Вы теперича извольте только на мою тварь посмотреть и полюбопытствовать, что она делать станет, сказал он про лошадь и опустил вожжи. Ну-ка, Васька, докажи барину свою умственность лошадиную! крикнул он.
Лошадь затрусила бойкой рысцой, свернула в сторону и в один момент остановилась около занесенного снегом кабацкого крыльца как вкопанная.
У постели больной
Вдова купчиха Домна Тихоновна Каленова была больна, сидела у себя в спальне на двухспальном ложе, вся обложенная подушками, и охала. Около кровати помещалась на стуле пришедшая ее навестить сестра ее. По комнате от стены к стене, заложа руки под фалды сюртука, ходил сын купчихи Мишенька, молодой человек лет двадцати пяти.
Что же это вы, маменька, стонете Словно вас режет кто или будто кожу с вас сдирает говорил сын, морщась.
Да режет и есть так как же не стонать-то?.. Вот под этим самым местом словно кто ножом пыряет, отвечала купчиха.
Нутренний риматизм самой главной жилы в требухе вот и все, сказала сестра.
А ноги-то отчего опухли? Опять же, с чего меня то знобит, то в жар? спросила купчиха.
Ноги у тебя, сестра, от сидения, а знобит так уж это от лихорадки, тут ничего не поделаешь. Шутка ли, ты теперича ден шесть как наседка на яйцах А ты промнись по комнате Ведь болезнь можно иногда и разгулять.
Ах, Дарьюшка!.. Уж ежели бы я могла променажи делать, то давно бы в баню сходила да потельдоком на полке в легком паре вымазалась. И как рукой сняло бы у меня всю болезнь. А вот в том-то и горе мое, что, как встану я на дыбы, так меня сейчас к земле и притянет. Словно у меня утроба-то свинцом налита.
Что же вам, мамашенька, доктор-то говорит? спросил сын.
Да ничего не говорит, а только какое-то мычание либо хрюкание Я ему про ноги мычит, я ему про озноб хрюкает, я ему про жар да про попорченность моего нутра, а он опять мычит. Ему что ни говори у него всегда одно направление.
Знаменитая известность Ничего не поделаешь. Такой уж у них порядок. Чем знаменитее, тем больше дурости на себя напускают, сказал сын.
Уж и знаменитость! проговорила сестра купчихи. Вот мы про него даже и не слыхали.
Мало ли вы чего не слыхали! А он на Калашниковой пристани так знаменит, что хоть отбавляй. Все купцы-хлебники у него лечатся. К господам он не ездит, потому что и лечить их не умеет, а вот ежели из купеческой нации кто, то в лучшем виде На купце-то уж он привык. Он только издали взглянет на купца, так сейчас видит, что у него в нутре попорчено.
Так не оттого ли, Мишенька, он мне и помочь не может, что он только на купце привык? спросила сына купчиха. Может быть, он мужской доктор.
Нет, нет Он и женщин лечит, а только чтобы непременно она была купеческого звания. Купеческого звания понимает болезнь, а ежели барин или барыня перед ним сейчас у него затмение на ум находит. К купеческой натуре привык, пояснил сын и спросил: Что же он прописал вам сегодня?
Да вот что-то в трех бутылках «Пейте, говорит, три раза в день по стакану. Утром из одной бутылки, в обед из другой, а на ночь из третьей». Вот надо пить сейчас, да боюсь пить-то я.
В каких же это смыслах? Что тут такого страшного?
А думается мне, что не тараканий ли это настой. Нынче знаменитые-то все вон тараканьим настоем лечат.
А коли тараканий настой, то смело пей, подхватила сестра. Значит, это простое средство. А простое средство всегда пользительно. Только не больно-то любят ученые доктора простыми средствами лечить. Так и этот доктор. Ну станет ли он тараканами лечить!
Боткин лечит-с, тетенька возразил сын купчихи.
Тот даже живых тараканов дает глотать. А ведь тоже ученость и знаменитая известность. Вы про Боткина-то слыхали ли?
Нет, не слыхала. А тебе, сестра, вот мой совет: чем тебе у ученых докторов лечиться, пошли-ка ты лучше к нам на Лиговку за Астафьичем. Он доктор из простых, из скрипинских коновалов, а чудеса делает. У подрядчика Смородинова все нутро было кверху ногами повернуто, а Астафьич в неделю всякую кишку ему на место поставил. И чем выпользовал-то! Лошадиной дугой тер да наговоренные корки с арапскими словами есть давал.
