Николай Лейкин
Тщеславие и жадность. Две повести
© «Центрполиграф», 2024
© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2024
Тщеславие
I
Разбогатевший купец Анемподист Равилович Подпругин, мужчина лет за пятьдесят, очень хорошо сохранившийся, без единого седого волоска в густой бороде и на висках, хотя и с объемистым брюшком, лежал у себя в роскошно отделанном кабинете на диване и благодушествовал. Он только что сейчас отобедал, был в дорогом шелковом халате и говорил жене, просматривавшей около его письменного стола журнал «Нива»:
Гляжу я теперь, Ольга Савишна, вокруг себя, вглядываюсь и никак придумать не могу, чего нам еще недостает. Все есть вот до чего мы дошли.
Образованности у нас настоящей нет, полировки вот чего нам не хватает, ответила супруга, продолжая перелистывать журнал.
Ну а уж это надо у людей перенимать, хороших полированных знакомых заводить, почаще их в гости приглашать, журфикс для них устроить и с них пример брать. Как люди, так и мы. Господи! Обезьян учат, а неужто мы-то под них потрафить не сумеем!
Ну, уж это, знаешь, кто из какого звания, то как ни потрафляй, а всегда оно скажется. Вот меня, например, так и тянет посидеть у нас на крыльце или за воротами, а отчего?..
Боже тебя избави это делать!
Подпругин колыхнул чревом и, встрепенувшись, прилег на локоть.
Да знаю, знаю, что это не подходит, успокоила его жена. А между тем тянет. А отчего тянет? Оттого, что я раньше сиживала у папеньки и благодушествовала. Тянет.
Вели закладать пару лошадей в коляску и поезжай кататься, ежели тянет.
Не тот фасон.
Отчего не тот? Сиди в коляске и думай, что ты за воротами сидишь.
И то же, да не то. Тут шляпка, ротонда, в коляске надо по-дамски развалившись сидеть, а меня тянет просто в обыкновенной шубке и покрывшись платком. Да ежели при этом на три копейки подсолнухов улыбнулась она.
И думать не моги!
Подпругина словно что кольнуло. Он вскочил и сел на диване.
Да знаю, знаю, что нехорошо, а между тем тянет. Я иногда тайком ем подсолнухи.
Все-таки при прислуге? испуганно спросил Подпругин.
Одна только горничная Маша знает, и заказала я ей, чтобы она никому ни слова, ни полслова, ни четверть слова
Беда! У Маши языкочесальный звон на языке. Скажи свинье, так свинья борову, а боров всему городу.
Вздор! Кажется, уж по горло задарена моими обносками. Проносить их не может, целыми котомками в деревню посылает бедным сродственникам.
Кто, матушка, языкочесальную словесность любит, тот и рад бы удержаться, да не может. Ах, как это нехорошо, ежели это наш выездной лакей Андрей знает!
Ничего он не может знать, потому я запершись в спальне подсолнухами занимаюсь. Маша мне их покупает, туда приносит ну, и мы с ней вдвоем: я половину и она половину.
С горничной?.. Ну, компания Тогда наверное Андрей знает. У Маши с ним шуры-муры. Ах, как это нехорошо! Анемподист Вавилович встал с дивана и прошелся по комнате. И что за малодушество к этим подсолнухам! Ну, ела бы шоколад, сколько в тебя влезет, продолжал он.
Вишь ты какой! Не тот вкус.
Ну, миндальные орехи, что ли.
Даже и кедровыми не заменишь. Да ты не беспокойся. Ни единая душа, кроме Маши, не знает.
Отвыкни ты от этого, Ольга Савишна. Ведь вот я от бани отвык и дома в ванной моюсь. А ты думаешь, мне это легко было? Отвык и чай пить ходить в трактир. Тянет иногда по старой подрядчицкой привычке, а уж коли сказал себе, что довольно, ну и довольно. С какой стати? У меня всегда дома даже на настоящем серебряном подносе лакей подает.
Да ведь и я уж от многого отвыкла. Вот ты сказал, чтоб богомолок не принимать, я и не принимаю. Хотя, в сущности, что тут такое?..
Подпругин подумал.
Какую-нибудь приезжую игуменью или там казначейшу мать Досифею ты можешь принимать, сказал он, это не вредит, это по моде, а как же простых богомолок-то в лаптях принимать!
Да я и не принимаю.
Ну, то-то. Ведь, так сказать, и в стукалку ничего бы играть, однако вот я, видя, что высшее общество этой игрой не занимается, бросил и стал в винт учиться.
