будешь ходить, а? пошутил Луйко, проходивший мимо. Он тоже, знаешь ли, коней любит больше жизни.
Стану, если муж велит, хмуро отозвалась Чарген. Наше дело помогать мужчинам.
Цыганки взглянули на неё с одобрением, а Луйко, фыркнув, ушёл прочь. Да, Чарген знала своё место и ни на миг не забывала, кто она, а кто Мирча. И главное не подавать виду, что его доля её волновала. Она не дрожала, не пугалась, а держалась спокойно, хотя сердце пропускало один удар за другим, стоило хоть комуто назвать его имя. И чего он ей полюбился? Да, красивый, статный, высокий, худоватый, с длиннющими пальцами и хитринкой в очах.
Чарген прикусила губу и принялась с новой силой причёсывать Золотка. Пусть думают, что она помешана на лошадях, пусть болтают, будто у невесты барона та же болезнь, что и у Мирчи, лишь бы только не догадались, не додумались, с чего вдруг Чарген так полюбились кони.
Отходить от Золотка всё равно приходилось. Обычно Чарген шла вместе с остальными девками в деревню, голосила, жалуясь на мужапьяницу, на голодных детей, а после гадала, заговаривала печку и складывала в фартук всё, что давали добрые люди. Самые рукастые цыганки между делом умудрялись натаскать морковки из огородов, а после хвастались щедрым наваром. Но в этот злосчастный день её никто не заставлял идти с остальными, выпрашивать на хлеб и врать о будущем. Негоже было невесте.
Чуть начало вечереть, как девки загнали её в шатёр, куда натаскали всяких украшений побогаче, и велели не высовывать носа, мол, не положено, нельзя, чтобы жених видел её. Чарген невесело усмехнулась, но спорить не стала.
Ай моя изумрудная, ай моя брульянтовая, вертелись вокруг неё. Как нарядим, как расчешем, будешь сиять ярче золота, ай, дэвлалэ, тащите серьги, чертовки клятые, и смотрите, не желайте каменьевто. Не каждый день ясный баро женится! Нуну, покажись, невестушка, давайка распускай косы свои, ай какие ониксовые, как буйная речка