Купчиха задумалась.
То-то я думаю: не переменить ли мне, Мишенька, доктора-то? проговорила она. Не взять ли другого какого. А то этот вторую неделю ходит, и никакой через него пользы. Придет, пощупает, похрюкает, лекарство пропишет, мадеры полбутылки выпьет, да и уйдет.
Уж ежели менять, маменька, то менять не на коновала Астафьича, а на гомеопата, отвечал сын. Все-таки, по крайности, новомодность.
На кого? переспросила сестра купчихи.
На гомеопата. Тут уж можно без всякой боязни.
Это что же такое?
А такой доктор, который ничем лечит. Таких теперь много развелось.
То есть как же это так ничем?
Очень просто. Придет, пощупает, деньги возьмет и скажет: уповай на Бога.
Это из духовенства, что ли?
Нет, из немцев, как быть следует. Ведь у каждого доктора своя сибирь. Обыкновенные ученые доктора так лечат, чтоб чем больше лекарством напичкать, тем лучше, а гомеопаты на свою собственную модель они ничем лечат. Уповай вот с тебя и довольно.
Да они ученые или простые?
Нет, не ученые, а только из немцев. Из простых немцев. Кто часовых дел мастер, кто портной, кто слесарь Науки они не знают, а своим умом дошли до всего этого, старался пояснить сын.
Ну, все-таки, они что-нибудь нюхать дают, что ли? спросила купчиха.
И нюхать не дают.
Так, верно, словесами таинственными заговаривают
Ни боже мой, никаких слов. А только ежели уж человек умирает, то дадут ему вот эдакую маковую крупинку чего-то и скажут: вот тебе, раскуси надвое и съешь половину утром и половину вечером. А крупинка маленькая такая Ну, одно слово маковое зерно. И ежели больной человек может эту крупинку пополам раскусить, то жив останется, а не может и всю проглотит, то сейчас же умрет.
Фу, какое лечение страшное! махнула рукой купчиха. Нет, я такого доктора не хочу. Лучше уж я за Астафьичем на Лиговку пошлю.
Да ведь вам гомеопат такой крупинки, маменька, не даст, потому вы, слава богу, не при смерти А он придет и только скажет вам: уповай на Бога. Уж от этого ничего не сделается.
Сестра! Как ты думаешь, послать?
Мой совет: за Астафьичем пошли.
Ну, так я и за Астафьичем пошлю, да и за немцем, который ничем лечит. Да и мой-то доктор пускай меня пользует. Втроем-то уж они меня наверное выпользуют, закончила купчиха.
У бабушки в Новый год
На темном и маленьком дворе многоэтажного каменного дома на Литейной улице, у подъезда надворного флигеля стоит карета с гербами на дверцах, трое щегольских саней с пузатыми кучерами на облучках и двое извозчичьих саней. На двор въехали еще сани с запряженным в них дорогим рысаком. Из саней выскочил офицер в парадной форме и направился в подъезд довольно сомнительной чистоты лестницы. Он позвонился у дверей второго этажа. На дверной медной дощечке было вырезано: «Княгиня Ксения Петровна Галикова». Пришлось повторить звонок. Ему отворила старуха в коричневом шерстяном платье и в чепце, из-под которого выглядывали совсем седые волосы.
Граф Владимир Дмитрич проговорила она, пятясь в прихожую. Так, кажется, я называю вашу милость? С Новым годом, ваше сиятельство.
Так, так, Марьюшка. И тебя также с Новым годом отвечал офицер, сбрасывая с себя шинель. У! Да у вас сегодня целый съезд!.. сказал он, смотря из прихожей в маленькую гостиную, где виднелись генерал в ленте, несколько офицеров в парадной форме, камергер в мундире и два-три воспитанника военно-учебных заведений.
Все, все собрались поздравить Пожалуйте
Офицер, позвякивая шпорами, влетел в гостиную и направился к очень древней, совсем сморщенной маленькой старушке, сидевшей в широком кресле. Старушка была в шелковом ватном капоте, но, невзирая на это, ноги ее были окутаны шалью. Голову ее украшал белый чепчик с целым ворохом мелких рюшей и темно-лиловых бантиков.