Уж винт! Смеялись мне насчет твоей игры, улыбнулась супруга.
Однако все-таки играю. Недавно с ее превосходительством Варварой Петровной играл и восемнадцать рублей отдал. Будем играть дальше и лучше научимся. Подпругин взял из ящика сигару, закурил ее и опять прилег на диван. Ведь вот и к сигарам я долго не мог привыкнуть, однако привык же, курю и даже очень обожаю.
И я к корсету привыкла. Ты видишь, теперь никогда без корсета. Разве только у себя в будуаре, пока в парадные комнаты не вышла, похвасталась в свою очередь супруга.
Что похвально, то похвально, и за это хвалю. Мне самому куда трудно было к фраку привыкать, но я подумал, что люди высшего звания еще слабее же нас, однако в лучшем виде его носят, ну и привык. Одно вот, на званых обедать в нем иногда тяжко, но вспомню про весь аристократический круг и смирюсь. Ведь не хуже же они нас, да терпят. Ну и нам надо терпеть. Он умолк и самодовольно начал поглаживать рукой грудь и чрево, но минут через пять снова обратился к жене: Вот все думаю я, Ольга Савишна, что бы еще нам завести у себя в доме?
Да, кажется, уж все есть, отвечала супруга.
То-то, что все есть. Зимний сад есть, лестница парадная с пальмами есть, меблировка по комнатам в пяти вкусах. Есть и Мавритана, есть и Помпеи, есть и ампир, есть и насчет русского стиля удовольствие. Вот я и думаю
Брось, все есть. Ничего больше не надо.
А может быть, и надо, почем ты знаешь! Может быть, чего-нибудь и нет?
Да, право, все есть.
Библиотеки хорошей нет. Библиотека мала.
Полно. Зачем тебе библиотеку? Никогда сам и не читаешь.
Для покровительства талантам. Сам не читаю, так гости будут читать.
Когда же это гостям читать!
Ну, просто для покровительства талантам. Потом на шкафы карты, где это самое небесное землеописание потом глобусы всех сортов. Тут же под стеклами разные букашки и таракашки засушенные, а на крыше фонарь, и там эта самая консисто Тьфу! Что я А на крыше обсерватория с большим микроскопом, чтоб на небесные звезды смотреть.
Оставь, не затевай Всего довольно, проговорила жена.
Гостям всегда показать можно Лишнее занятие. Нет, этот засад я буду у себя в голове держать. Это дело хорошее.
Попыхивая сигарой, Подпругин начал дремать.
II
Дремота Подпругина постепенно перешла в сон. Он выронил из пальцев потухшую сигару на дорогой персидский ковер, разостланный около дивана, и стал храпеть.
Ты что же это делаешь! воскликнула супруга, все еще сидевшая около его письменного стола и рассматривавшая иллюстрированные журналы. Забыл, что доктор тебе после обеда спать запретил?
Подпругин быстро встрепенулся и сел на диван.
Да я не сплю Я так проговорил он и стал искать на ковре свою сигару.
Был у тебя сегодня массажист? задала вопрос супруга.
Массажист-то? Был. Но я его отослал сегодня и велел послезавтра приходить.
Вот тебе и здравствуй! Прикончил, стало быть, леченье?
Нет, не прикончил. Зачем же кончать, ежели это лечение теперь в моде и принято у всех известных личностев высшего круга! Кончать не буду, а через два дня в третий будет у меня сеанс. Довольно. Что зря мучиться! Ведь ежели бы у меня болело что-нибудь, а то ничего не болит.
Тебе этот массаж доктор Эртельсон велел от тучности, чтоб живот у тебя не рос.
Пустяки. Просто я тогда для компании генералу Тутыщеву согласился. Тутыщев за обедом стал хвалить своего массажиста и спросил, не нужно ли его мне. Мне хотелось услужить генералу я и просил его прислать. А уж потом спросил доктора Эртельсона, вреден мне массаж или не вреден. Тот улыбнулся и говорит: «А вы хотите разминку членов массажем?.. Пожалуй, говорит, даже и полезно. Только вот какой массаж делайте». Взял бумажку и написал: «Пассивная гимнастика». Написал и велел передать массажисту. Вот и все Нет, довольно через два дня этого массажа. Все-таки этот массажист будет ко мне ходить, переносить от меня поклоны его превосходительству. Ведь и сам генерал Тутыщев через день делает себе массаж. Подпругин стал закуривать потухшую сигару и спросил жену: Куда мы сегодня вечером поедем?